Кружевные закаты

Им было о чем потолковать, ведь Сергей Васильевич знал воспитанницу друга с пеленок, но возрастной рубеж и неразговорчивость Лиговского заставляли Тоню чувствовать себя неловко.

Услышав о «приобретении», Крисницкий нахмурился, но конфликтовать не посчитал возможным и поспешил вставить в нить разговора что-то об опере.

– Глинка не так уж хорош, если отбросить мишуру, связанную с его первооткрывательством.

И прочее в том же оригинальном роде. Уж в чем, а в заезженности формулировок Михаила невозможно было упрекнуть.

Марианна не пыталась, как хищник, зорко следить за каждым промахом соперницы, хотя заметила, что та с интересом слушает мужа, но не открывает восхищенно рот, впитывая и одобряя каждое его слово. Это показалось удивительным и даже похвальным, потому что сама она частенько оказывалась на крючке распространений тех, кого считала мудрецами. «Естественно, по-моему, юной девушке благоговеть перед взрослым мужем, если он хорош собой и самодостаточен», – мелькнуло в голове Марианны. Смутные надежды Ведениной относительно несостоятельности молодой жены рушились, а она лишь апатично взирала на это, не чувствуя даже злости. Да, потом, в одиночестве, она будет передумывать эту сцену, сотни раз возвращаясь к диалогу и досадовать, что не вставила приличествующую случаю реплику. А пока она играла роль.

Тоня обратилась к Марианне и сказала что-то сбивчивое, та улыбнулась и, пробормотав вежливый ответ, вновь отстранилась, стараясь не утерять учтивость.

Антонина, понимая, что в данный момент превыше всего поставила бы возможность ближе сойтись с этой удивительной особой, ни на секунду не задумалась, почему муж не спешит возвращаться на места, хоть и боится простуды. И отчего Лиговской так странно смотрит на всех, и, пытаясь шутить, следит за Крисницким, словно не прочь разорвать его в клочья при малейшем промахе? Он, конечно, старался контролировать себя, но Тоня с женской наблюдательностью уловила еле сдерживаемое, стихийное во взгляде честных русских глаз. Неверное, их дела не идут на лад, вот и злятся друг на друга.

Крисницкий с удивлением ловил на себе взор исподлобья и вернулся к старой мысли, что пора кончать соприкосновения с Лиговским. Он, понятно, делец до мозга костей, талантище, но претят уже эти его буйства и… Что за манера всегда резать правду в глаза?! Он так не одну удачную сделку провалил. Не нравятся, мол, чьи-нибудь лживые глазки или то, как новый заказчик пытается отречься от участия в темной авантюре. Если что-то не по Лиговскому, страдают обычно все вокруг. Несносный человек!

Федотов часто с тайным почтением, прикрываемым благосклонным дружелюбием, именовал Лиговского «мужиком», почитая за единственного друга. Пришло время, Тоня поняла, что имел в виду отец. Да, чистейший мужик, неотесанный, душа нараспашку, мысли бушуют, а не вяло тянутся, как в тех, кто частенько прячет их в бездну подсознания. Не чета выдержанному в цельном стиле Мишелю. Лиговской ведь содействовал ее свадьбе. Тоня не могла сказать, что осталась довольна непрозрачным способом, которым мужчины пришли к удобному для них соглашению. Тайные уловки и сговор открылись ей гораздо позже, чем пришли в голову отцу и его другу. Она просто была поставлена перед фактом!

Тоня махнула головой и, созерцая, как толпа сочится обратно в зал, вежливо напомнила собравшимся, что скоро представление продолжится.

Крисницкий, заметно повеселевший, подал одну руку жене, другую Марианне и прошествовал в зал, осыпая то одну, то другую фонтаном комплементов. Тоня не испытала толчок в сердце, не охнула, не подалась вперед, чересчур рьяно обмахиваясь веером. В общем-то, ее гораздо больше занимал выход в свет и боязнь сделать что-то не по канону. А муж… Что сделаешь, эти мужчины всегда занимаются не тем, чем нужно. Если ему нравится находиться подле прекрасной женщины (кому это может быть неприятно?), это его право.

Марианна не выглядела довольной, покидая Лиговского, свирепо оставшегося у окна, но покорилась. С задумчивым бешенством он смотрел туда, куда несколько минут назад окунулась женщина, вклинившаяся в его разум и бушующая там несколько месяцев.

Крисницкий открыл Марианне любовь во всепоглощающем смысле этого слова, она знала это и была благодарна новому чувственному миру, познанному ей благодаря ему, преисполнялась тайной значимости оттого, что посвящена во все теперь, что нет для нее белых пятен. Теперь она понимала, как естественно, что этот восхитительный мужчина, лучший из лучших, делает то же самое со своей женой, и ревновала совсем безжизненно, отступая перед неизбежным, стихийным, втайне преклоняясь перед естественностью всего сущего. Одних порывов тела было бесконечно мало для достижения гармонии…

С усталой размякшей Тоней Крисницкий вышел на свежесть петербургской ночи и побрел вдоль заставленных светлыми двухэтажными домами улиц. Тоня, утомившись, попросилась в карету после уговоров мужа. Марианна, не помня себя и топоча легковесными туфельками по чистым улицам центра города Петра, догоняла его, то останавливаясь, то воодушевляясь свежестью вечера и оседающим солнцем в переливах рассеявшихся в розовом киселе неба облаков. Задыхаясь от бега и волнения, от неверия, что решилась на это, она догнала его, и, чувствуя что-то отравляюще шевелящееся в желудке, обняла его мощную спину на безликой остывающей улице. Дрожа от возбуждения и страха, она припала к нему, благодарному и размягченному.

Тоня сама пришла в спальню Крисницкого в ту ночь. Он выиграл соблазнение собственной жены, не прилагая к этому особенных усилий, не делая ничего, что проворачивал обычно в дворянском кругу. Не учел только, что восприимчивая Тоня все чувствовала острее, чем умудренные и почти поголовно прошедшие через несчастливый брак барыни. Резкость напугала бы ее и откинула еще дальше, чем они были вначале.

Он обнял ее так, как обнимал уже много раз, но было в этом что-то новое. Теплое дыхание исследовало ее кожу, а шершавый подбородок щекотал гладкую щеку. Надвигающееся, необратимое, что нет уже ни сил, ни желания оттолкнуть, охватывало разум. По шее дрожащей волной разливались поцелуи его прикосновений. Она была оглушена тем, что чувствовала, но не думала убегать. Это было сродни игре, где самый стойкий получит вознаграждение.

Мелодия ее жизни, смеха, запаха, глаз действовали на него, как алкоголь. Сердце Крисницкого вскинулось где-то очень глубоко. Заблудившиеся губы нашли цель и не отпускали ее, пока Тоня, обмякшая, покорная, полностью не подчинилась его воле.

Сердце дергалось в такт прикосновениям. Опускаясь все ниже по податливому телу, он в короткий срок добился многообещающих результатов. Ее увлекло интригующее начало, неразгаданная волна, бросающая в глубины животной сути, обливала Тоню, отчего не было ни сил, ни возможности противиться. Взрослый, он поначалу осторожно относился к Тоне, пытаясь не навредить и не сделать больнее, покрывая поцелуями обожженную предвкушением кожу.

Боль, как удар, разлилась по ее телу, быстро уступив место резкому стихающему пощипыванию. Она безропотно приняла бы это и раньше, да он сам препятствовал. Хотя реальность оттолкнула прежний налет фантазии и приукрашивания в этом вопросе. Сначала он пожалел ее, попытался проникнуть в ее существо и понять, каково молодой девушке терпеть в своей постели почти чужого человека. И не просто терпеть, но и потакать его прихотям. Крисницкий понимал, что рано или поздно разбуженная чувственность возьмет верх, и Тоня еще будет благодарна, но сначала лучше подождать. И прав ведь оказался! Теперь она, благодарная, нежная, повернется на подушке и, направив его руку обхватить себя за плечи, уснет. Невыразимое раньше тихое ощущение зыбкого счастья здесь, рядом с ним, зальет все ее существо.

Упоение обладанием и податливостью обеих его женщин здорово кружили Крисницкому голову. Он – вершитель.

13

Марианна неохотно приподнялась с постели, чтобы зажечь свечу. Придавив локтем длинные волосы, спущенные на простыни, она зашипела и со злостью откинулась на спину. В преддверии сумерек атмосфера комнаты казалась загадочной, хотя, возможно, так чудилось только ей, любительнице всего нераспознанного и мистического. Нужно было одеваться и ехать на спектакль, но не хотелось выходить из спасительных стен.