Архитектура для начинающих

Никита Михайлович подтверждает:

– Кровные. Я никогда не позволил бы вам жениться, – при этом в его взгляде добавляется тяжести. – Я и с Ритой ваш брак не одобрял, но здесь… – он бессильно разводит руками. – Сам себе хозяин.

Мишка отворачивается. Как же он ненавидит эти разговоры.

– Как не одобряю и твое блядство, – предсказуемо продолжает отец.

– Ритку я не брошу! – резко отвечает сын. – Семья есть семья, а то, что она фригидная, кто ж знал тогда?

– Ты сегодня прямо светишься, – отмечает Диана Рудольфовна, навещая дочь на рабочем месте. В фотостудии в это время обычно немного посетителей, и в данный момент ими занимаются другие сотрудники.

– Мама? – солнечно удивляется Рита. – Здравствуй! Как ты здесь?

Женщина невзначай заглядывает в монитор компьютера, там фотошопные «наброски» поздравительного календаря для чьей-то свадебной годовщины.

– Мимо шла, – следует загадочный ответ.

– Мама. Математик и случайность – вещи несовместимые, – не верит дочь. – Это я могу случайно оказаться у тебя на работе в середине рабочего дня, но только не ты. Так что колись.

– Сама колись, – обижена женщина. – Могла бы и подыграть. Думаешь, легко всю жизнь математиком быть?

Рита смеется – странный сегодня день.

Диана улыбается, но с некоторой настороженностью, действительно, странный.

– Может, в кафе? – предлагает дочь. – Я могу отойти на полчаса. У меня здесь не срочно.

– Нет. Дело как раз касается твоей… работы, – в этом месте Диана всегда затрудняется, так как назвать занятие Риты профессией у нее язык не поворачивается.– «Что это за профессия фотограф-самоучка?»

– Интересно, – произносит Рита.

– Мне очень понравился портрет, который ты сделала Золотаревым-старшим, и я хочу такой же с Пал Юрьичем, – это равносильно негласному принятию поражения в старом споре, когда Рита отказалась от работы в офисе мужа и зачем-то отправилась осваивать фотошоп в маленькой студии, где ни зарплаты, ни карьеры не сделать.

– Хорошо, – соглашается девушка. – Мне нужно будет сделать несколько ваших фото.

– Чему ты так улыбаешься? – Диану не оставляют подозрения, и еще она очень не любит признавать свою неправоту.

– Одна моя новая знакомая сегодня назвала тебя потрясающе-отчаянной женщиной, когда узнала о вас с профессором.

– Вот как?! – целая гамма чувств, подозрений мгновенно отразилась в маминых глазах. – Кто она? Что за знакомая?

– Не знала, что ты так ревнива, – смеется дочь. – Да и Павел Юрьевич вроде не давал тебе поводов.

– Потому что знает, я за ним зорко слежу. Павел очень интересный, харизматичный мужчина. У нас половина института девчонок по нему сохнут.

– А остальная половина просто очень хорошо скрывают свои желания!

Собираясь уходить, Диана поправляет шапку, пальто.

– Мне никогда не приходило в голову ревновать твоего отца, – вполголоса. – Он всегда был для меня просто еще одним большим ребенком. Не от мира сего. Мечтатель с чистейшей душой. У меня дух захватывало от нежности к нему, – она смотрит на дочь. – Внешне ты на меня похожа, внутренне же вылитый твой отец. Ревновать вас – просто кощунство, – «И, может быть, это не совсем хорошо», – осталось висеть в воздухе непроизнесенным.

После ухода Дианы Рудольфовны Рита поднимается, заваривает себе пакетик чая и возвращается к рабочему столу, но не торопится начать прерванную работу.

«Я действительно идеалистка, как мой отец. Он всю жизнь преданно и самозабвенно любил мою маму. В их отношениях не было страсти, но была умопомрачительная нежность, – ушедший в дежурный режим экран призрачно отражает лицо задумавшейся Риты. – Во всяком случае, он был счастлив. И ему действительно не нужна была никакая другая. Другая изначально нужна была Мишке!»

– Вер…. Я… нормально… – разговаривая по телефону, Ольга босиком, в одних плавках и майке выходит в кухню. В квартире полумрак. Минимум всего нужного, максимум функционального и ничего лишнего. – Днем не очень удобно было…

С темных небес в окно заглядывает любопытный молодой месяц.

Ольга ставит на плиту чайник, заодно зажигает свечу в аромалампе, гасит спичку и отправляет ее в пепельницу, полную угасших собратьев.

– Извини… работаю сутками, готовлю проект…

В этом небе, в отличие от московского и тем более от питерского, миллион звезд.

– Как там Вечный город?.. Шумит? – улыбается. – Итальянцы вообще шумный народ… Здесь?.. Хрустальное-хрустальное небо… Становлюсь романтиком?

По второй линии пытается пробиться Джамала. Оля равнодушно смотрит на мерцающие буквы и продолжает прежний диалог:

– Что значит, не важен?.. Вер, это мой проект, и я серьезно! – скука на лице перерастает в досаду. – Разумеется, он задержит меня здесь… Чего ты не понимаешь? Мне этим интересно заниматься! Это мое дело, Вера, я к нему, черт побери, всю жизнь свою шла! – нервничая, она начинает мерить шагами кухню, окончательно меняется, слушая монолог далекой Веры. Досада перетекает в раздражение и откровенную ярость. – Только попробуй хоть слово Семенову!.. Это будут последние. Поверь! Это мое личное с ним дело! Ты здесь ни при чем!

Сжимая и разжимая кулак на свободной руке, Ольга смотрит в окно, видит в собственном отражении лицо собеседницы и убивает ее леденящим душу взглядом.

–…будь довольна тем, что я вообще с тобой разговариваю…

–…никогда тебе не обещала!

–…сука!

–…мне только по чужим койкам скакать?

Не дослушав абонента, она в бешенстве кричит:

– Иди к черту тогда! – швыряет испуганный телефон в темень угла, открывает окно. – Сука! Сука! Сука! – разносится тревожной ночью в застывшем от холода районе.

– Не могу дозвониться, – отвечает Джамала, отнимает в очередной раз айфон от ушка и посылает Мишке бархатный взгляд. – Ты уверен, что она никуда не уехала?

Закинув руки за голову, он, абсолютно голый, лежит посредине широкой кровати, олицетворяя собой лень и вселенское спокойствие.

– Да куда она денется? Проект свой рисует… – голос сходит на нет, глаза закрываются сами по себе, еще немного – и он действительно захрапит глубоким сном.

– Мишань, может, давай я кофе сварю? С коньячком? – она ласково проводит ладонью по его животу. Ночник создает двойственность, освещая красивое тело метиски под полупрозрачным пеньюаром, но только сегодня, как ни старается Джамала, а победить лиричное настроение Золотарева у нее не получается.

– Я за рулем, – не открывая глаз, отзывается Миша. – Скажи, вот чего ей надо, а?

За секунду воздух в комнате меняется, словно становясь тяжелым и спертым от этих слов.

Джамала ненавидит разговоры о его жене. Каждый раз они начинаются именно так, не предвещают ничего хорошего, а заканчиваются и вовсе ужасно.

– Кому? Кампински? – играет дурочку с очень слабой надеждой на верное попадание.

– Да нет, – Миша досадливо опровергает неверную догадку. – Ритке моей. Вот ей, суке, что еще надо? Я уже перепробовал все…

Собрав распущенные по плечам черным морем волосы в хвост, Джамала бросает украдкой взгляд на захандрившего любовника.

– Мы уже обсуждали это, она просто не любит секс, а я люблю… тебя, – последнее слово звучит на два тона ниже, почти неслышно.

– Врешь ты все, – в тихо разгорающейся ярости Мишка открывает глаза. Она сидит перед ним, на краю собственной кровати в луче рассеянного света. Такое милое, невинное личико, нежные плечи, укрытые в призрачную защиту белого кружева, под ним бронзовеет идеальное тело… «Разорвать к черту эту импортную паутинку, до истерического «что ты делаешь?!», намотать волосы на кулак, прижать вон к тому высокому креслу… – чувствуя, как просыпается в нем интерес, Мишка усмехается своим мыслям. – Ей бы понравилось, наверное». – Его голос становится хриплым: – Вы все со мной играете. Врете! Сколько их до меня у тебя было?

Жуткая злоба просыпается в его глазах. Джамала облизывает пересохшие от испуга губы: