Страница 79 из 80
Я сглотнула, перебирая мозаику в голове, чтобы создать целостную картину. Вдруг в момент моих размышлений мобильник Эдварда зазвонил в его кармане. Но он не ответил на звонок, выключая звук, откидывая телефон на прикроватную тумбочку.
И именно в это мгновение я вспомнила. Звонок. Тетя Адора. Известия о смерти бабушки. Я напряглась всем телом, когда мое сердце защемило. Я зажмурилась, сжав челюсть и молча терпела эту невыносимую моральную боль, переросшую в физическую. Психосоматическое состояние вышло из строя одним ударом потока прискорбных слов.
— Элла? — услышала я низкий голос Эдварда, пытающийся привести меня в чувство.
Я услышала, как он переместился на постели, меняя положение. Эдвард обхватил мою голову руками и слегка потряс мое тело.
— Элла, ты слышишь меня?
Я открыла глаза, впоследствии чего не смогла сдержать своих слез. Эдвард нависал надо мной, упираясь коленями в матрас. Он внимательно рассматривал каждую черту моего лица и, будто заметив мои слезы, ему это зрелище принесло дискомфорт. Эдвард нахмурился и замер, молча выжидая от меня хоть каких-то действий. Он будто терпеть не может видеть человека в таком состоянии, в котором пребываю сейчас я, но заставляет себя держаться. И я сама не хотела, чтобы Эдвард видел меня такой снова — уязвимой, слабой и просто с открытой душой, в которой разрастался ураган.
— Бабушка…она умерла, — сдавленно высказалась я, поскольку ком в горле из сдержанных эмоций мешал не только говорить, но и дышать.
Лицо Эдварда поменялось. Он внезапно растерялся после моих слов и не знал, что нужно делать в таких ситуациях. Пусть просто обнимет. Я знаю, в его руках мне станет хоть немного легче.
Эдвард будто услышал мои мысли и снова сел рядом, обнимая за плечи и прижимая к себе. Я уткнулась носом в его грудь, вдыхая успокаивающий запах единственного мужчины, руки которого я беспрекословно принимаю на себе без сковывающего чувства презрения. Моя душа дрожала от того, какие невероятные усилия я прилагаю, чтобы сдержать рыдания. От этого я сжала в руке тонкую ткань кофты Эдварда.
— Поплачь, — прохрипел он и вздохнул.
Я дала волю эмоциям и слезам. После его спокойного тона, позволяющего мне расплакаться, я перестала сдерживать себя и совсем не думала о том, как сейчас выгляжу. Я слишком сильно люблю бабушку и не могу хладнокровно отнестись к ее смерти. Я снова начала переживать то, что переживала после новостей о смерти мамы. Будто утрамбованные временем глубоко внутри чувства вышли из-под контроля и хлынули наружу. Боль просочилась, как кровь сочиться из раны — сначала маленькие капельки, а после ручейком и наконец сильным потоком. И я не хотела сдерживать эту боль. Я жаждала избавить душу от этих дурных пыток, потому что это невыносимо.
Я рыдала на груди Эдварда, который продолжал прижимать меня к себе за плечи и голову, и наперед знала, что скоро смогу уснуть после такого выброса энергии. Это пройденный этап, но старую знакомую боль потери будто чувствую по-новому заново. Мое сердце сотрясалось и словно заполнялось трещинами, через которые просачивались ужасные чувства, терзающее весь мой внутренний мир, который я так старательно приводила в порядок на протяжении нескольких лет. Струны моей души завыли тоскливой мелодией.
Несмотря на то, насколько я была переполнена болью от очередной невосполнимой утраты родного человека, я нашла в себе силы думать и о том, как сейчас неспокойно Эдварду, позволяющему мне оплакивать свое горе на его груди. Я чувствую его напряжение, его смятение. Эдвард будто остолбенел. Он находится в неведении как быть, чтобы успокоить меня. Но мне достаточно и этого — ощущать его руки, обнимающие меня, и тепло вперемешку с его запахом, медленно усыпляющие мое сознание.
Сознание, некоторое время, находящееся в плену темноты, неторопливо возвращалось в мучащую меня реальность из-за нежных рук, которые заботливо поглаживали меня по голове. Я медленно открыла глаза. По мере того, как ясность появлялась в моих опухших от долгих слез глазах, я могла разглядеть сначала размазанную фигуру, и только после нескольких секунд увидела четкие черты лица Марты. Она с сожалением смотрела на меня, сдерживая свои порывы расплакаться.
— Милая, выпей горячего молока, — сдавленно предложила она.
Из-за упадка сил я кое-как приподнялась на локтях и осмотрелась. Нагнетающее чувство снова вернулось, одаривая душу тяжестью, которую можно назвать ипохондрия. Находясь в прострации, реальность казалась мне отчужденным местом, которой я не понимала и не могла сориентироваться в ней.
За окном уже светло, и этот свет заставлял меня жмуриться, поскольку приносил боль моим глазам. Они бы так не болели, не выплакав я все свои слезы. Не могу сейчас взять в толк, откуда столько соленой воды во мне. Кажется, таких запасов у меня больше нет.
Я посмотрела на постель. Теперь я лежу одна. Вероятно, я уснула на груди Эдварда, потому что даже не помню, как осталась одна. По всей видимости, он выжимал мои слезы со своей кофты.
Теперь я оглядела себя и поняла, что на мне сухая одежда вместо сырого нижнего белья. Я перевела недоуменные глаза на Марту, ведь не помнила, чтобы я переодевалась.
— Это Эльвира переодела тебя, когда мы с ней приехали ранним утром. Эдвард позвонил и сообщил нам о твоей утрате, дитя мое. — Ее голос почти дрожал.
Я даже не почувствовала, как Эльвира меняла на мне одежду. Вероятно, так изжила из себя всю энергию надрывными рыданиями, что не ощущала и не слышала ничего. Я специально это делаю, когда боль изводит меня мучениями, чтобы потом какое-то время не чувствовать ничего.
Я приняла сидячее положение и потерла ладонями свое лицо. Волосы все еще влажные, потому что я их не сушила, отчего они собрались в тяжелые пряди, словно на моей голове сосульки. Марта подала мне прозрачный стакан, и я не раздумывая приняла его. В горле и во рту слишком сухо и мне все равно, что пить — воду или теплое молоко.
Выпив половину, я вернула стакан Марте и вытерла губы тыльной стороной ладони. Вздохнув, я уставилась в стену и смотрела в одну точку. В голове куча неразборчивых мыслей, и я просто не знала, за что ухватиться — за воспоминания или возможные идеи, как мне выйти из этого депрессивного состояния. Уныние с каждой секундой затягивало меня в свои путы, а я даже не знала, как этому сопротивляться. Внутри меня волнующееся море и его волны, гонимые ветром.
Дверь скрипнула, но я не обратила внимания на нее. Продолжала смотреть в одну точку и искать решение, как вызвать пустоту. Матрас зашевелился, когда рядом кто-то сел.
— Как ты, Элла? — Я узнала голос Эльвиры.
Я пожала плечами, прикусив нижнюю губу.
— Из хаоса ничего не понять, — ужасно хриплым голосом ответила я, что сама испугалась.
— Хочешь поговорить?
— Несправедливо. Она скрывала свой недуг и переживала это одна. Она умерла в одиночестве. Наверно, она думала о своей дочери в момент, когда душа покидала ее тело.
Я говорила какие-то несвязные речи и, кажется, сразу забывала о сказанном, но поняла, что во мне горит еще и обида на неблагоразумное решение бабушки скрыть от меня свою болезнь. Возможно, мы бы могли вылечить ее. Такое ощущение, будто бабушка наоборот нашла в этом недуге спасение, ведь смогла воссоединиться со своей дочерью, чтобы вымолить у нее прощение. Она часто говорила об этом, о своем желании извинится перед мамой. Я не понимала ее рвения. Почему нужно винить себя в смерти близкого человека, когда это судьба так распорядилась. Ее нужно винить. Бабушка изводила себя этим, будто она приложила руку к ее смерти.
Несчастные капли слез, будто они последние, выбрались из моих глаза и покатились по щекам. Кожа на них защипала от соприкосновения с соленой водой, и я поспешно вытерла их ладонями.
— Хочешь чего-нибудь? — осторожно спросила Марта.
Я кивнула.
— Горячий шоколад. — Мне его часто делала бабушка.
— Хорошо. Ты спустишься или мне принести сюда?
— Спущусь.