Страница 33 из 64
И он представляет (в душе как нервная леска натягивается), что Владимир Михайлович, сидя где-то в кафе, говорит Лобову:
– Ждем еще два дня. Он не звонил ей?.. Через два дня занятия в студии.
– А если он не придет?
– Ну не придет – он же понимает, мы сделаем выводы из этого. В журнале сразу начнем сворачивать…
Сворачивать, сворачивать — Костя ходит по комнате, ледяные шестеренки в мозгу. «Им меня не жалко, не жалко!!» – свинцовый лед в голове. На секунду ему удивительно… поймали в ловушку – такая наглость – как вообще это возможно?!.. «Меня как схватили и сжали!..»
Но тут он вдруг чувствует: вот, сейчас! Перешагнуть, переступить через всю свою гордость и боль! Просто назначить Ире свидание, слиться с ней – вдруг она тебя любит! – манящий, манящий жар и ласка! Она любит, любит!
«Если только переступлю!..
Сразу все завертится завертится Уртицкий сразу даст ход все публикации будет везде двигать и книги начнут выходить! Он все сделает будет работать только на меня! Все завертится, завертится!» – ходит, ходит. Туда-сюда по комнате.
И вдруг останавливается: «Но как же… если я встречусь с Ирой, он скажет в редакции, давайте потихонечку ставить роман в номер журнала. Когда мы встретимся второй раз и поедем к ней домой он опять пойдет в журнал и будет четко спрашивать – когда, в какие конкретно номера поставлен роман… а если я потом откажусь к ней ехать – в какой-то раз… Ему сразу передадут, и он позвонит в журнал и наоборот скажет притормозить, притормозить – а-а-а-а-а, а-а-а-а-а-а!»
Господи! Невыносимо мерзко! Весь мозг трескается, трескается – в осколки, в осколки – это любовь?
Горло сдавило.
И тут еще вдруг мелькает в мозгу… насколько долгими, тя-же-лы-ми-и-и-и-и!.. Могут быть процессы напечатания. Рукописи в журналах лежат годами. (И сам Уртицкий говорил как-то… совершенно искренне и жеманно проблемно: «да никому все это не нужно – что они публикуют. Закрывать пора эти редакции-журналы»).
Все это застывший страх!! Нервический шок – расклинивающий грудную клетку. Шок, шок!!
Вдруг в Косте просыпается безумный гомерический хохот: «Вот ловкач, вот урод! До чего весело жить. Что ни день, то история! Мы там готовили текст к публикации, который так и не вышел! Как здорово и четко сказано! «Я тоже, я тоже должен! Сохранять и давить свое. Доказывать!.. Отстаивать свой роман и позиции!»
Костя ходит, ходит по комнате, смеется, тихонько смеется, с ним почти истерика, беззвучная. «Какой же Уртицкий прохиндей, прохвост! Как классно, твердо сказал – мы там готовили текст к публикации, который так и не вышел… который так и не вышел! Как это классно и четко! Это будто я говорю, я! Как же он ловок – ха-ха-ха!»…И ходя туда-сюда по комнате, Левашов уже кривит, кривит, пальцы, пальцы – то и дело отражаются пальцы в настенном зеркале… «Боже мой, как я счастлив! Что ни день, то история! Как все это нескучно!»
Он ходит и ходит истерически посмеивается… воспаленная, больная лихорадка в мозгах.
«Левченко тоже замешан в этом? Зачем я позвонил, все ему рассказал? Нет, он не продаст, он искренний, он поклялся…»
К Косте опять вдруг возвращается серьезность.
Он катится по леске… к публикации в журнале и премии «Феномен». «Но получу ли я все это?» Он не знает, что будет в конце – зыбкий страх… И Уртицкий (с хитрой, омерзительной улыбочкой) тихонько протянул свою, «параллельную» леску – чтобы Костя одновременно скатывался и к Ире. К отношениям с ней…………………………………………………………………………
Потом Левашов все так и продолжая ходить…
«Нет, Молдунов, наверное, не знает ничего! Значит, я должен позвонить ему, рассказать!
Но нет, теперь уж поздно. Тот как бы сложил с себя «полномочия» своей фразой: посмотрим, что вы скажете, когда вам причинят боль литературные критики… Но это же значит, будет публикация, все будет! И премию «Феномен» получу! Просочится как-нибудь, пройдет! – всколыхивается Левашов болевой надеждой. – Да а кстати вот эта обмолвка эта обмолвка посмотрим что вы скажете она говорит об этом да – но я не могу за нее зацепиться! Позвонить Молдунову и сказать – вы же будете печатать раз так сказали? Нет, не могу зацепиться за эту фразу! Она говорящая, но не могу-у-у-у! В самой большой неискренности правда проскальзывает именно так – волоском-змейкой! И ее все-таки не может не быть!..»
Он продолжает метаться по комнате.
«Все будет хорошо, я получу премию!.. Роман пройдет, он же хороший! И в жюри все сплошь друзья Уртицкого и он замолвил за меня слово он влиятельный критик рецензент…» Вообще Костя слышал, что «жюри в этом году здравомыслящее и податливое»… «Значит, они присудят кому-то, кто действительно старается, хочет стать писателем!..……»
Получить «Феномен» – что может быть притягательней! Центральная премия – ее престиж, это так заманчиво! Все годы это разгоняло Костины амбиции! Пусть деньги небольшие (тут Гамсонов прав), зато слава!
Огромная зала, подиум, речи финалистов транслируются на огромном экране над сценой. В фиолетовых и желтых лучах мелькает изменчивое море анимации…
«Если выиграю – сразу куча поклонников, статьи в прессе… Ну и что, что многие победители не становятся известными – это не мой случай, я столько классных вещей написал! А пото-о-ом! На всей волне я смогу найти любовь, наконец!..
И вот мы гуляем с ней под внимание литературной общественности! Мы счастливы! Вот только надо, чтоб все сошлось! Именно в этом году, именно теперь, когда я написал роман, это пи-и-и-и-и-ик!»
В момент всё в нем взлетает нещадным болевым порывом – это как два окончания соедини-и-и-ить!..
«…Ну а что, если жюри все же захочется кого-то другого, кого-то своего протянуть? – горло Левашову стискивает страх, страх!!.. – Или специально не согласиться с Уртицким – раз тот просит за меня? Для того, чтобы как бы «сыграть в справедливость»… Мозг словно о два противоречивых борта ударился… опять
Ходить, ходить по комнате, ходить…
«А маэстро правда попросил за меня? Когда он это сделал? В самом начале – когда жюри стало рассматривать работы? Да, логично… Но дальше-то… он уже им ничего не говорил, не отменял. А ведь повод был – я ведь Ире не сразу стал звонить…
Да, наверное».
Но снова этот страх – все заклинилось надеждой. Или… «Неужели не получится? Не может этого быть!» Но Костю как придавил огромный, многотонный механизм, который он должен одолеть – чтоб пробиться к славе, взойти на Олимп…
«И Уртицкий плетет, плетет…»
Левашов ходит по комнате – он словно старается преодолеть муть, сознанием – это как что-то рассмотреть на потолке, но тихонько-быстро следует тент – по потолку, по потолку – и все накрывает… И так унизительно от этого!
«Бездарь, бездарь Уртицкий! Да как он смеет лезть в мою личную жизнь, ублюдок!»
…Потом Костя продолжает вертеть в уме фразу: «Посмотрим, что вы скажете… но это же значит Молдунов обо всем предупрежден у него договоренность с Уртицким что он ничего не должен говорить напрямую – он и не сказал.
Но как именно Молдунов и Уртицкий договорились? Что именно маэстро сказал ему?..»
Костя останавливается возле серванта. Что Уртицкий сказал Молдунову?
Тотчас в ошпаренном мозге вдруг разом складывается новый вариант (как два влажно клейких пика сошло-о-ось!) Он представляет: Уртицкий пришел домой к Молдунову, с коньячком, морщится, жеманится (это его стиль), потихоньку услужливо говорит: «Вот, у меня есть один студиец, все-таки свой человек, можно ли напечатать его роман?»
«И это так разозлило Молдунова…
роман? Печатать?! В нашем журнале – такого молодого автора?!
поэтому он так натужно посапывал. Его, конечно, умаслили но все равно он не может не озвучить свои… претензии. (Молдунов надувается, выставляет вперед пузо). Он же сам в этом понимает, посмотрите на него!..