Страница 1 из 16

Круг жизни

Стил Даниэла

Даниэла Стил

Круг жизни

Daniellе Steel

FULL CIRCLE

Часть I. Начало

Глава 1

Ветер пронизывал до костей, и Анри Робертс, направившийся в восточную часть города, прибавил шагу и поднял воротник пальто. Интересно, как отнесется к новости Джин. Два дня назад он принял наконец решение и подписал бумаги, не испытывая никаких сомнений, но когда пришел домой и взглянул жене в лицо, слова застряли в горле. Сегодня уже вторник, и сказать придется, больше тянуть нельзя – в субботу он уезжает в Сан-Диего.

А вот и небольшой дом из железистого песчаника. Под грохот поезда надземной железной дороги, проложенной по Третьей авеню, Анри поднялся по ступеням переднего крыльца. Они жили здесь меньше года, но к шуму проходивших поездов уже привыкли. Поначалу грохот действовал им на нервы, когда, тесно обнявшись, они сидели в гостиной. Их немудреная утварь подскакивала и гремела, когда по эстакаде проносился поезд, спать было невозможно, но прошло немного времени и они перестали обращать на это внимание. Анри даже полюбил их крохотное гнездышко, которое Джин содержала в идеальном порядке. Иногда она вставала в пять часов, чтобы успеть навести чистоту перед уходом на работу и испечь ему домашние пирожки с черникой. Она оказалась чудесной хозяйкой, даже лучше, чем можно было ожидать.

С этой мыслью он вставил ключ в замочную скважину. На площадке гулял ветер, два светильника вышли из строя, но, как только он переступил порог своего жилища, на него пахнуло домашним теплом и уютом. Глаз радовали накрахмаленные белые занавески, сшитые Джин из кисеи, симпатичный голубой коврик на полу, обтянутая заново мягкая мебель. Мебель они купили подержанную, но благодаря неусыпным стараниям Джин она блестела как новая.

Анри огляделся, и впервые после того как записался добровольцем, у него больно сжалось сердце, на глазах выступили непрошеные слезы: вернется ли он? Он тут же пристыдил себя: если не он, то кто? Если все будут так себя жалеть, то в один прекрасный день япошки прилетят сюда и начнут сбрасывать бомбы на Нью-Йорк, на их дом… на Джин.

Анри сел в кресло, обтянутое изумрудной тканью, и мысли его вернулись к тому, от чего хотелось бы уйти: о Сан-Диего, о Японии, о приближающемся Рождестве…

Он не мог бы сказать, сколько времени так просидел, пока его не вырвал из размышлений звук поворачивающегося ключа. Вот дверь распахнулась, и на пороге, с пакетами в обеих руках, он увидел Джин. В темноте она его не заметила, поэтому, включив в прихожей свет, вздрогнула от неожиданности. Муж сидел в кресле и с улыбкой смотрел на нее своими зелеными глазами, светлая прядь упала на лоб. Он был так же хорош, как и шесть лет назад, когда они познакомились: ему было семнадцать, ей – пятнадцать. Теперь ему двадцать три.

– О, дорогой! Ты уже дома? Что-то случилось?

– Нет, просто соскучился.

Анри поднялся, забрал все пакеты, и Джин с благодарностью и обычным для нее обожанием, которое испытывала к мужу, посмотрела на него своими большими темно-карими глазами.

Да это было и понятно. Анри учился два года в колледже, на вечернем отделении, занимался легкой атлетикой, играл в футбол, пока не повредил колено, а в баскетболе ему и вовсе не было равных. Они познакомились, когда он был на втором курсе, и с того времени Джин буквально боготворила его. Да и было чем гордиться: он получил место агента в крупнейшей дилерской фирме, где занимался продажей легковых автомобилей марки «Бьюик».

Джин не сомневалась, что когда-нибудь он станет менеджером, а потом, возможно, продолжит учебу – они часто говорили об этом, но пока он и так приносил домой неплохие проценты с выручки. Постоянная нужда научила ее жить экономно, так что его деньги вкупе с ее заработком позволяли им сводить концы с концами. Родители Джин погибли в автокатастрофе, когда ей было восемнадцать лет, и с тех пор она содержала себя сама. К счастью, ей удалось еще до этого закончить курсы секретарей, и довольно-таки успешно: она была способной ученицей, – и вот уже почти три года, как она работает в одной и той же адвокатской фирме. Анри безумно гордится ею: Джин обшивает себя сама, а шляпки и перчатки выбирает очень придирчиво, изучив предварительно модели на витринах магазинов и посоветовавшись с мужем, поэтому выглядит всегда модно и эффектно.

Он с улыбкой наблюдал, как Джин стянула перчатки, сняла мягкую фетровую шляпу и бросила все на большое зеленое кресло.

– Как прошел день, любимая?

Если дома они вели себя как расшалившиеся щенята: щипались, толкались, кусались, – то на службе Джин, разумеется, держалась строго, как того и требовало положение секретарши. Время от времени он заглядывал к ней в офис: и она выглядела так, что он почти боялся ее. Вообще-то, именно такой она и была по натуре и лишь после свадьбы немного отошла, оттаяла.

Анри поцеловал жену в шею, пониже затылка, и вдоль позвоночника побежали мурашки.

– Подожди, дай уберу продукты… – Она многозначительно улыбнулась и попыталась забрать у него пакеты, но он отвел ее руки и поцеловал в губы.

– Продукты подождут.

– Анри, перестань… – прошептала Джин, в то время как его нетерпеливые руки уже стаскивали с нее тяжелое пальто и расстегивали блестящие черные пуговицы на пиджаке.

Пакеты с продуктами перекочевали на пол, а они стояли, тесно прижавшись друг к другу, слившись в жарком поцелуе. Наконец Джин, хватая ртом воздух, оттолкнула его голову, однако он не разжимал рук.

– Анри… что это на тебя нашло сегодня?

– Лучше не спрашивай…

Он загадочно ей улыбнулся, опасаясь проговориться, и зажал рот новым поцелуем. С нее как-то слетели пиджак и блузка, а следом и юбка, открыв белый ажурный пояс с резинками, панталончики и капроновые чулки со швом на умопомрачительных ножках.

Анри пробежал руками по крепким бедрам, крепче прижал ее к себе. Джин не сопротивлялась, когда он опрокинул ее на кушетку, и сама распахнула на нем рубашку. В этот момент послышался грохот поезда, оба засмеялись, а он пробормотал, расстегивая бюстгальтер:

– Черт возьми! Как всегда, вовремя. Знаешь, а мне эти звуки стали даже нравиться, – с улыбкой отозвалась Джин и поцеловала его.

Минуту спустя их тела слились так же тесно, как губы, и прошли, казалось, долгие часы, прежде чем они заговорили снова. У входной двери горел свет, а в гостиной, где они лежали, и в их маленькой спаленке было темно, но Анри все равно почувствовал на себе пристальный взгляд жены.

– Мне кажется, ты что-то от меня скрываешь. Я все эти дни чувствую какую-то непонятную тяжесть в груди.

Анри не знал, что ей ответить: сегодня это было не легче, чем два дня назад, а к концу недели будет еще тяжелее, – и тем не менее сказать надо. Теперь он уже жалел о принятом решении и впервые за минувшие три дня вдруг усомнился, что поступает правильно.

– Даже не знаю, как тебе сказать…

Джин вдруг все поняла женским чутьем, и сердце ее тревожно забилось. Он не мог видеть в темноте взгляд ее широко раскрытых глаз на вмиг ставшем печальным лице. Именно таким оно было до замужества. Они были такие разные: Анри часто смеялся, сыпал шутками, остротами, постоянно придумывал что-то смешное. Жизнь обходилась с ним милостиво, не то что с Джин: ей жилось нелегко с самого раннего возраста. Жизнь с родителями-алкоголиками, сестрой, страдавшей эпилепсией, была не сахар. Джин было девять, когда сестра умерла, причем в одной с ней постели. Девочке пришлось учиться выживать чуть ли не с самого рождения, но жизнь ее не сломала, а скорее закалила. Анри знал, что со временем ее прирожденный вкус к жизни должен раскрыться подобно цветку, который любовно выращивают и холят, и заботился об этом как умел.

Так было всегда, но сейчас он ничего не мог поделать.