На крыльях миражей

Лёлька сама хотела, чтобы я её ласкал и тискал. Сама! Целовался я неумело, но это не имело значения. Она тоже ничего не умела. А ещё Лёлька иногда позволяла мне залезть головой под кофточку и совершить путешествие в таинственный мир упругих округлостей и напряжённых сосочков, отчего я реально сходил с ума.

Смотреть на сокровища, скрывающиеся в глубине одежд, дозволено не было, но это и не важно. Было достаточно маленьких уступок: манящих, чарующих и немного запретных. Лёлька доверчиво и трогательно глядела в мои влюблённые зрачки, держала за руки и сияла, словно летняя радуга от избыточного количества счастья, чем приводила меня в неописуемый восторг.

Мы оглушительно молчали часами, зачастую в абсолютной неподвижности, наполняя сердца и души любовью, вот что было особенно важно. Лёлька была божественна, прекрасна, можно сказать идеальная мишень для первой влюблённости.

“Увидеть её нагую и умереть”– вот о чём я постоянно думал, но боялся даже себе в этом признаться. Понятно, что умирать, когда на тебя свалились миллионы тонн счастья, никому не захочется. Это была романтическая идеализация, мираж, сотканный из бесконечно огромного эстетического наслаждения, эмоциональных бурь, физиологических реакций и эротических переживаний, способствующих превращению нормального человека в сказочно счастливого наивного безумца.

В тот день, в канун Нового года, мы решили испечь торт. Петр Фёдорович был в командировке. Нам никто и ничто не могло помешать быть счастливыми. Лёлька, как обычно, дурачилась: мазала моё лицо мукой с приторно сладкими взбитыми сливками, потом медленно всё это облизывала, стараясь засунуть язычок как можно глубже мне в рот. В какой-то момент процесс вышел из-под контроля. Кто-то из нас или оба мы провалились в иное измерение.

Как долго длилось путешествие в астрал, определить было невозможно. Очнувшись, мы обнаружили переплетение обнажённых по пояс тел. Набухшие Лёлькины соски, венчающие малюсенькие упругие грудки, смотрели на меня, не мигая, яркими вишенками. Удержаться от соблазна попробовать это лакомство на вкус, было попросту невозможно. Подобного наслаждения никогда прежде испытать не доводилось. Меня трясло так, словно это была пытка на электрическом стуле.

– Думаешь, теперь можно всё? Нет, Егорушка, слишком хорошо – тоже плохо. Нам нужно остановиться.

– Я и сам так подумал. Довольно на сегодня сюрпризов. Разве что…

– Говори-говори!

– Одним глазком… одним пальчиком. Только дотронусь и… клянусь мамой!

– Мы же договорились.

– Да, конечно, я неправ, но ты сама разве не хочешь этого?

– Не сейчас. Нужно немного подождать.

Я расстроился, но не настаивал. Подружка успокоилась, расслабилась. Поцелуи становились горячее, продолжительные, Лёлькины обнажённые соски жгли мою чувствительную грудь, рождая волну внутреннего беспокойства, усиленного желанием реализации того невозможного, о котором мы ничего не знали.

Я медленно расстегнул пояс девичьей юбки, виновато посмотрел в её растерянные глаза, медленно украдкой опуская разгорячённую желанием ладонь внутрь запретного предела, словно сапёр, выполняющий опасный долг.

Сопротивления не последовало, но слово своё я сдержал. Всего одно прикосновение к тайне, но какое. Я чуть не сгорел в огне желания, однако сдержался.

Лёлька стонала, прерывисто дыша, закатывала глаза, с силой прижимала к напряжённому животу мою голову. Похоже, мы слишком увлеклись. К такому путешествию мы не были готовы.

Расставаясь, мы с Лёлькой молчали, старательно прятали друг от друга глаза, словно совершили нечто весьма неприличное, скверное. У подружки был весьма расстроенный вид, у меня тоже испортилось настроение, хотя истинной причины этого понять было невозможно. Всё ведь было так хорошо, так волшебно прекрасно, так восхитительно сладко.

До желанно-неизведанной тайны оставались секунды времени и расстояние в несколько миллиметров, которые соблазняли дозволенностью и доступностью, но граница сокровенной глубины так и не открылась.

Я чуть было не начал просить прощения, клял себя всеми возможными ругательствами за несдержанность и поспешность. Лёлька, она же такая ранимая, такая нежная, беззащитная… она мне доверилась… а я!!! Сердце щемили странные предчувствия, однако внутренний собеседник уговорил-таки не торопить события, подождать, пока успокоится и остынет Лёлька.

Ночью, потрясённый остротой ощущений я вновь и вновь эмоционально воспроизводил в памяти интимные переживания тех сладостных минут, мечтал повторить их и одновременно ругал себя за непростительное поведение.

Обошлось! Лёлькины замечательные глаза излучали счастье, а беззаботно-приподнятое настроение лучше слов свидетельствовало только о любви.

Утром мы шли по известному маршруту, держась за руки. “Лёлька, любимая, я тебя обожаю”, – восторженно шептал про себя я, испытывая невероятный подъём, еле сдерживая бурлящие эмоции.

Милая девочка, лучшая из всех, кого я знал, оживлённо чирикала о чём-то непонятно-увлекательном. Я не был способен вникнуть в суть её беспечной болтовни. Значение имели лишь интонация и радость в голосе.

Душа моя вспорхнула на седьмое небо или чуть выше, откуда открывался умопомрачительный вид на долину счастья и блаженствовала. Моя Лёлька (я даже слегка испугался этой собственнической мысли) вовсе не обиделась, никакой трагедии не произошло, мы опять вместе.

Очень хотелось обсудить случившееся, определиться – чего нельзя, что допустимо и желательно. Разделяет ли Лёлька моё мнение об удивительно ярких восторгах, которые я получил от мимолётной близости?

Но было ещё кое-что: девочке всего пятнадцать лет. Правда и я несовершеннолетний. И что с того? Из уроков жизни необходимо извлекать глубинный смысл здесь и сейчас, делать по возможности правильные выводы, только подсказать как хорошо и правильно некому.

Безрассудный поступок и его последствия понемногу утратили болезненное восприятие. Дальнейшего посягательства на нераскрытые интимные тайны я теперь старательно избегал. Мало ли в жизни желанного, неизведанного?

Мы так же встречались, так же в поцелуях, объятиях и восторгах от общения проводили время, получая взаимную радость. Нам было хорошо, даже больше – восхитительно вдвоём.

Не знаю, какие переживания и мысли посещали Лёлькину голову, я уже не мог стать прежним. Однажды сделанное открытие требовало дальнейшей реализации и новых свершений.

Я запрещал себе думать о том, как поступить, чтобы подружка сама захотела продолжения процесса фундаментального исследования наших загадочных тел и их соприкосновения. “Неужели Лёльке не хочется пойти дальше, попробовать новые ощущения, испытать себя, наконец?”

Неведомая сила внутри меня разрывала мозг на мелкие кусочки. Благоразумие и выдержка безуспешно боролись с авантюризмом и темпераментом. Приводимые разумом аргументы с лёгкостью необыкновенной разрушались внутренним голосом, который, казалось, знал куда больше меня.