Страница 6 из 80
Как пахнет наша тоска? Океаном. Соленым и бесконечным. Там холодно, одиноко и тоскливо. Лишь завораживающая красота волн, которая является отвлекающим маневром от одиночества и грусти.
— А где папа? — спросила я у бабушки, которая уже стелила ажурную скатерть на обеденный деревянный стол овальной формы.
— Этот человек в синем костюме не может даже встретить свою родную дочь, — пробурчала она вместо ответа на мой вопрос.
Я выдохнула и слегка закатила глаза, выжидающе уставившись на нее. Ненависть бабушки к отцу никогда не стихнет. Все, что он делает, полностью противоположно желаниям бабушки.
Как-то она увидела, как на заднем дворе папа учил держать меня оружие. Пистолет. Конечно, мне тогда было всего четырнадцать, но я безумно этого захотела, когда увидела его стреляющего по мишеням. В это время заявилась бабушка и устроила скандал. Я начала винить себя, возложив весь гнев бабушки на свои плечи и просто не сдержала слез. Если бы не мама, бабушка бы не посмотрела на мои слезы и продолжила свои нравоучения до тех пор, пока бы самой не надоело.
Все равно я продолжала в тихую брать в руки холодное оружие. Это мои желания и бабушка не может им противостоять. Меня созывал не только тонкий и изящный мир мамы, но и опасный мир папы и брата. Я поделена на двое.
— Он в своем кабинете. — Наконец ответила мне по существу бабушка и я зашагала в сторону его территории.
Постучав по деревянной лакированной поверхности двери, я услышала низкое «Войдите» и надавила на золотистую острую ручку.
В глаза ударило явное отличие его кабинета от всего дома. Темное и холодное помещение созывает иные эмоции отличающегося от интерьера других комнат. Здесь был ремонт два года назад. Папа не выдержал и напился в своем кабинете. Он тоже не железный и не мог больше трезво терпеть эту боль от потери любимой женщины, пытаясь забыться. Но настолько забылся, что не заметил, как сигарета в его руке прожгла ковер. Мог сгореть весь дом, если бы Деймон не вернулся с ночной практики и не учуял запах дыма, исходящий из его кабинета.
Раньше кабинет был в зеленых цветах. Даже здесь мама хранила свои цветы и как могла создавал уютный уголок для своего мужа. Но вот теперь интерьер кабинета совсем иной. Противоположный прошлому. Этот холодный стиль минимализма полностью олицетворяет душевное состояние папы.
— Здравствуй, пап, — тихо поздоровавшись, я со скрипом закрыла дверь.
Его глаза с заметными морщинами вокруг поднялись. Складки на лбу исчезли, которые доказывали его серьезность перед своей работой. Лицо папы посветлело и на моей душе тоже.
— Дочка…
Папа поднялся из-за стола и направился ко мне, оставив свою работу, полностью забыв о ней. Через пару секунд мы уже стояли в обнимку посреди мрачной комнаты. Но хотя бы теперь здесь не холодно. Благодаря моему появлению, папа заметно расслабился и потеплел. Я вдыхала в себя его аромат, как и отец мой. Слезы предательски выступили из глаз и я, чтобы он их не заметил, незаметно вытерла их о его грудь. Они впитались в его рабочий костюм.
— Как ты? — Папа взял мое лицо в свои ладони и посмотрел прямо в стеклянные от слез глаза.
— Все хорошо. Я в отличной форме. — Я накрыла его руку, покоящуюся на моей щеке своей и пристально всматривалась в его глаза. — А ты?
— С твоим приездом стало лучше. Прости, что не встретил. Полностью потерялся во времени.
— Все хорошо. Я все понимаю. Но давай ты отвлечёшься от этой огромной кипы, — я глазами указала на папки с бумагами на его столе и снова посмотрела на него, — и выйдешь к ужину.
— Ради тебя я потреплю общество гарпии с испанскими корнями.
— Папа. — Я осуждающе посмотрела на него. Они неисправимы. Даже на том свете найдут друг друга и загрызут.
Он поднял свои руки в знаке капитуляции и улыбнулся. Ну наконец-то, улыбка. Теперь я не могу злиться на него. Она у него просто прекрасна и это единственное, что мне досталось от него. Ну может еще упертый и скверный характер. Так сказала бабушка, когда я разозлила ее в бутике с модной одеждой. «¡Un personaje tan insoportable como el de su padre!» — воскликнула тогда она на испанском. Она произнесла это на другом языке, чтобы я не поняла, но бабушка тогда и не подозревала, что в девять лет я начала учить испанский вместе с мамой. Та лишь тогда усмехнулась, когда поняла, что я смогла перевести фразу бабушки.
Мы сидели за столом в полной тишине пару минут. Как обычно нам с Деймоном приходилось разряжать нагнетающую обстановку позитивом и начинали шутить. Папа подтягивался, ну а затем и бабушка начинала ворчать о нашей невоспитанности. Это та самая идиллия. Лишь не хватает улыбающейся мамы, но мысленно мы ее представляем на другом конце стола.
— Элла, зайди в мой кабинет, — мягко потребовал папа и мне пришлось оставить посуду домработнице, отправившись за ним.
Я села напротив него за его столом из осинового дерева, окрашенный в черный и ждала его речей. Он облокотился локтями в стол и сцепил пальцы в замок. Около минуты папа молчал и что-то обдумывал, а я не смела ему мешать. По его серьезному лицу я поняла, что разговор будет не из простых. Неужели папа впервые хочет поговорить со мной серьезно? Как с взрослой дочерью?
— Элла, — начал он хрипло и тут же прочистил горло, — я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
Отличное начало разговора. Мои ноги уже напряглись, а плечи поникли. Сердце бешено застучало в груди, говоря о своем волнении. Я нервно сжимала край своей рубашки в руках. Теперь я не хочу серьезных разговоров. Хочу, как прежде — общаться с ним на непринужденные темы. От этого начинающего разговора, а точнее даже монолога, потому что я скорее всего ничего не смогу ответить, веет страхом.
— Но твое любопытство и рвение исправить худшее положение дел часто на шаг впереди тебя самой. Ты не контролируешь их и можешь пострадать.
Папа выдохнул и посмотрел на меня вопросительным взглядом, будто пытался понять, понимаю ли я смысл его слов. Но я ничего не понимала, поэтому он продолжил:
— Ты подслушала мой разговор с твоей бабушкой после похорон мамы.
Его прямолинейность вызвала мурашки, бегущие по позвоночнику, распространившиеся по всему телу. Я закусила нижнюю губу, но глаз опускать не смела. Папа всегда учил смело смотреть в глаза своему страху. В глаза любого человека, который вселяет страх или пытается раздавить.
— Тебе есть что сказать в свое оправдание? — давил отец.
Я отрицательно покачала головой. Оправданий не было совсем. Даже малейших.
— Как ты узнал? — тихо, хриплым голосом спросила я, крепче сжимая ткань рубашки. Тело покрылось испариной.
Я действительно не понимала, ведь меня никто не заметил. Это я точно знаю. У нас же в доме нет камер видеонаблюдения?
— Ты оставила стакан воды на тумбочке рядом с моим кабинетом. Маленькие пальцы отпечатались на стекле.
Я раскрыла рот. Да, я вспомнила этот проклятый стакан. От услышанного я даже перехотела пить и просто быстро поднялась в свою спальню рыдать.
— Твоя неосторожность раскрыла тебя моментально. Запомни: если хочешь за кем-то шпионить, то в первую очередь, не оставляй следов за собой. Иначе, как ты поняла, тебя быстро вычислят. Будь осторожнее и внимательнее. Во вторую очередь, будь аккуратна со своими действиями. Я слышал скрип полов, когда ты удалялась в свою спальню. Ты должна быть незамеченной и не оставлять за собой подозрений.
Я внимательно слушала отца, но в то же время с подозрением смотрела на него. Зачем ему говорить мне это?
— Не смотри так на меня. — Он расслабил плечи и откинулся на спинку своего кресла. — Я просто выделил твои жесткие ошибки. В Академии полиции ты бы провалила экзамен.
— Кхм…спасибо, пап.
Я отвернула лицо и тихо выругалась.
— Не выражайся при своем отце. Имей совесть.
— Боже…Как же сложно иметь отца полицейского, да еще и брата, работающего в ФБР. — Я откинулась на спинку своего кресла, закидывая ногу на ногу и скрестила руки на груди.