Мишангел

Когда-то Миша жил в самом центре Москвы, в Скатертном переулке, недалеко от Арбата. Открываешь деревянную дверь – и будто сразу оказался в квартире: подъезд был похож на коридор. Здесь все оставляли уличную обувь, а затем поднимались по узким боковым лестницам наверх. Обуви валялось тьма, наверняка больше половины уже не носили, но никто не выяснял, чьё это барахло. Когда Миша был маленьким, он очень любил рассматривать брошенную старую обувь – конечно, втихаря, пока не видят бабушка и мама, чтобы не зудели: «Опять грязные руки!»

Миша не поднимался по лестницам: его квартира вырастала прямо из этого коридорчика, была словно его продолжением. Белая дверь с облупившейся краской – и сразу попадаешь в узкий тёмный тоннель. Старая квартира напоминала кротовую нору, здесь всё было как-то слишком длинно и узко. Кишка коридора заканчивалась кухней, тоже узкой и длиннющей, кухня вместе с коридором складывались в букву «Т». Из кухни – дверь в бабушкину комнату, а из коридора-кишки – дверь в комнату, где жили родители и Миша. Все вместе. Это гораздо лучше, чем сейчас, когда они живут по отдельности, каждый сам по себе, в огромной четырёхкомнатной квартире. Хотя ещё дачу купили, когда продали старую квартиру, а дача – хорошо. Там озеро – рыбу можно ловить и купаться.

Старая квартира всегда тонула в полумраке. Особенно темно было в бабушкиной комнате, заваленной до самого потолка книгами, пластинками, дырявыми барабанами и обломками разных гитар. Потолок уходил куда-то в бесконечность, как тоннель; иногда он раздражал своей бесполезной высотой: человеку важнее длина и ширина, а зачем ему высота? Он же не таракан, чтобы по стенам лазить. Миша мечтал построить второй этаж, на который можно было бы забираться по канатам, как Человек-паук, и спать там в гамаке. Хотя что он тогда понимал в высоте?

Покружив с голубями, Миша рискнул слетать к школе. Школа казалась крошечной по сравнению с высоченными домами вокруг, зато она была зеркальной, и все зеркала – разного цвета. Девчонки часто фоткали своё отражение в зеркальных стенах, и получалось круче, чем с фильтрами. Первый урок уже начался, но кое-кто опаздывал. Трое старшаков и, как обычно, Хадия и Туяра из Мишиного класса. Старшаки пронеслись мимо на скейтах и самокатах, а Хадия и Туяра, конечно, мимо пройти не могли.

– Ты где купил? – крикнула Хадия. – Сколько стоили?

– Ты чё в трусах тут жужжишь? – крикнула Туяра. – А мне крылья дашь полетать?

И они, не сговариваясь, запели: «Ты пчела, я пчеловод, а мы любим мёд…»

Миша схватил Туяру (она самая мелкая в классе, но оказалась тяжеленной) и долетел с ней прямо до окна третьего этажа, где сидел их класс 3-й «Ж». Туяра мерзко визжала, будто её щекочут. Все, конечно, сразу прилипли к подоконнику, но Миша их не видел, потому что окна были покрыты зеркальной плёнкой: снаружи обычное зеркало, а изнутри видно отлично. Учительница Людмила Николаевна наконец открыла окно, Туяра приземлилась в классе, а Людмила Николаевна заорала:

– Это что такое, Ермолаев? Ты на больничном! Куда без справки? Почему голый? Я директору докладную напишу и матери твоей позвоню!

Миша помчался домой. У подъезда остановилась жёлтая машина реанимации, и Миша понял, что почти опоздал. Странно, что реанимация так долго ехала. Хотя что тут странного? Наверняка блуждала по лабиринту, как обычно блуждают по Новостройкину такси, полицейские, пожарные и «Мосводоканал». Мама махала с балкона красным полотенцем и ругалась.

– Полис есть? Прописка московская? Как приклеил-то? – спросил пожилой толстый врач в синей форме.

– Просто выросли. Сами. Ну, я проснулся, а они уже есть.

Мама совала врачу полис и свидетельство о рождении. Врач раскрыл оранжевый пластмассовый чемоданчик с лекарствами, долго перебирал ампулы, но укол делать передумал. С диагнозом бы не ошибиться.

Приехал дядька из МЧС со специальными спасательными инструментами и растворителями для всех видов клеев, которые бывают на земле. Не помогло. Миша, обмазанный растворителями, зачесался и покрылся пупырышками, а врач сразу оживился и радостно впорол укол от аллергии.

Бабушка позвонила по вайберу и под треск барабанов проорала про ГМО-продукты, канцерогены, глютен и казеин. Мама отключила телефон и собрала вещи для больницы. Рубашку и куртку пришлось напяливать задом наперёд: крылья мешались.

Мишу уложили на живот крыльями вверх на специальную койку-носилки, которая есть в каждой скорой помощи, для надёжности пристегнули ремешком и на всякий случай (вдруг крылья прорастут в лёгкие) приготовили какой-то голубой силиконовый баллон с маской. Мама назвала его «мешок Амбу» и пояснила, что мешок нужен тем, кто сам не может дышать. Мише сразу стало жутковато, и он нарочно начал дышать погромче, чтобы все знали: нормально ему дышится. Но никто не обращал внимания на то, как старательно сопит Миша, потому что за воплями сирены вообще ничего не было слышно. Всю дорогу шпарил бодрый весенний ливень, Миша видел его краем глаза в окошке, но когда наконец приехали в больницу, ему не захотелось даже поплюхать по лужам. В машине укачало – как обычно. Нет, хуже обычного, потому что, если лежишь на животе, штормит сильнее.

2. Отделение трамвоортопедопатологии

Больница оказалась старенькая, даже окна почти везде были не пластиковые, а деревянные с двойными рамами. Невысокие кирпичные корпуса врастали в парк. Из приоткрытого окна смотровой пахло поздней сиренью, одуванчиками и дождевыми червяками. А коридоры этой маленькой больницы провоняли зелёнкой (страх всегда пахнет зелёнкой), старой штукатуркой и стиральным порошком с лимонным ароматизатором. У Миши сразу взяли кровь, анализ слюней (пришлось три раза плюнуть в баночку) и пробу пера (для экспертизы крыльев). Ещё была дурацкая гастроскопия с прямо-таки цирковым проглатыванием шланга. Потом измерили вес, рост, давление, температуру, мышечную и подмышечную силу и сделали рентген во всех проекциях. Сфотографировали и лёжа, и стоя, и сидя, и даже в полёте. Миша увидел свой скелет в полный рост на гигантских чёрных плёнках. Ничего так скелет, подходящий, можно на аватарку в соцсетях поставить. А у крыльев внутри оказались самые обычные кости. И крепились крылья так, словно всю жизнь вместе с Мишей росли.

– Генетическая мутация, – сказал один врач.

– Птичий грипп, осложнение, – сказал другой.

– Ангелопатия плечевых суставов, – сказал третий.

– Сколиозис птицеус, – сказал четвёртый.

– Ему ж не мешает, жалоб никаких, здоров. Чем крылья-то плохи? – сказала старая медсестра, случайно проходившая мимо.

После осмотра Мишу перевели в палату. «Отделение травмоортопедопатологии», – с трудом прочитал Миша на двери отделения и ужаснулся. Вместе с ним в палате оказались ещё два мальчика. Один совсем мелкий, года четыре, поэтому с папой. Мелкого случайно придавила его же собственная собака сенбернариха и поломала ему два ребра. Этого мальчика звали Витя. Второму мальчику по имени Шамиль оказалось одиннадцать. Он был фотографом и сломал пятку, неудачно прыгнув с забора в зоопарке: снимал взгляд жирафа на макро, а до морды жирафа ещё попробуй долезь. Шамиль уверял, что в жирафовых глазах видна тайная карта саванны, нужно только внимательно разглядывать радужку.

– А ты что сломал? – спросил Шамиль.

– Ничего не сломал. У меня крылья вот. Аномалия развития… типа.

– Болят, что ли?

– Не.

– Тогда в чём проблема?

– Ну, это странно. У людей не должно быть крыльев. Вдруг от них спина начнёт болеть и горб потом вырастет. У нас в подъезде была такая старая консьержка, как верблюд. С горбом.

– Злобная?

– Не. Хорошая. Но горб точно отпугивал всех, кто совался без спроса.

– А летать можешь?

– Могу.