Зеленые цветы

Глава VI

— Должно быть, они решили, что я согласен, — Эдмунд нежно провел рукой по золотистым волосам своей жены. Но имел ли он право называть Анну женой, если сам был неспособен быть ей мужем.

— Но ты же… ты ведь не согласен, Эдмунд?! — Анна со страхом и тревогой смотрела на него, — Это же заговор против короны. Да, корона по праву должна принадлежать тебе, я это знаю, но…

— Корона, — горько усмехнулся Эдмунд, — Ты станешь королевой. А наследник? Но, даже эту проблему, при желании можно решить…

— Не говори так! Я не собираюсь тебе изменять. Я люблю тебя и не желаю быть королевой, — Анна склонила голову ему на плечо.

— Да и я не желаю быть королем. Пусть это бремя несет Хэл. Кажется, он жаждет от меня избавиться. Может быть, даже хочет раздавить меня, сделать то, что не успел сделать его отец. Что ж, я более не потревожу его, — вздохнул Эдмунд.

— Нет, милый, — чуть сузив свои большие голубые глаза, Анна внимательно посмотрела на него, — Похоже, ты ошибаешься. Я думаю, что король, наоборот, желает привязать тебя к себе как можно крепче. Сделать тебя зависимым от себя. Полностью зависимым. Что бы ты всегда принадлежал ему. Только ему. Ты навсегда у него в заточении.

— О Боже, Энни? Правда ли это? Ты так думаешь? — невольно улыбнулся Эдмунд, — Хэл не хочет избавляться от меня?

Если бы Анна оказалась права. Ему было бы легче осознавать то, что Хэл желает его полной зависимости, нежели то, что хочет навсегда порвать с ним. Естественно, он не станет участвовать в заговоре, да он и не собирался этого делать. Стоило как можно быстрее раскрыть Хэлу всю правду, и будь, что будет. Пусть Хэл прогонит его, пусть даже казнит. Эдмунд знал, что он должен сделать, и он это сделает. А финансовая независимость ему нужна была лишь ради Анны, он не желал, чтобы она в чем-либо нуждалась. Ей и так не повезло с неспособным исполнять супружеский долг мужем. Иногда, Эдмунд думал о том, что был бы не против, если бы Анна родила ребенка от кого-нибудь другого. Да, он бы знал, что этот ребенок не его крови, но вырастил и воспитал бы как родного, передал бы титул и состояние. Но, кажется, Анна не желала ничего об этом слышать, во всяком случае пока. Даже, если эта война во Франции и не сулила ему никакой выгоды, он все равно пойдет на нее. Вместе со своим королем. Если, конечно, король соизволит его простить.

Замок Портчестер, 31 июля.

— Ты думал, что придешь, повинишься, и я сразу заключу тебя в объятия и прощу?

— Нет, Ваше Величество. Я так не думал, — Эдмунд и впрямь прибыл в замок Портчестер, без особой надежды на прощение и помилование. Он не знал, что приготовила ему судьба. Может быть, прощение, а быть может и суровый приговор. Но какой? Казнь? Пожизненное заточение? Он был бы согласен и на это, лишь бы только быть с Хэлом, лишь бы только не потерять его навсегда.

— Генри Скроуп, Кембридж, Томас Грей… Кто еще? — спокойным, холодным тоном спросил Хэл.

— Больше никто, Ваше Величество.

— Значит, в заговоре участвуют трое… то есть четверо. Вы планировали убить меня и моих братьев в Саутгемптоне, чтобы ты смог сесть на трон. Прекрасно, — усмехнулся Хэл, — Как же я был наивен. Отец был прав во всем. Во всем. Отец, Джон, Хамфри. Они все предупреждали меня.

— Я не планировал убивать Вас! Я никогда не желал Вам смерти! — упоминание об отце и братьях Хэла больно укололо Эдмунда. Он ненавидел его братьев, и ничего не мог с собой поделать. Но, в последнее время его неприязнь обратилась более на Хамфри, чем на Джона. Эдмунду казалось, что с Джоном можно хотя бы договориться, заключить перемирие, а разодетый смазливый Хамфри не вызывал у него ничего, кроме отвращения. И оба они ненавидели самого Эдмунда, считали угрозой. Теперь Хэл понял, что они были правы. Прав был его отец, правы братья и советники. От Эдмунда Мортимера нужно было избавиться, нужно было раздавить его, чтобы никогда больше не иметь лишних трудностей, коими и так полна жизнь короля.

— Тебе придется убедить в этом не только меня, но и моих братьев. Томаса, Джона и Хамфри… особенно Хамфри, — улыбнулся Хэл, но Эдмунд заметил, что в его улыбке было нечто зловещее, не предвещающее ничего хорошего.

— Я выдал вам имена заговорщиков, Ваше Величество, нынче — воля Ваша, — опустил глаза Эдмунд.

— Помнишь, какая казнь полагается за государственную измену, Нэд? Думаешь, твои дружки отделаются обезглавливанием? Нет, впереди у них много веселья, — сузил глаза Хэл, и провел рукой по его шее. Эдмунд прекрасно знал, что за государственную измену полагалось повешение, потрошение и четвертование, а не простое обезглавливание. Неужто эта страшная казнь ждала и его?

— Я помню, Ваше Величество. Но они не мои дружки и никогда ими не были, — ответил он.

— Тем не менее, ты выслушал их предложение, и не сразу сообщил мне о заговоре… — задумался Хэл.

— Простите меня, мой король. Я виноват перед Вами, но я никогда не желал Вам зла. Я всегда любил Вас, и всегда буду любить.

— Объяснишь это братьям. Нынче же, Хамфри поговорит с тобой, и выслушает твои объяснения. От мнения моих братьев, так же будет зависеть, прощу я тебя или нет. Отныне я буду прислушиваться к их советам, — на губах Хэла появилась лукавая улыбка. Эдмунд не мог понять, что она означает. Он должен был оправдываться перед Хамфри Глостером? Ежели королю так угодно, он конечно сделает это, как бы ни пострадала его гордость.

— Как прикажете, Ваше Величество, — склонил голову Эдмунд.

— Так значит, ты утверждаешь, что не желал королю смерти?

— Нет, не желал… милорд Глостер, — с трудом подавив раздражение, Эдмунд ответил Хамфри, герцогу Глостеру, младшему брату Хэла. Хамфри был молодым человеком двадцати четырех лет от роду, весьма привлекательным, с большими голубыми глазами и правильными чертами лица. Он был чем-то похож на Хэла, но был ниже ростом, и в нем не было того достоинства и величия, какое было в короле. Герцог Глостер любил развлечения, имел успех у дам, был легкомысленным и в отличие от Джона и Томаса не особо интересовался государственными делами. Хамфри потребовал, чтобы Эдмунд явился в его покои для приватной беседы. Хэл приказал Эдмунду оправдываться перед своим братом. Именно перед Хамфри Глостером. Как же это было унизительно. Он готов был снести любое унижение от Хэла лично, но не от его зарвавшихся братьев. Впрочем, делать было нечего, иного выхода просто не было.

— На твоем месте я был бы повежливее, разговаривай со мной почтительно. Я — брат короля, — Хамфри подошел к Эдмунду вплотную, и он почувствовал резкий, сладковатый аромат благовоний. От них слегка закружилась голова. Эдмунд не привык использовать ароматические средства, предпочитая ванну и мыло.

— Господи, чем Вы надушились, милорд Глостер?! — вырвалось у него.

— Хороша почтительность, нечего сказать, — усмехнулся Хамфри, — не кажется ли тебе, что ты забываешься… предатель и изменник, — схватив Эдмунда за предплечье, он поволок его в сторону кровати и грубо швырнул на нее.

— Я готов понести наказание за свою вину. Но отвечать я буду лишь перед Его Величеством, — Эдмунд был ошарашен поведением Хамфри, он не понимал, для чего тот бросил его на кровать. Что он задумал?

— Да, будешь, — подойдя к Эдмунду, Хамфри расстегнул пуговицы на его дуплете, затем приподнял рубаху и снял через голову, — Но простит ли тебя Хэл, нынче зависит от меня. Тебе нужно постараться ублажить меня, Эдмунд Мортимер, граф Марч, претендент на английский престол. Тебя бы следовало повесить за твою беленькую шейку, — наклонившись к его шее, он прижался к ней губами и оставил поцелуй-укус. Неподвижно сидевший, пораженный действиями Хамфри, Эдмунд не мог даже сопротивляться. Его тело было будто парализовано, да и голова кружилась от запаха благовоний. Ни при каких обстоятельствах он не мог ожидать от герцога Глостера подобных действий. От Хэла, быть может, даже от Джона или Томаса, но никак не от Хамфри, славившегося своей любовью к противоположному полу. Эдмунд не мог поверить, что у него могли быть подобные запросы. Внезапно, он почувствовал резкое прикосновение к своей безжизненной плоти, и осознал, что Хамфри уже успел полностью раздеть его и раздеться сам. Он вспомнил свою первую близость с Хэлом. И в тот счастливый день, будто белая туманная дымка окутывала его сознание, мешая противиться воле ласкавшим его рукам. Но тогда он и не желал сопротивляться, он всем сердцем желал отдаться во власть тех горячих губ, тех ласковых ладоней. Нынче же, все было по другому. Он не хотел быть безвольной игрушкой в руках Хамфри Глостера, к которому не питал никакой нежности, чувствуя лишь неприязнь, а иногда даже отвращение.