Рождество в Фогвуде

– Говорят, его чуть не съели акулы, – прокомментировала Дэбби. – Вместе с яхтой. Так ты его знаешь?

– Мы иногда фехтуем в клубе, – коротко ответил Джеймс, явно не желая развивать эту тему.

– Так ты и фехтуешь? – воскликнула я.

– Нужно же было занять нас чем-то в течение долгих лет пребывания в закрытой школе для отпрысков благородных семейств, а также предоставить нам более-менее приличное средство разрешения конфликтов. Я тоже занимался фехтованием. Как и все.

– Но армейский мордобой казался тебе более увлекательным? – ехидно осведомилась я.

– Скорее, более практичным. Мне вообще всегда больше нравились факультативные занятия.

– Но ты и сейчас фехтуешь?

– Это сильно сказано, дорогая. Особенно когда выхожу против такого мастера, как Телбот.

– И всё же он считает тебя достойным противником, если тратит на тебя время, – уверенно констатировала Дэбби.

– Эти поединки, видимо, тешат его самолюбие, – наконец, рассмеялся Джеймс. – А я учусь красиво проигрывать. И хватит обо мне!

– Как скажете, – пожал плечами виконт. – Хотя мне очень хотелось высказать глубокомысленное суждение о том, что столь неординарным характером вы обязаны своему родовому гнезду. Этот замок… он очарователен и полон романтического шарма. Признайтесь, в детстве вы зачитывались рыцарскими романами.

– А вы нет? – улыбнулся Джеймс.

– Пожалуй, – улыбка нашего гостя стала задумчивой и печальной. – Я ведь тоже родился в замке. Большом, окружённом запущенным парком. Уже тогда запущенным… Я ещё помню его, гулким, ветшающим… и тёмные квадраты на стенах, оставшиеся от снятых на продажу картин. По залам нижнего этажа вечно бродили туристы с фотоаппаратами, а за ними тенью ходил старый дворецкий и безучастно талдычил о том, что уже давно никому было неинтересно, об истории семьи и замка… Потом меня отправили в школу, а когда я окончил её, замок был уже продан. Теперь в нём размещается какой-то санаторий для богатых стариков. Хоть какой-то прок…

Улыбка окончательно сползла с его лица, но едва он поднял глаза, снова слегка смущённо засияла на лице.

– Простите. Беда многих людей нашего круга. Жизнь меняется, чтоб сохранить деньги и престиж, нужно работать, а это такое неподходящее занятие для аристократов. Я тоже для этого совершенно не гожусь. Патологически ленив. К счастью, от былого богатства уцелел дом в Лондоне. Он меня и кормит. И бабушку. Мы живём вместе. Я продал драгоценности матери и волевым усилием не позволил себе пустить деньги по ветру. Дом был реконструирован и теперь там шесть роскошных квартир, за аренду пяти из которых я получаю весьма недурную плату от куда менее знатных, но куда более богатых людей. Шестую под крышей занимаем мы. К счастью, она вполне соответствует нормам приличия. А дом обеспечивает нам возможность вести жизнь, достойную нашего положения в обществе. Вы наверно, не задумываетесь, мистер Оруэлл, как на самом деле дорого вести такую жизнь. Портной, парикмахер, массажист, камердинер, кухарка, содержание автомобиля, членство в клубе, билеты на премьеры, участие в благотворительных мероприятиях…

– Пожалуй, вы правы, милорд, – дипломатично улыбнулся Джеймс. – Такие вещи никогда не были для меня проблемой.

– Чарли! – воскликнул виконт. – Сделайте милость, зовите меня Чарли, а я, с вашего позволения буду звать вас Джеймсом. Мы же почти родственники. По крайней мере, я надеюсь, что у малышки Вэл хватит духу настоять на этом замужестве. Симонс упрям, как осёл, и мнит себя центром Вселенной. Предупреждаю сразу, мы оба терпеть друг друга не можем, потому не упускаем возможности позлословить на сей счёт. Чем скорее Вэл уйдёт из его дома, тем лучше для неё. Поэтому я и забрал бабушку к себе, хоть оплачивать её расходы для меня весьма накладно.

– Разве мистер Симонс не выплачивает ей содержание? – нахмурился Том. – Вэлери мне говорила…

– Это смехотворная сумма! – с досадой воскликнул виконт. – Этого едва хватает на поддержание в надлежащем порядке её гардероба и медицинское обслуживание. У бабушки болезнь Альцгеймера. Её нельзя оставлять без присмотра. Поэтому я нанял горничную с навыками сиделки. Остальные её расходы тоже на мне. Она появляется в обществе, вы понимаете? Я пытался объяснить это Симонсу, но он страшный жмот. Говорит, что расходы можно урезать, выезжать в её возрасте уже ни к чему. Он уверен, что платит слишком много, и часть его денег я присваиваю. Я это к тому, что он не страдает особой деликатностью, и наверняка будет расписывать, как он щедр, а я присосался к его слабоумной матери, как пиявка. Это его слова. Вэл совсем не такая! Она чистая и умная девушка. Слишком нежная для такого папаши. Я опасаюсь, что он испортит ей жизнь. Честно говоря, когда я узнал, что она встречается с вами, Том, я был рад. И буду ещё более рад, если ей удастся выйти за вас замуж. Но подозреваю, что её отец может оказаться помехой.

– Но почему? – огорчённо воскликнул Том. – Я, конечно, не граф, но наша семья весьма уважаема. К тому же мы далеко не бедны.

– Ваша семья здесь ни при чём, мой друг. Я знаю герцогов крови, которые сочли бы за счастье породниться с вашим семейством. Просто Симонс из всего старается извлечь личную выгоду. И если здесь он её не увидит, то может заартачиться. Не удивлюсь, если он уже подыскивает для Вэл какого-нибудь жениха, готового в благодарность за юную красавицу-невесту инвестировать кругленькую сумму в его бизнес. Возможно, и с вами он заведёт речь об этом.

– Я уже объяснил, что у меня нет таких денег, – слегка побледнев, пробормотал Том.

– Каких денег? – насторожился Джеймс.

– Я сам с этим разберусь, – буркнул тот.

Джеймс пожал плечами.

– Боюсь, я был прав, – вздохнул виконт. – Не буду ничего говорить. Думаю, не добившись толку от Тома, он выдвинет те же требования семье. Я только прошу вас не распространять своё мнение о нём на Вэл. Она не такая и достойна самого лучшего.

На пороге появилась невысокая пухленькая девушка с рыжими волосами, убранными под кружевную повязку. На ней было чёрное платье и кружевной передник, а в руках она несла большой поднос с чайником и чашками. Мило улыбнувшись, она поставила поднос на стол и принялась сервировать его к чаю. Следом появился мужчина в ливрее со вторым подносом. Взяв пустой, он оставил этот и молча удалился. Я догадалась, что это и есть временные слуги, нанятые Спенсером. Девушка тем временем расставляла на столике вазочки с печеньем и маленькими пирожными. Когда она закончила, Джеймс поблагодарил, и она, снова улыбнувшись, взяла поднос и удалилась. А на пороге появились тётя Роззи и Вэлери, ведущая под руку свою бабушку. Джеймс снова поднялся, чтоб встретить и проводить виконтессу к столу. Он представил ей нас с Дэбби. Она улыбнулась Дэбби, а потом задержала взгляд на моём лице.

– Я уже видела ваше лицо, – тихо произнесла она. – На одной картине, кажется, в галерее Уфицци. Что-то светлое и грустное, возможно, Пиета.

– Бабушка, – тихонько позвал её виконт и встал, чтоб усадить в соседнее кресло.

Она перевела задумчивый взгляд огромных глаз на него и улыбнулась.

– Простите, я иногда говорю странные вещи. Память изменяет мне. Я лучше помню то, что было давно, и забываю, что происходило вчера. Я часто отправляю горничную за своими сердечными таблетками, хотя в моём комоде ещё есть не начатый флакон, а на днях оказалось, что все таблетки закончились. Хорошо, что Карлито смог съездить в аптеку с рецептом, иначе я могла остаться без таблеток.

– Бабушка, – снова вполголоса произнёс он, и когда она посмотрела на него, покачал головой.

– Просто эта девушка напомнила мне ту картину, – объяснила она. – Я люблю картины, – она посмотрела на меня. – Мой муж был художником. Его звали Аурильо Мигеле Сьерра Монтойя. Такое красивое и длинное имя для Англии. В молодости он был матадором, но его ранил бык. И он стал художником. Он был очень красив. Карлито похож на него, но Аурильо был с чёрными как ночь кудрями и такой сияющей кожей, словно Господь замесил его на оливках с жасмином. Мы жили в Аликанте, на Коста Бланка, в доме с террасой на море, где он рисовал вечерами, когда спадала жара.