Страница 4 из 12
Да, даже на факультете было две школы – одна «тишинская», а другая – его друга-соперника, коллеги по кафедре ТЭС Володи Рожнатовского, соответственно и школа – «рожнатовская». (Справедливости ради надо сказать, что были и ещё постарше корифеи, патриархи ССО – Комендантов, Горбатых, но – до нас, и о них пусть расскажут знающие). Рожнатовский – а они с Тишиным одно время ездили командирами дальних факультетских отрядов по очереди, через год, – тоже никогда никому не проигрывал, но он был жёсткий производственник, и его отряды немного были похожи на каноэ: одно весло – работа. Это тоже было по-нашему, нам ведь, тогдашним, и хлеба не надо, работы давай, и приверженцев, особенно среди командиров и бригадиров, у Рожнатовского на факультете было много. Не отряд, а спартанская колонна. Другое дело – Тишин. Та же колонна, только слабых мальчишек со скалы не сбрасывали, а общим участием делали из него суперспартанца. Если в первом боялись навлечь гнев командира, то во втором боялись потерять командирские уважение и доверие. Стимулы в скалярном отношении равновеликие, но в тишинском отряде было тепло. Если с Рожнатовским можно было гарантированно заработать, то с Тишиным – получить. Тютчевские «Два единства», и мы, поэты, конечно, были за второе. (В 17 лет все, конечно, поэты, только различаются по жанрам, есть лирики, а есть производственники. Мы, тишинцы, были всё-таки, лириками: берёзки, вздохи на скамейках, прекрасен наш союз… но и второе весло держали не слабее).
До института я, кроме прочего, играл за городскую команду в хоккей, да и вся страна ещё им болела поголовно, и удивительна мне была даже внешняя схожесть двух стройотрядовских командиров с тогдашними кумирами (не актёрами, как ныне): Тишин очень походил на Старшинова, а Рожнатовский – на Харламова. Дальше – параллели до бесконечности, но в итоге их будет: Рожнатовский (Харламов) – лучший, Тишин (Старшинов) – старший. Рожнатовский был командир, Тишин – отец родной. У Рожнатовского отряд был когортой, у Тишина – семьёй.
И вот к пятому своему отряду, к «Хакасии-76», я понял, какое богатство мы получили (сберегли?) в наследство… Уже не надо было произносить слова «тишинская школа», мы каждый новый отряд строили по оставленной нам матрице, и каждый год убеждались в её безупречности и органичности, и каждый отряд – начиная с 72 и кончая 79, к которому относятся дневниковые записи Сергея Кононова – был для нас не просто стройотрядом, а пробами, если хотите, рая на земле, попытками счастья, проектами будущего.
Поэтому-то всё, что будет написано мной о ССО, посвящено ему, Тишину Сергею Георгиевичу, его памяти…
Итак, дневник Сергея Кононова.
День первый, 12 июля, четверг. Отчисление
Самые обыденные события порой могут вызвать последствия несоизмеримые с причиной своего появления. Так и все события, о которых пойдёт речь, были вызваны к жизни совсем небольшим происшествием – отъездом из отряда одного из первых квартирьеров Володи Гращенко, Грыни. Тут, может быть, следует сразу познакомиться с теми, кто будет главными героями этого дневникового рассказа.
Грыня – инженер, один из той троицы, что своим приездом положила начало ССО МЭИ ЭФФ «Тува-79», боец 3 л.о. (линейного отряда – авт.).
Карпенко Шура (Карпуха) – так же член вышеупомянутой троицы, инженер, 26 лет,школьный друг Грыни, обязательный и незаменимый член всех агитбригад всех отрядов, в которых он побывал с 1971 года, бригадир 3 л.о.
Воронов Владилен (Влад) – квартирьер, 25 лет, бывший пограничник, студент-вечерник последнего курса, работает на кафедре ОЭ (общей электротехники – авт.), причём в отряд поехал впервые, боец 3 л.о.
Кононов Сергей (я) – квартирьер, 21 год, студент пятого курса, в отряде четвёртый раз, комиссар и бригадир 4 л.о.
Фадеев Володя (Фадей) – приехал с первым эшелоном, в отряде 8 раз, инженер, 25 лет,был на всех должностях комиссарских служб от бойца до факультетского комиссара, бригадир 4 л.о., прочная опора комиссарской службы- и общего отряда и 4 л.о.
По ходу действия будут появляться и другие действующие лица: Бартак Ян (Хонза) – чех, комиссар 3 л.о., третий раз в отряде; Донат Ральф (Беня) – немец, бригадир 3л.о., третий раз в отряде; Илюхин Игорь (Петрович) – командир 4 л.о., четвёртый раз в отряде. Эти трое – хорошие друзья вышеперечисленной пятёрки. Зотова Лена – невеста Фадея, второй раз в отряде, комиссар 1 л.о., и многие другие, что появятся дальше.
Для меня всё началось с вечернего разговора с Фадеем: что-то мы как будто буксуем, отряд уже покатился в июль, а напруга только в работе, ночами – спим, как сурки, sex-club, непременная принадлежность отрядов с 1977 года, не функционирует, сухой закон блюдём, словно «молодые», шарму, шарму нашего традиционного нету, да и выпить хочется!
Как будто подслушав, чёртом из табакерки появляется Шура: «Грыня уезжает, небольшой банкет для друзей-стариков». Кто да кто? Все свои – сам Грыня, Шура, Фадей, Влад, Беня, Хонза и я. Я сразу отметил одну деталь: все, кроме меня (и Влада, конечно) хотя бы раз были отчислены из отряда за нарушение сухого закона и поделился наблюдением с Фадеем. А судьба – подслушала.
Попутно замечу, что это общее правило, не только для ССО: прошлогодний отряд кажется интересней, насыщенней, веселей и пр. и пр., потому что память, как ей свойственно, всё хорошее спрессовала в один сочный образ и одела в это платье все дни – и те, которые были интересными, насыщенными, весёлыми, и те, что затерялись среди первых серыми утятами. Глядя издалека на гряду горных вершин не увидишь лежащих между ними долин и ущелий, которые неизбежны при непосредственном прохождении – в обыденной жизни с горы на горку не перепрыгнуть, хочешь двигаться вперёд – изволь спускаться вниз. «Но и поднявшись, пыхтя и ликуя, не торопись распаковывать кладь, ведь и с вершины одной на другую не перейти никогда напрямую – только к подножью спускаться опять».(Это из моей – нашей – богатой стройотрядовской лирики, к которой, впрочем, относится и предлагаемый читателю Серёгин дневник с приложениями из стихов и песен)
Поэтому, конечно, нам с Серёгой, два последних отряда проживших на одном горячем дыхании, текущий отряд казался скучноватым, хотелось поторопить его, себя, поплотней наполнить дни (и ночи) событиями, и чтобы каждое из них, даже слабейшее, было на уровне лучших из живущих в гримёрщице-памяти.
И вот время – 24.00. Штаб спит, а если не спит, то думает, что спим мы. На столе, накрытом в полутёмной комнате строящейся в трёхстах метрах от лагеря школы – гражданская икебана: водка, консервы, колбаса. Флёр запретности, неурочности. Разговор общий, об отряде – кто есть кто, что делается хорошо, что плохо, что вообще не делается. К концу последней бутылки, примерно в 2 ночи, разговор, как ему и положено, дошёл до погибающих от нашего невнимания девчонок. У Фадея сразу план: сейчас же идти в их палатки (палатки 10-местные, армейские – авт.) и, дабы не терять драгоценных дней на прелюдии, девчонок проанкетировать. Вопрос один: «К кому из мужской половины отряда вы испытываете наибольшую симпатию?», а дальше включимся мы со 100% гарантией личного счастья. Сказано-сделано. Женских палаток две, мы уже в первой. Ян будит, Грыня спрашивает, я протоколирую, Влад светит, Шура и Беня на стрёме, Фадей осуществляет общее руководство. Очумелые девчонки не понимают – сон, не сон, но под пологами палатки и ночи отвечают охотно, хотя, похоже, и не всегда правду. При переходе во вторую палатку Ян с Беней, в прошлом году уже отчисленные за дружбу с бахусом, видимо услышали внутренний голос и отправились спать. Пошёл с ними и Грыня, но его пристыдили – рабочих рук не хватало. В плавках и телогрейке он вернулся. Уже заканчивали вторую палатку, когда снаружи раздался голос главного инженера Невзорова Павла: «Женька тут?». Женевьева Кукос, командирша женского отряда, его жена, но дурацкий же вопрос – где ж ей быть? Или у них был такой пароль? И на этот дурацкий вопрос посыпались дурацкие ответы, сначала, – ну безмозглые же бабы! – бодрым голосом быстро откликнулась Ленка Зотова: «Нет, нету её!», а за ней заверещали все остальные: нету, нету, нету! Ну, а где ж ей быть – без ведома мужа! – в три часа ночи? Ребята спрятались под кровати тихо, а мне попалось в ноги пустое ведро. Зверонутый Паша ворвался в палатку, и первое, во что упёрся луч его фонарика, были грынины плавки под Женькиной кроватью…