Страница 9 из 9
Чёрт! А ведь он прав… Сама не понимаю, почему появление этого эгоистичного павлина вызвало у меня такой стресс. Всё в прошлом, больше я на его удочку не попадусь.
— Ну ладно, — говорю почти миролюбиво. — Давайте обсудим мои условия. И если вы согласитесь их принять, тогда и поговорим об остальном.
Мужчины переглядываются, но не перебивают.
Мне, между тем, удаётся взять себя в руки, и голос звучит уже спокойно и уверенно.
— Во-первых, как изначально предлагал Михаил, наш брак будет фиктивным. То есть никакого интима!
С восторгом смотрю, как вытягивается лицо у Виктора.
— Нет, так дело не пойдёт. Мало того, что мне приходится жениться… — он осекается, будто собирался сказать «непонятно на ком», но вовремя спохватывается. — Так вы мне предлагаете стать монахом? Или ходить налево? А если папарацци пронюхают?
— Как я понимаю, тебе главное — выиграть выборы. До них придётся как-то потерпеть, пока есть необходимость пудрить мозги избирателям. А потом уже всё можно, мнение людей тебя волновать не будет. Ведь так обычно поступают депутаты?
— Ладно, поприкалывались и будет. Давай ближе к делу. Фиктивный — не фиктивный, решим по ходу. Насиловать тебя я не собираюсь. Но если ты будешь не против, то с удовольствием тряхну стариной.
Чувствую, что настоять мне не удастся. Да и как это записать в договоре? Разве есть для такого приличная официальная формулировка?
— Из кондитерской я не уйду, даже не надейтесь.
— И как ты себе в таком случае представляешь участие в мероприятиях перед выборами? Нужно будет ездить на встречи с избирателями…
— А как же тогда заказ для вашей внучки?
— Для Машеньки сделаем исключение, — совершенно наглым образом улыбается Штейнберг.
— Так все хотят исключений! А некоторым заказчикам никак не откажешь.
— Ну, значит, заказы минимизируем, придётся выкручиваться. Но учти, не более нескольких часов в день!
— Ещё Иришку нужно в детский сад устроить.
— Не вопрос, определим её в хороший частный садик, — в разговоре больше участвует Михаил, а Витя в основном пялится на меня своим грязным похотливым взглядом. За то время, что мы не виделись, он наверняка остался таким же кобелём.
— А что с дочкой будет, когда всё закончится? Вдруг она привыкнет к…? — не могу подобрать подходящее слово вместо «папа».
— А что делают дети, когда родители разводятся? — Михаил отвечает вопросом на вопрос. — Ничего не делают, живут дальше, только с одной мамой.
Бедная моя девочка…
Обсуждаем детали моей роли в предстоящем долгоиграющем спектакле и планы на ближайшие дни. Говорит в основном Штейнберг. Похоже, он тут главный сценарист. Виктор лишь изредка останавливает его, комментируя или задавая уточняющие вопросы. Вроде бы речь обо мне и разговаривают со мной, но складывается впечатление, что они обсуждают всё это вдвоём. Чувствую себя зрителем, третьим лишним. Так и хочется спросить: «Я вам не мешаю?».
Но в кабинете нас четверо. И очень быстро Иришка напоминает о себе. Рисовать ей надоедает. И пользуясь тем, что взрослые не обращают на неё внимания, дочка начинает исследовать помещение. Сначала осторожно, затем чуть увереннее. Я краем глаза контролирую её движения, но не торможу, пока ничего страшного она не делает.
— Значит, завтра в девять у нас нотариус. Не забудь паспорт, — Михаил делает паузу и смотрит на меня. — Затем Олеся с Ангелиной займутся свадебным платьем и гардеробом…
— А Иришка?
Вопрос важный, потому что оставить ребёнка в кондитерской на девочек в моё отсутствие вряд ли уместно — они и так завтра будут работать за меня. Но не таскать же малышку за собой по магазинам! Она точно не даст ничего выбрать.
— Я организую ей няню и форсирую вопрос с детским садом, — Михаил делает какую-то пометку в ежедневнике. — И девочке тоже надо гардероб сменить, я дам на этот счёт указания Ангелине. А мы с Виктором поедем в офис…
В этот момент раздаётся грохот — Иришка, добравшись до письменного стола, роняет подставку для ручек. Содержимое подставки мгновенно оказывается на полу, разлетаясь в разные стороны. Одна из ручек разваливается на части. Я в ужасе хватаюсь за голову, а дочку происходящее веселит, она хохочет.
— Да что же это такое? — Виктор крайне недоволен, даже взбешён. — Это не ребёнок, а терминатор какой-то! Ты что, вообще её не воспитываешь?
Грубый крик пугает малышку, и та начинает плакать. Я бросаюсь её успокаивать, а Штейнберг пытается сгладить инцидент и что-то негромко говорит Виктору. Но тот ругается:
— Ты предлагаешь привести мне их в свой дом? Она же мне тут всё к чёрту разнесёт! Камня на камне не оставит!
За три года он ничуть не изменился — остался таким же бездушным эгоистом. Можно подумать, катастрофа случилась — ручки рассыпались! И с этим человеком я собираюсь заключить фиктивный брак на целых пять лет?
— Витя, не кипишуй. Наймёшь няню, она будет следить, чтобы девочка ничего не трогала. Уберёшь всё из зоны доступа…
Михаил, похоже, тоже не видит в случившемся ничего криминального. Но разве ж этого индюка можно переубедить?
— О боже! В который раз убеждаюсь, что эта авантюра не для моих нервов! Какой-то театр абсурда.
— Да перестань ты паниковать! Всё образуется. Дети — это не так страшно, как кажется на первый взгляд. Пакости они начинают творить, когда становится скучно. Ну и когда перед носом много соблазнов. Если их развлекать, все запрещённые вещи убрать повыше, всё чётко организовать и спланировать, то будет порядок!
У Штейнберга звонит телефон, он выходит из кабинета, чтобы ответить.
А мне вдруг становится безумно смешно. Большой и грозный мужик устроил истерику, рассердившись на маленькую девочку. Можно подумать, она натворила что-то такое непоправимое. Не могу сдержать улыбку.
— Смеёшься? Учти, я потом вычту всё это из твоих денег!
— А ты, оказывается, не только похотливый кобель, который использует людей для удовлетворения своих прихотей, но ещё и мелочный жмот! Моя Иришка — нормальная, активная и любознательная девочка! А ты ведёшь себя просто ужасно!
— Попридержи язык! Ты тут пока ещё никто. Сама тоже далеко не святая! Плакала крокодильими слезами, когда я уезжал, и тут же прыгнула в койку к другому! Когда ты залетела? Через неделю, через две после моего отъезда? От восьмого июня отнять девять месяцев несложно! Если я — похотливый кобель, то кто тогда ты?
— Что? Что ты себе позволяешь? — я потрясена…
— Говорю прямо то, что о тебе думаю. Так что не строй из себя святую. У самой рыльце в пушку. Угомони своего ребёнка и подумай, как сделать так, чтобы впредь она ничего тут не трогала.
— Дядя, нельзя злиться и кричать. Ты лопнешь от злости. Как воздушный шарик, — вмешивается успокоившаяся Иришка. — Бах, и нету, — разводит руки в стороны.
Дочка смотрит на него серьёзно. Её слова ни капли не успокаивают Виктора, наоборот, он собирается продолжить свой гневный монолог, но я выпаливаю:
— Слушай, если ты такого плохого мнения обо мне и моей дочери, то зачем весь этот цирк? Найди себе другую — святую с правильным ребёнком, который будет спокойно сидеть там, где его посадят, и смотреть в одну точку.
— Было бы у меня чуть больше времени — нашёл бы!
— Какой же ты урод!
Он воспринимает мои слова спокойно. Просто пожимает плечами.
— Не просто урод, а богатый урод. Называй вещи своими именами. И за это ты готова мне всё простить, правда?
Он уже выпустил пар, в голосе нет ни тени истерики или недовольства, а лишь сплошной неприкрытый цинизм. Зато я завожусь и мысленно становлюсь в стойку, чтобы прыгнуть и вцепиться ему зубами в глотку.
— О, а у вас всё тихо-мирно? — Штейнберг возвращается. — Я думал, вы тут всё разнесёте. Вон, полный сервант посуды. Как-то даже скучно с вами.
— Миша, не начинай… Лучше отвези нашу гостью с терминаторшей домой. А я распоряжусь, чтобы здесь убрали, и отдохну. Иначе завтра буду, как варёный овощ, устал как собака. Вот это вот, — показывает в сторону Иришки, — для меня слишком.
Конец ознакомительного фрагмента.