Страница 12 из 14
Ситуативное и надситуативное время. Для корректного описания возрастной структуры жизни необходимо различать, как минимум, два уровня временения: ситуативный, который можно определить как временение «малого радиуса действия», и надситуативный. В актах временения второго уровня тесные рамки текущей ситуации преодолеваются и человек овременяет свое существование в биографическом времени. Когда за точку отсчета (за настоящее) берется жизнь в целом, надситуативное временение смещается с персонально-биографического на трансперсональный, исторический уровень. (Тему исторического временения мы здесь не рассматриваем, ограничив себя задачей описать временение на персональном, биографическом уровне.)
Понятие «ситуация» удерживает фактичность экзистенции. Человек не существует в пространстве и времени в формате «вообще», он всегда существует «в частности»: он тот, кто брошен в круговорот сущего, находится в конкретной ситуации, связан с определенными обстоятельствами и обязательствами, с которыми вынужден сообразовываться. Ситуативность имеет пространственную и темпоральную структуру. Вызов, исходящий из ситуации, по необходимости имеет форму «неотложного вызова»: ситуация, в которой мы находимся здесь и теперь, к чему-то нас подталкивает, о чем-то напоминает, чего-то от нас требует и т. д. Жизнь дергает «за рукав»: звенит будильник – просыпайся, пора на работу (на работе ждет отчет, который вчера вечером ты отложил «на завтра»); ты ставишь ногу на порог и слышишь напутствие заботливой супруги: «Танцы в семь, не забудь отвести Машу!».
Настоятельности текущей ситуации соответствует протяженность (глубина) ее сжатых временных горизонтов. Это время с «коротким дыханием»; одна ситуация сменяет другую. Действовать надо прямо сейчас, сообразовываясь с происходящим в настоящее время.
Поясним сказанное на примере. Неприятный разговор с начальством, случившийся на прошлой неделе, не выходит из головы. Этот разговор – мое ситуативное прошлое, воздействующее на поведение в настоящем и ближайшем будущем. Оно сказывается на текущем настроении, определяет мое желание избежать встречи с руководителем, хотя есть вопросы, которые надо с ним обсудить. Скорее всего, я постараюсь не попадаться ему на глаза также и завтра (мое ситуативное будущее). Но «неприятность» – лишь маленький эпизод. Через какое-то время она, оставшись в «рабочем прошлом», забудется, так и не став единицей хранения в долговременной памяти, а отношения с руководством войдут в свою обычную колею. (Однако в случае, если «неприятность» окажется крупной и завершится увольнением, она, скорее всего, войдет в биографическое прошлое: «После того злополучного разговора все у меня пошло наперекосяк… Пришлось уйти с работы. Долго не мог никуда устроиться, начались неприятности дома. Пристрастился к спиртному…»).
Ситуативное время неустойчиво и всегда находится в подвижном состоянии. Время распада текущей ситуации невелико. Даже если мы ничего не сделали, чтобы она разрешилась, она все равно разрешится («проехали, после драки кулаками не машут»). По мере решения задач предмет беспокойства из того, что неотложно, переходит в режим исполнения, а затем переходит в категорию сделанного, в то, что было недавно, но уже прошло. В определенном смысле ситуативное время в единстве трех его горизонтов всегда находится под знаком ситуативного настоящего: это то, во что я вовлечен сейчас, в чем я теперь участвую. Это прошлое настоящего и будущее настоящего. Ситуативное будущее сопряжено с делами дня и с ближайшим прошлым. А ближайшее прошлое – это прошлое в границах текущей ситуации. Ситуативное прошлое находится в непосредственной связи с настоящим и будущим актуальной ситуации. Понятно, что текущее, ситуативное время в границах недели («дело этой недели») включает в себя множество более мелких ситуаций, которые имеют свои прошлое-настоящее-будущее. Одни из них имеют отношение к «делу недели», другие же – нет. Ситуативность временения – это условность, но такая условность, на которую мы ориентируемся, которая определяет наше поведение. Длительность текущей ситуации может иметь разную протяженность: это могут быть часы, дни, недели и даже месяцы.
От ситуативного времени следует отличать время надситуативное (биографическое). Если настоящее, прошлое и будущее определяет не «злоба дня», значит, они определены надситуативно. Их пронизывает забота, но это забота из надситуативного горизонта. Между надситуативным и ситуативным временением есть связь. Ситуативная озабоченность может быть скользящим наконечником надситуативной заботы, а может и не быть. Время ситуативной озабоченности может довлеть самому себе. И тогда нас терзает сознание разрыва между намеченным в размерности надситуативного времени и происходящим теперь. Мы страдаем, что наше время уходит в песок, что обеты, которые были даны, не исполняются, что жизнь распыляется в бесконечной череде бытовых ситуаций, в которых, как кажется, нет ничего существенного, нет того, к чему стремится наше «я». Человек «длинной воли» тем и отличается от человека «короткой воли», что умеет подчинить суетливую повседневность содержанию большого, биографического времени. Он не идет за стихийно складывающимися обстоятельствами и переменчивыми требованиями среды, формирует ситуацию (ситуации) под задачу исполнения отдаленных целей. Если ситуативное время приурочено к «теперь», то надситуативно-биографическое время приурочено к «последнему будущему», к эсхатону.
Надситуативное прошлое (так же как настоящее и будущее) имеет отношение к жизни в целом, к жизни как процессу, имеющему начало и конец и структурированному заботой. Жизнь в целом – это базовая мета-ситуация, в которую вписаны как наличная ситуация, так и надситуативные акты временения. Индивидуальный век является предельным горизонтом для всех частных ситуаций, в которых конкретизируется фактичность (ситуативность) Присутствия.
Аналогичным образом и надситуативное будущее, что отличает его от будущего ситуативного (от планов на завтра, на неделю, на месяц), не определяется «злобой дня» и «текущим моментом». Это опосредованная, рефлексивная связь с тем, что еще не началось. Например, человек, работающий на севере, размышляет (мечтает) об отдаленном будущем: «Когда уйду на пенсию, продам тут все и куплю дом на юге, на берегу теплого моря!». Это пример надситуативного будущего как «другой жизни» внутри жизни, это «будущее в мечтах и планах». Оно связано с надситуативным настоящим («живу на севере, потому что здесь работа и хорошо платят») и прошлым («детство провел на юге – как же там хорошо!»). Но с текущей жизнью такое будущее не связано, хотя его и можно заставить на него работать, если, например, тот, кто мечтает о море, будет откладывать деньги на «счастливое будущее».
Большое будущее открыто для начинаний и сопряжено с прошлым. «Что в моей жизни было существенного? Что я могу вспомнить? Что вспоминается само? Как мое прошлое связано с моим настоящим и будущим? Что представляет собой жизнь? Что из того, о чем мечталось когда-то, сбылось? Какое отношение имеет мое настоящее к тому будущему, о котором я думал в прошлом? О каком будущем я думаю теперь?» Проброс в будущее предполагает соотнесенность с прошлым и настоящим в их полном биографическом масштабе. Совершая такой проброс, человек меняет регистр временения с ситуативного (тактического) на экзистенциальный (стратегический). Внимание смещается с текущей озабоченности на заботу об исполнении жизни как целого, как одной ситуации.
Связывая себя со своим отдаленным будущим и прошлым, человек набрасывает жизненные цели и проясняет персональные смыслы. В таком пробрасывании «назад» и «вперед» расположенность Присутствия (его «так есть») разворачивается до предела, до жизни в надситуативном единстве того, что «есть», «было», «будет» и что резюмируется в выражениях типа: «вот моя жизнь, такой она была до сих пор, а такой она должна быть и будет!» (в молодости), или: «…Вот она какая – жизнь» (в зрелости), или: «Моя жизнь была вот такой, пришло время завершить ее…» (в старости).