Адонис

Теперь можно было и «попредаваться развлечениям» – то есть, рассмотреть подробно подволок (звёздные экипажи предпочитают терминологию моряков) и те части стен, которые оказались в пределах видимости. Ну, белые, ну крашенные… В одном из углов какой-то юморист изобразил, процарапав краску до металла стены чем-то острым, крышку гроба с крестом над ней. Эванс иронию вполне заценил. Но, если честно, особо не расстроился – вот уж чего там, позади, было не избежать – так это как раз именно такого исхода. Причём – не на кладбище, как положено нормальным людям, а – в жерле кремационной печи…

Ну вот не любит так называемое демократическое и цивилизованное Общество таких агрессивных и асоциальных типов с уклоном в расизм!

Разгон занял часа два, и момент входа в гиперпространство Эванс, если честно, почти пропустил – он вроде как задремал, убаюканный мерным гудением из-под пола, и мелкой, но не раздражающей благодаря матрацу дрожью своего ложа. Но ошибиться было невозможно: зубы заныли, уши заложило, и в голове словно взорвалась световая граната.

Затем на него навалилась чернота, и всё бытиё потонуло в диком всепроникающем вое, всегда сопровождавшем путешествие по ноль-трубкам. Про такое Эванс раньше лишь слышал рассказы, ну а теперь убедился и сам – нет в путешествии по сверхкротовине ничего ни приятного, ни запоминающегося…

Очнулся словно рывком – будто вынырнул из-под воды!

И вот оно: бытиё! Хм.

С отвратительным осознанием того факта, что сам сунул голову в петлю, да ещё и оскалился. Он… удержал вздох.

Поздно пить минералку, когда почки отказали.

Оказалось, что он всё ещё жив, и лежит на той же койке. А тело весьма прилично занемело: он осторожно подвигался, понапрягал мускулы… Отстёгиваться от койки, впрочем, не спешил. Однако через ещё два часа торможения при тех же трёх «Же», вернулась и нормальная сила тяжести – вышел, стало быть, транспортник на орбиту.

Вокруг Адониса.

Сейчас начнётся…

И точно. Дверь защёлкала оборотами ключа в замке, и распахнулась.

– Заключённый! Жив?

Пришлось подтвердить.

Худой офицер удовлетворённо, как показалось Эвансу, кивнул, дверь захлопнулась, ключ снова провернулся.

Процедура вылета посадочной капсулы-модуля из своего гнезда на носителе-транспортнике повторилась. Только зубодробительный полёт прошёл теперь в обратном порядке: в виде посадки. Трясло и штормило ничуть не меньше, из чего Эванс сделал вывод о том, что и атмосфера – ничего себе, в смысле – толстая и плотная, и чёртов Адонис размером не уступает земле – гравитация, стало быть, будет вполне привычной.

И точно: когда посудина наконец замерла, пару раз приподнявшись-опустившись на амортизаторах кронштейнов ног, тяжесть тела оказалась вполне привычной: никакого свинца в руках и ногах! Хотя и никакой «лёгкости». Ну и ладно.

Правда, теперь ему пришлось довольно долго, чуть ли не час, ждать, пока его выпустят из каморки. Но его выпустили. И даже сунули в руки объёмистый рюкзак:

– Это – ваше стандартное обмундирование, доброволец. (Ага! Уже – доброволец!) – Оденете, когда прослушаете инструктаж, уже у блока форпоста. На выход!

Солнце оказалось не оранжевым, как он привык, а голубым.

Из-за этого всё вокруг казалось словно погруженным в толщу воды. Ну, или напоминало старинные клипы, выдержанные в холодных тонах: мертвящая голубизна придавала и скалам, и джунглям, и песку, оказавшимся снаружи, отвратительный неживой оттенок. А стоило высунуть голову за кромку люка, как навалилась и жуткая жара, усугублённая чудовищной влажностью: все открытые участки тела вмиг покрылись бисеринками пота!

И поскольку дело явно шло к закату, мрачные и длинные чёрно-фиолетовые тени наводили словно бы дополнительную тоску – закат жизни, «так сказать», как выражается любимый полковник.

Смог Эванс наконец и осмотреть и оценить форпост: укрепление, которое им с напарниками предстояло оборонять.

К подножию почти вертикальной скалы вплотную приткнулось приземистое безликое сооружение, похожее больше всего на самую обычную коробку из-под обуви. Серые бетонные стены – с полосами от щитовой стандартной опалубки. Плоская чёрная (Залитая битумом, что ли?) крыша с парапетом, крытым самым обычным кровельным железом. Никаких окон – лишь чёрный квадрат немаленького входного люка: на уровне примерно пяти метров от поверхности песка.

Вокруг монументального, словно отлитого цельным куском за раз, бетонного сооружения имелась явно специально очищенная голая полоса песчаной почвы – не менее ста шагов шириной. Эта полоса, почти правильный полукруг с центром-форпостом, отделяла их будущее жилище от мрачно смотревших, как показалось Эвансу, тёмных деревьев. Из которых, как выяснилось при более внимательном рассмотрении привыкшими глазами, состояли монолитные заросли. Сама полоса песка обеими сторонами тоже как бы упиралась в отвесную скалу из чёрного в вечернем освещении камня. Эванс задрал голову: нет, верхней кромки скалы не видно: похоже там, наверху, стена не столь крута и неприступна. Да и … с ней.

Входная дверь форпоста, а точнее – люк входа оказался достаточно широким. Его Эванс безошибочно узнал по тому, что как раз в этот момент универсальный погрузчик впихивал туда огромный контейнер. Очевидно, последний, поскольку после выгрузки массивная машина отъехала назад, втянула под брюхо рабочий орган – стрелу, и жужжа сервоприводами ходовых моторов, направилась к спускаемому модулю. И площадка лифта, на которую она въехала, втянулась в брюхо корабля.

Но всё это Эванс наблюдал краем глаза, а пока его заставили подойти к остальным сотоварищам по несчастью, уже стоявших по стойке смирно перед давешним худым офицером. Дожидались только его.

Он встал, как было приказано, в строй – хотя про себя усмехнулся: ну и строй! Из трёх-то человек! Впрочем, вполне возможно, что такой форт здесь не один, и туда людей высаживает другой модуль, или модули. А другие «добровольцы» набраны из другой спецтюрьмы – таких заведений, насколько знал Эванс, на одной только земле – тысячи. В одной только Америке – сто восемьдесят четыре.

– Итак, добровольцы. – офицер не счёл даже нужным представиться, как это сделал полковник. Похоже, не считал нужным распинаться особо перед теми, кто всё равно вряд ли продержится здесь не то что месяц, а и пару дней, – Напоминаю. Ваша задача – выжить в этом форпосте. Один месяц. Питьевая вода здесь уже имеется – в резервуарах на подземном уровне. Пищу и расходуемые боеприпасы мы вам доставили в контейнерах, соответственно, номер один и номер два. Как с этим всем обращаться, вас научили. (Ну, курс вам в головы вдолбили. А уж усвоился он там, или нет – ваша проблема!)

Большую часть времени здесь всё тихо и мирно. Насекомые нападают обычно в обед, или после обеда. Почему они не делают этого утром, вечером, или ночью, я сказать не могу. Впрочем, как и наши умники-эксперты. Спецы по ксено, как они её называют, зоологии. Но факт остаётся фактом: ночью вы можете, если не боитесь, конечно, дрыхнуть, даже не выставляя караул – здесь, в главной операторской, имеется охранная система. Она подаёт звуковой сигнал, когда охраняемый ей периметр объекта, – офицер обвёл расчищенное пространство просеки рукой, – кто-то пытается нарушить. Я имею в виду – кто-то действительно опасный, то есть – крупнее мыши.

Думаю, всё про наших основных противников вы поймёте уже через четырнадцать-пятнадцать часов. А сейчас здесь вечер, девятнадцать часов сорок семь минут по местному времени. Сутки, кстати, составляют двадцать шесть часов. Поэтому ваш «срок» – хе-хе! – будет несколько больше стандартного земного месяца. Темнота наступает, по причине осени, в двадцать часов ноль четыре минуты, светает – в ноль семь пятнадцать. Вопросы?

Эванс поднял руку.

– Да, доброволец Эванс?

Вот! Приятно! «Доброволец Эванс!» Вообще – супер-прогресс!

– Господин… э-э… майор, сэр, – Эванс подумал, что лучше со званием перебрать, чем недобрать, – А почему вокруг не видно раненных? Ну, или трупов? Ну, тех, нападавших насекомых? Они же, насколько я понял, весьма… э-э… Крупные?