Крестовый поход

Нет, он честно пытался выполнить задание, но не смог. Больше пытаться не будет. Всё, теперь можно расслабиться и отдохнуть. Он медленно закрыл глаза.

Чуть слышное жужжание замка заставило его насторожиться. Дверь открылась, и в камеру вошёл тот самый высокий капитан-лейтенант с арабскими чертами лица и длинными волнистыми волосами, собранными в пышный хвост на затылке, что стоял у детектора лжи во время допроса.

— Ну, как дела? — спросил он, подходя. Потом, как ни в чём не бывало, присел рядом на койку. — Тебя покормили?

— Вон, баланды какой-то дали, — пленник мрачно взглянул на пустой контейнер, валявшийся на полу.

— Странно, что тебе не понравился её вкус после десятидневной голодовки. Я и после пяти дней был ей рад. Это специальный состав, который дают после длительных рейдов, когда приходится питаться одними таблетками. С его помощью желудочно-кишечный тракт быстро и безопасно восстанавливает свои функции. Уже на обед сможешь нормально поесть в ресторане.

— Хорошая шутка, — усмехнулся он, откидываясь спиной на стену.

— Это не шутка, — возразил тот. — Давай руку.

Он взял его правую руку и надел на запястье узкий пластиковый браслет с мудрёным замком.

— У нас ведь не галера, — пояснил капитан-лейтенант, — тюремные камеры не предусмотрены, так что перебирайся наверх. Твоя каюта номер двадцать девять. Есть будешь с экипажем в ресторане. Ходить можешь везде, кроме служебных, технических, лабораторных и подсобных помещений, рабочих отсеков и чужих кают. Если по ошибке попытаешься открыть дверь туда, куда тебе заходить не стоит, дверь не откроется, и последует предупреждение.

— Ударом тока?

— Приятным женским голосом, — поправил капитан-лейтенант. — Вопросы есть?

Пленник с мрачноватым недоверием смотрел на него.

— Вы действительно позволите мне шастать по всему звездолёту? Не боитесь, что я ещё кого-нибудь попытаюсь убить?

— Зачем? — поинтересовался капитан-лейтенант. — Тебе ещё кого-то заказали?

— Я ещё ту работу не закончил, — почему-то разозлившись, проговорил он.

— Бесплатный совет, — чёрные и томные, как у газели, глаза стрелка стали холодными и недобрыми. — Постарайся держаться от него подальше, тебе же будет лучше.

— Он так опасен?

— Не только он. Я тоже… Меня зовут Мангуст.

— Я запомню, — серьёзно кивнул пленник. — Стало быть, де Мариньи — твой друг?

— Противник, — на губах Мангуста появилась тонкая, как жало змеи, мимолетная улыбка, — столь давний и столь сильный, что мне будет очень жаль его потерять.

Он поднялся и вышел, оставив дверь открытой. Пленник какое-то время сидел на койке, задумчиво глядя на полоску света в коридоре, потом легко поднялся и вышел.

Какое-то время он бродил по трюму, глядя по сторонам. Этот звездолёт был поистине огромен. Он не мог припомнить, что когда-нибудь видел такие махины, предназначенные для поисково-спасательных работ. В некоторых местах виднелся высоко расположенный потолок нижнего уровня. Он был на высоте примерно восьми метров. В других местах его закрывали перекрытия, с укреплёнными на них кранами и подвесными эстакадами. Ему было известно, что звездолёт пятипалубный. Значит, наверху ещё четыре уровня, вряд ли намного ниже этого. Скорее всего, уровни разделены внушительными техническими этажами.

Он ходил, стараясь по привычке запомнить расположение помещений и оборудования. Несколько раз пытался открыть какие-то двери с номерами, и каждый раз браслет нежно мурлыкал: «Извините, для вас доступ закрыт». Он попытался действовать отмычкой, трансплантированной под кожу правой ладони, но она почему-то не срабатывала. Возможно, браслет каким-то образом блокировал её сигнал. Впрочем, на самом деле ему было не так уж интересно, что за этими дверями.

Осмотревшись в трюме, он решил подняться на второй уровень, но там делать было нечего. Он долго ходил по длинным пустым коридорам, но ни одна дверь не пожелала открыться. Впрочем, он прекрасно помнил план звездолёта, который видел на мониторе в медотсеке, и знал, что это технический уровень. Задумчиво посмотрев туда, где находился командный отсек, он направился к ближайшему лифту и на силовом потоке легко взлетел выше, на третий уровень. Он снова оказался в коридоре, где была та самая дверь с номером два, куда он вошёл этой ночью.

Где-то неподалеку слышались голоса и ещё звуки, которые заставили что-то встрепенуться в груди. Он прислушался. Мягкие переборы гитарных струн звучали оттуда, из поразившего его своей роскошью салона. Он медленно двинулся туда, прислушиваясь к нежно плывущей мелодии.

Он вышел из коридора и остановился, глядя на богатое, как в сказке, убранство салона. Только теперь на шёлковых диванах сидели люди, несколько членов экипажа расслаблено расположились среди расшитых шелками и золотом подушек. Он смотрел на этих молодых, здоровых мужчин в красивой форме, и ему вдруг показалось, что они из той же сказки, что и эта вычурная мебель. Что таких людей не бывает, и сейчас они растают, как мираж в знойный день на пустынной планете. Но они и не думали таять.

Заметив его, один из поймавших его стрелков — индеец с разноцветными наградными планками на груди проговорил:

— Чего стоишь? Проходи, садись.

Он подошел ближе, но садиться не стал, остановился возле витого столба арки, с которой свисала невесомая занавесь из органзы.

Красивый черноглазый капитан, лениво перебиравший пальцами струны гитары, томно вздохнул:

— Девушек у нас в экипаже мало, ребята, вот что я вам скажу.

— Опять начинается, — усмехнулся капитан-командор, сидевший рядом.

— Тебе легко говорить, Юра. У тебя в помощниках — девочка, а я один… совсем один.

— А я женщин в группу больше не возьму, — заявил индеец.

— Это почему ж такая дискриминация на женский пол? — усмехнулся капитан.

— Две были. Одна так напакостила, что еле разгребли. А вторая…

— Сбежала к другому капитану, — усмехнулся капитан-командор.

— Ладно трепаться. Лучше спой что-нибудь, соловей. Чего впустую инструмент терзаешь.

— Что спеть? — поинтересовался капитан и неожиданно перевёл взгляд тёмных, цвета чёрного кофе глаз на Оршанина, — Что тебе спеть, братишка?

Тот промолчал, но сидевший рядом капитан-командор, улыбнулся.

— Спой «Утро туманное», Антон.

— Как скажешь, — улыбнулся капитан и запел.

Голос его, звучный, нежный, пронизывающий до сердца, зазвучал, выводя давно забытый, оставшийся где-то там, в прошлой жизни, романс.

Он даже не понял, как это случилось, но перед глазами вдруг заклубился лёгкий, голубовато-серый утренний туман, из которого едва выступали тёмные купола стогов с торчащими из них шестами, пахло скошенной травой, холод росы касался кожи. Неподвижные берёзы застыли у самого края скошенного луга. И лицо, такое же далекое, как и эти слова, лицо то ли матери, то ли девушки, имя которой он давно забыл, выступило на миг из тумана и пропало.

«Вспомнишь забытые страстные речи.

Взгляды так жадно и нежно ловимые,

Первая встреча, последняя встреча,

Тихого голоса звуки любимые», — пел этот странный и прекрасный голос, и карие глаза задумчиво смотрели на него. Оршанин вдруг почувствовал, как дрогнуло и сжалось сердце, горло перехватило, а глазам стало горячо. Резко развернувшись, он вышел из салона и снова пошёл по длинному коридору.

— Что это с ним? — спросил Булатов, глядя ему вслед.

— Тихо, дай послушать, — остановил его Белый Волк.

А он быстро шёл по пустому широкому коридору, чувствуя, что внутри всё дрожит и ломается. И голос из далёкой юности звучал вокруг него, звал и манил, переворачивал и сжигал душу.

Он остановился, прислонившись спиной к стене, опустился на пол и сел. Ему вспомнился вечер в кают-компании «Чёрного веера», где он сидел с товарищами-стажёрами. Он был одним из них, юных, радостных, уверенных в будущем. Где они, эти ребята, о которых он не вспоминал так долго? Наверно, они теперь такие же, как эти, уверенные, сильные, спокойные. И счастливые. Они же сами не понимают, какие они счастливые… Дело не в красивой форме, не в наградных планках, даже не в этом фантастически уютном и роскошном салоне, а в том, что они вместе, что могут вот так просто обсуждать всякие глупости, наигрывать на гитаре и не думать, как дожить до завтрашнего утра.