Страница 21 из 29
– Милая, ты спишь? – спросил он, чуть повысив голос, когда закончил горестный рассказ.
– Нет, совенок. Кто там у тебя?
– Левушка приехал. Можно мы зайдем к тебе?
– Как я рада ему! Конечно, идите.
Феврония в домашнем платье полулежала на кушетке с высокой спинкой, рядом лежала раскрытая книжка.
– Посидите со мной, – сказала она мужчинам. – Совсем не могу читать, ни одного слова не понимаю, забываю сразу же, что там было до этого, – пожаловалась она с беспомощной улыбкой.
Савва подсел к ней и молча стал целовать пальцы.
– Бедная девочка! – в голосе Февронии послышались слезы. – Моих защитила, а сама…
– Вороненок, не плачь, тебе нельзя, доктор велел, – Савва сам готов был заплакать.
– Хорошо, хорошо, – соглашалась с ним жена, гладя по плечу.
– Господи! – не выдержал вдруг Савва, и сдерживаемое рыдание вырвалось наружу. – Что я скажу ее родителям?
– Ну, не убивайся ты так! – теперь жена успокаивала мужа. – Что же ты мог, милый? Это же случай! – Она помолчала. – А родителей нет у нее, только тетка в Воронеже, надо бы телеграфировать. Ведь все хлопоты мы на себя возьмем, да, Саввушка?
– Да что ты говоришь, это само собой, – Савва потер лоб. – Вот ведь как. А я даже не знал. Ну, да, она и на праздники-то никуда не уезжала. Все время дома, все время Аннушка тут, как и всегда была. А я, пень бездушный, даже про родителей не спрашивал. Есть она, и есть, как так и надо.
– Учиться дальше хотела, все деньги откладывала… Да…, – вздохнула Феврония.
– Да, друзья мои, пока все эти дела не закончатся, можете полностью располагать мной, – Лева хоть чем-то хотел облегчить ситуацию. – Я в Москву надолго. Сколько нужно, столько пробуду.
– Видишь, как обернулось, не до переделок нынче, – вздохнул Савва. – Придется отложить. А новый дом загородный мне к будущему лету построишь? В тот мы не вернемся, нет.
– Вот они, твои предчувствия, Савва! – вспомнил Лева.
– Да вообще все как-то катится не по-людски. Как полоса какая! – возроптал Савва.
– Мужчины. Мужчины! – Феврония приподняла брови. – Что за настроения? Уж вам-то не пристало кликушествовать, право слово. Давайте думать, что если уж полоса, то за ней будет другая – светлая!
– Ты у меня известная оптимистка, – погладил жену по щеке Савва. – Если бы так.
– Так, – твердо сказала Феврония. – И только так. За ночью всегда приходит рассвет, за болью – радость и надежда. Во всяком случае, я желаю жить именно в таком мире. И мы все-все должны пережить с божьей помощью. И со временем на душе станет лучше, я знаю. Если хотите, то я обещаю вам это!
– Перебирайся-ка в Москву, Левка! – вдруг невпопад предложил Савва. – Я ведь теперь своих надолго не оставлю.
***
Лиза впервые поругалась с Лидой. Причем из-за такой ерунды, что даже сказать стыдно. Да и не то, чтобы поругались они, нет, конечно. Просто не сошлись во мнениях. Но Лиза, первый раз за много лет, не смогла понять подругу и ушла от нее с чувством, похожим на обиду. Скорей – на досаду. Или на то, что она запачкалась в чем-то. Но, может быть это гордыня? Может быть были правы они, а Лиза, действительно, «чистоплюйка»? Но, теперь все по порядку.
Именно это «они» и стало началом раздора. Лиза, зайдя к подруге, застала у нее всю давешнюю компанию – Кириевских и Хохлова. Мать Олениных уехала в город, она теперь дважды в неделю забирала Леночку из Института и возила ее к доктору, там они занимались речью. Потом они где-нибудь перекусывали в городе, мать везла ее обратно в Институт и домой возвращалась только под вечер. И сегодня дома хозяйничала Лида. Она наварила картошки, а к ней предполагалось подать селедку.
Лиза сразу почувствовала некую напряженность, которая уже проскальзывала раньше и только усилилась с прошлого раза. Она как будто оказалась одна против целостной и какой-то помимо нее сложившейся компании. Даже Алексей, который неотлучно выполнял роль ее «рыцаря», все-таки неоспоримо был частью этого, вновь образовавшегося сообщества. А Лиза была инородным здесь телом, и она ощущала это почти физически. Хотя никто, кроме Хохлова, этого не позволял себе ничем выражать.
– Изволит ли барыня откушать картохи с холопами? – не удержался от выпада Хохлов.
– Я не знаю, почему именно меня Вы выбрали мишенью для ваших уколов, – пытаясь сохранять спокойствие, отвечала ему Лиза, – но хочу еще раз сказать Вам, что подобный тон не уместен. Я пришла не к Вам, а в дом к своей подруге. И я ничем Вам не могла досадить, мы почти незнакомы. И Вам никто не давал права так себя со мной вести.
– Права не дают, их берут, милая барышня! – Хохлов буравил ее взглядом. – Вас я, может, и не знаю, но знаю многих, подобных Вам. Избалованные неженки, все в жизни получающие даром! Загребающие добро, заработанное чужим горбом. Но, подождите! Придет время, мы возьмем у вас все – и права, и добро.
– Я не понимаю, – растерялась Лиза. – Меня в чем-то обвиняют? Я у кого-то взяла какое-то добро? Что? Когда? Лида?
– Не обращай внимания, Лизонька, – как ни в чем не бывало хлопотала Лида. – А Вы, сударь, извольте не распространять свои марксистские взгляды на моих друзей. Фу! Сей же час извинитесь!
– Прошу пардону, возможно перегнул! – Хохлов привстал из-за стола и обозначил Лизе поклон. – Только Вы путаете, Лидия Пантелеевна! Это Игнат у нас марксист, а я – социалист!
– Только вы двое и понимаете разницу между этими понятиями, – засмеялась Лида.
– Нет никакой разницы, не бузи, Хохлов, – нудно вторил ей Кириевских.
– Как это нет? – Хохлов взял со стола кусок хлеба и, не дожидаясь еды, стал жевать. – Вы все застряли в своих кружках, в домах, на явочных квартирах и мусолите экономические постулаты. Надо переходить к открытой борьбе! Идти с агитацией на фабрики, на заводы, не сидеть по углам. Политические лозунги – вот сегодняшний и завтрашний день революционера. Надо всеми силами вовлекать рабочих в процесс борьбы, это нам, самим, прежде всего и нужно.
– Арсений! – Игнат аж побелел весь. – Ты забываешься, здесь же не кружок. Ну что и кому ты говоришь!
– Ну, пока не кружок, а там видно будет. Или ты тоже про нашу барышню? А? Барышня? Не побежите ли Вы прямиком отсюда в охранку?
– Лида, извини, я пойду! – Лиза встала из-за стола. – Право, я сыта.
– Не уходи, Лизонька, уже все почти готово! – Лида бегала между столовой и первым этажом, где была кухня, и многое из разговора упустила.
– Если Вы, милостивый государь, будете продолжать в том же духе, то я вынужден буду просить хозяев, чтобы это Вы покинули этот дом! – вмешался Алексей.
– Товарищ! – отвечал, не вставая, Хохлов.
– Что, простите? – не понял Семиглазов.
– Мне больше нравится обращение «товарищ», а не «милостивый государь». Называйте меня так, прошу Вас. И мне бы хотелось дождаться хозяйку дома и переговорить с ней уже сегодня. У меня к ней выгодное предложение.
– Извольте. Товарищ, – увидев, что Лиза не уходит, Алексей притих.
– Да не дуйтесь вы все! – примиряюще распростер над столом руки Арсений. —Не обижу я вашу недотрогу, присаживайтесь, мадемуазель. Мир? Вот уже и кушать несут.
Лиза села обратно, не желая обижать хозяев. Петр нес большую кастрюлю с картошкой, а Лида масленку и глубокую миску, в которой валялись неровно нарезанные куски селедки, с хвостами и головами вперемешку. Из них во все стороны торчали кости. Лизу замутило от этого вида.
– Что не так, Лизонька? – спросила Лида, перехватив взгляд подружки, теперь уже и в ее голосе послышались нотки насмешки.
– Она же не чищенная, – растеряно заметила Лиза.
– А вот у нас так принято, барышня! – встрял Хохлов. – По-простому. Да, хозяюшка?
Лида посмотрела на рыбу и потом кивнула.
– А почему ты ее не разделала, как нас учили? – искренне удивилась Лиза.
– И не подала на фарфоре, с кольцами лука и укропом во рту? Извини! В следующий раз. Сейчас и так все заждались, я не могу тратить еще час на хирургическое препарирование селедки. Каждый почистит себе сам, – Лида уже откровенно ехидствовала.