Страница 2 из 9
В прошлом веке в России началось беспрецедентное разрушение фундаментальных национальных ценностей, которое продолжается и сегодня. Страна, пережившая за последние сто лет крушение двух империй, оказалась в трудном положении: в настоящее время общественные и культурные силы и институты, которые некогда строили единство и жизнеспособность народа, либо прекратили свое существование, либо находятся в кризисе, что затрудняет выполнение ими народотворческих задач. Испытываемые нашей страной трудности переживаются к тому же на фоне глобального изменения человеческой природы. Еще в XX веке философы отметили социально-антропологические процессы, дающие основания говорить о «смерти человека», и в нашем отечестве в силу некоторых особенностей его истории и менталитета эти процессы протекают особенно тяжело. В данной ситуации философия способна участвовать в создании оснований для восстановления здорового народного бытия. Поскольку идеологический, этнографический и социально-экономический проекты построения национальной аксиологии оказались неэффективными, назрела необходимость искать другие пути осознания русской идентичности, и здесь философия классического текста может сыграть значительную роль.
Если в нашей стране систематически проваливаются разнообразные проекты, вероятно, это происходит не только и не столько потому, что они плохи сами по себе. Основной причиной неудач является то важнейшее обстоятельство, что в России не решены фундаментальные вопросы личного самосознания. «Страна рабов, страна господ» останется таковой до тех пор, пока люди, ее населяющие, будут согласны играть в раба/господина. В этой ситуации классическая литература способна стать основанием, на котором можно построить сначала практику личной свободы, а затем и здание народного единства. Человек, хорошо владеющий литературным языком и культурными кодами классики, входит в невидимое, но реальное сообщество, где снимаются ограничения, связанные с социальным статусом, уровнем образования и кровной принадлежностью к тому или иному этносу. Через классический текст происходит приобщение к ценностным иерархиям, гарантирующим полноту и осуществленность как личного, так и национального бытия.
Таким образом, разговор о классическом тексте по сути является разговором о ценности, причем не только литературной (культурной), но – в силу того, что литература, как мы постараемся показать ниже, занимает особое место в ряду существующих практик – и человеческой, бытийной, сущностной. Поэтому предпринимаемое исследование, надеюсь, представляет не только научный интерес. Внимание к этой теме поможет нам найти ответы на некоторые важные экзистенциальные вопросы.
Современная философия о классической литературе
В философских работах последнего времени, посвященных классике, прослеживается три основных подхода: герменевтический, рецептивный и релятивистский.
Герменевтический подход основан прежде всего на работах Г.-Г. Гадамера. Он различал в эстетическом событии присутствие «абсолютного настоящего», невыразимой полноты бытия, благодаря чему «произведение искусства и является одним и тем же всюду, где такое настоящее представлено»[8]. Именно поэтому классическая литература, сохраняемая «живой традицией образования», и является эталоном и образцом: она «находит свое место в сознании каждого»[9]. Классика, несущая в себе след «абсолютного настоящего», поднимается над конкретно-историческими истолкованиями. Способом ее исторического бытия является вневременность: «Мы называем нечто классическим, сознавая его прочность и постоянство, его неотчуждаемое, независимое от временных обстоятельств значение, – нечто вроде вневременного настоящего, современного любой эпохе. <…> Классическое есть то, что сохраняется, потому что оно само себя означает и само себя истолковывает; то, следовательно, что доходит до нас не как высказывание о чем-то исчезнувшем, не как простое, еще подлежащее истолкованию свидетельство, но обращается к современности так, как будто говорит специально для нее. То, что называется “классическим”, прежде всего не нуждается в преодолении исторической дистанции – оно само, в постоянном опосредовании, осуществляет это преодоление. Поэтому классическое, конечно же, “вне времени”; но сама эта вневременность есть способ исторического бытия»[10].
Сторонникам герменевтического подхода[11] нередко оказывается присущ своего рода эссенциализм: они склонны принимать классику как непосредственную данность, не интересуясь ни уяснением ее внутренних особенностей, ни раскрытием ее культурных механизмов. Целью своих размышлений они часто ставят определение гуманитарного значения классики, которое, как правило, сводится к ее «социально-критическому пафосу», «устремленности к нравственному идеалу»[12], благотворности для «выработки цельного миросозерцания» и «духовной жизни нации»[13]. Классика, таким образом, воспринимается как гарант сохранения в культуре основных интеллектуальных, нравственных и эстетических ценностей. Тезисы эти в целом не вызывают особых возражений, однако подобные работы не отвечают на вопросы, что же такое классика и почему она способна оказывать столь мощное воздействие.
В основании рецептивного подхода лежат работы В. Изера, Р. Ингардена, X. Р. Яусса. С точки зрения рецептивной эстетики зрелого периода, произведение (актуализированный текст) принципиально диалогично: «Опыт искусства представляет собой превосходный путь узнать чужое Ты в его Другости и, с другой стороны, в нем – собственное Я»[14]. Поскольку смысл произведения рождается в диалоге читателя с текстом как результат движения эмпатии и его последующей рефлексии, он всегда историчен. Первоначальное эстетическое понимание (эстетическая импликация) обогащается и уточняется в истории, и в результате текст может приобрести статус классического: «Историческая же импликация состоит в том, что понимание первых читателей может продолжиться и обогатиться в цепи рецепций, соединяющих поколение с поколением, предрешая тем самым историческое значение произведения, выявляя его эстетический ранг»[15]. В противоположность Гадамеру, который видел в классике постоянное возобновление «вневременного настоящего», Яусс не усматривает структурных и онтологических оснований классичности текста и понимает последнюю только как результат истории восприятий: «Если классическое, по Гадамеру, само по себе, в постоянном самоопосредовании должно преодолевать историческое расстояние, то возникающая вследствие этого перспектива гипостазированной традиции не позволяет увидеть тот факт, что классическое искусство еще не было классическим во время своего появления и, более того, само открыло новые способы видения и оформило новый опыт, который только с исторической дистанции – в узнавании уже знакомого – пробуждает впечатление будто бы выраженной в произведении искусства вневременной истины»[16].
В рамках рецептивного подхода становится возможным описание разных типов формирования классического канона. Так, Т. Росс вводит различение между риторической моделью канона, основанной на производстве (production), ориентированной на воспроизведение образцовых приемов письма и свойственной старым культурам, и объективистской моделью, основанной на потреблении (consumption), ориентированной на интерпретацию классических текстов и свойственной модерну[17].
8
Гадамер Г. Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М… 1988. С. 174.
9
Там же. С. 211–212.
10
Там же. С. 342–343.
11
См., наир.: Горелов П. Г. Кремнистый путь. М., 1989; Гулыга А. В. Уроки классики и современность. М., 1990; Левидов В. А. Художественная классика как средство духовного возрождения. СПб., 1996.
12
Гулыга А. В. Указ. соч. С. 3.
13
Горелов П. Г. Прежде всего – спасение // Горелов П. Г. Указ. соч. С. 243.
14
Яусс X. Р. К проблеме диалогического понимания // Вопросы философии. 1994. № 12. С. 105.
15
Яусс X. Р. История литературы как провокация литературоведения ⁄⁄ «Новое литературное обозрение». 1995. № 12. С. 56–57.
16
Цит. по: Зоркая Н. А. Рецептивная эстетика // История эстетической мысли. В 6 т. Т. 5. Буржуазная эстетика XX века. М.: Искусство, 1990. С. 97.
17
Ross Т. The Making of the English Literary Canon: From the Middle Ages to the Late Eighteenth Century. Montreal and Kingston, 1998. P. 6.