Страница 2 из 23
– Аполлон, бог солнца, бросил один взгляд на Кассандру и решил, что она должна ему принадлежать. В попытке завоевать сердце девушки, он наделил ее даром пророчества.
– В плане?
– Кассандра могла предсказывать будущее, что, честно говоря, кажется довольно милой сделкой ради того, чтобы залезть ей под тогу[3]. Мой последний ухажер даже не угостил меня ужином перед тем, как я ему отсосал. – Я погладил подбородок в притворной задумчивости. – Или, может быть, это и был ужин…
Майло хлопнул себя ладонью по лбу.
– Чувак…
– Слишком много подробностей?
– С тобой? Всегда. – Он повернулся ко мне лицом и приподнялся на локте. – Но подожди, с кем это ты последний раз ходил на свидание? Свидания здесь запрещены. Или ты уговорил их ради тебя нарушить правила? Снова.
– Уверяю, доктора Пикура не нужно было убеждать.
Майло чуть не свалился с кровати.
– Что? Это же отвратительно! Он врач. Ты пациент. И семнадцать…
– Говори потише, – прошипел я. – Личные отношения с доктором…
– Женатым доктором.
– Небольшая поправочка в моей грязной истории. – И мой билет из этого места. – А теперь помолчи и дай мне закончить. На чем я остановился?
– Кассандра и Аполлон.
– Верно. Кассандра знала, чего на самом деле хотел добиться Аполлон со своим необычным подарком, и она не была заинтересована в том, чтобы ее превратили в ходячий Волшебный шар восьмерки[4].
Майло снова рассмеялся, и это улучшило мое настроение. А такое случалось не очень часто.
Как комета Галлея – редкая яркая полоса на холодном черном небе, которая исчезала снова и снова.
– Когда Кассандра отвергла его, – продолжил я, – как и многие титулованные чуваки, Аполлон потерял самообладание и проклял ее, чтобы никто не верил ее пророчествам. И вот бедняжка Кэсси бродит по Древней Греции, всем рассказывает, что Троя сгорит, и никто ей не верит. Все думают, что она сумасшедшая, и даже запирают ее в тюрьму. Понимаешь, к чему я клоню?
– Ты реинкарнация греческой богини?
– Давай посмотрим на доказательства. – Я начал загибать пальцы. – Я до смешного привлекателен. Все считают меня сумасшедшим. Я заперт здесь, и никто не верит моим словам. – Я слегка улыбнулся в полумраке, освещенном серебристым лунным светом. – Включая тебя, когда я говорю, что после моего ухода с тобой все будет в порядке.
– Ты прав, – отозвался Майло, и новый поток слез заглушил его слова. – Я тебе не верю.
Дерьмо.
Он снова повернулся ко мне спиной. Комета хорошего настроения сразу погасла. Никто никогда не обвинил бы меня в том, что я из любителей утешать, и у меня заканчивались идеи.
Майло тихо плакал, дрожа, как будто ему было холодно, и ко мне вернулось воспоминание – мое единственное хорошее воспоминание с Аляски. Оно подкралось, окутав меня, и сразу стало легче.
Я вылез из кровати и лег рядышком с Майло, прижимаясь к нему.
– Отвали от меня, – проскулил он. – Я не один из твоих дружков.
– Даже не думал к тебе приставать, – ответил я. – Там, на Аляске, другой парень сделал это для меня. И помогло. Но я не буду, если…
Майло схватил меня за руку и крепко сжал, его тело сотрясалось от беззвучных рыданий. Я придвинулся ближе, обнимая его, и положил свою белокурую голову на подушку рядом с его темной.
Спустя некоторое время он шмыгнул носом и тихо произнес:
– Аляска. Это туда тебя отправили на конверсионную терапию? До того, как ты оказался здесь.
Я напрягся.
– Да.
– Ты почти не рассказываешь об этом. Даже в группе. Если только тебя не заставляют. Тогда ты, должно быть, особенный.
Я почувствовал, как Майло улыбнулся, напряжение в его тощем теле ослабло.
– Что произошло?
– Мне было холодно, – признался я. – И не только мне. Мы съежились на полу старой, продуваемой ветрами хижины, без огня. Никогда еще не чувствовал себя таким несчастным и одиноким, как в тот момент. Но затем один из мальчиков притащил свое драное одеяло к месту, где я дрожал под своим жалким покрывалом. Он обнял меня так, как я обнимаю тебя.
– Как его звали?
– Сайлас. Его звали Сайлас.
– Ты все еще общаешься с ним?
– Нет.
– Почему нет? Вы потеряли связь? Как его фамилия?
– Это неважно.
Еще как важно. Чертовски важно, но как бы сильно мне ни хотелось, чтобы Майло почувствовал себя лучше, Сайлас Марш оставался под запретом. Если бы я слишком много о нем рассказывал, тогда он бы перестал быть моим. Он существовал в основном в моих дневниках. Историях. Бесконечных записях, в которых я пытался очиститься от Аляски, пока руку не сводило судорогой, а слезы не размывали чернила на страницах.
Но всегда оставалось, о чем еще написать.
Мои родители отправили меня на Аляску во имя «исправления» своего неправильного сына, но это почти разрушило мою и без того робкую надежду на здравомыслие. Они поняли свою ошибку в тот момент, когда я вернулся, весь избитый и в истерике. Год в Лечебнице дю лак Леман – это их попытка все исправить, но было уже слишком поздно. Произошедшее на Аляске надежно впечаталось в мой мозг. В каждую клетку и косточку. Холод, который никогда меня не отпустит.
Я крепче сжал Майло.
– Нам было запрещено прикасаться друг к другу, но Сайлас все равно лег рядом, чтобы попытаться меня согреть. Это случилось лишь однажды, но он спас мне жизнь.
И я никогда не говорил ему об этом. Хотя стоило сказать…
– Почему только однажды? – спросил Майло.
– Нас застукали. И избили до полусмерти. В основном его. Они избили его до беспамятства…
Меня снова пробрала дрожь, и я зажмурился под натиском воспоминаний: ветхая хижина и дюжина мальчиков, съежившихся под тонкими одеялами. Сайласа – большого и высокого золотоволосого Адониса – оттаскивают от меня, санитары ругают его за грех утешения другого человека.
– Сайлас говорил тебе, что с тобой все будет в порядке?
– Нет, – ответил я. – Это было бы ложью. Мы не лгали друг другу на Аляске. Она сильно отличалась от этого места. Здесь нас обеспечивают хорошей едой и физическими упражнениями и не говорят, что ты ничего не стоишь и должен измениться. Вместо этого нас пытаются сделать лучше.
– Ты лучше не стал, так как же тебя отпустят?
– Я чувствую, что заведению больше нечего мне предложить.
– Ты не можешь так говорить. Врачам виднее.
– Врачи согласятся.
– Это ложь.
– Мои родители платят врачам, – сказал я. – Я сказал своим родителям, что мне пора уходить отсюда, поэтому они перестали платить.
– Твои мама и папа исполняют все твои желания?
– С тех пор, как я вернулся с Аляски, – да. Они меня боятся. И не зря.
Майло ахнул от моего зловещего тона.
– Ты собираешься отомстить им, когда выйдешь?
Я притворился оскорбленным.
– Я что, по-твоему, похож на жестокого психопата? Забей, можешь не отвечать.
Он издал смешок.
– Нет, но чувствительный удар нанести смогу, – сказал я. – Если расскажу прессе о своей поездке на Аляску – или, что еще хуже, расскажу об этом в «Твиттере». И тогда денежная империя моих родителей может позорно рухнуть. Это пугает их до чертиков.
– Значит, когда-нибудь ты выйдешь и станешь знаменитым писателем, а я застряну здесь навсегда, – снова раздраженно буркнул Майло.
– Не навсегда. И с тобой все будет в порядке. Послушай дядю Кэсси.
– Ты такой странный.
Но я услышал улыбку в его голосе. Он глубоко вздохнул и прижался спиной к моей груди. Я почувствовал, как он уютнее устроился в постели, готовясь заснуть.
– Холден?
– Да.
– Разве тебе не страшно?
– Постоянно.
– Я имею в виду, ты не боишься выбраться отсюда? Ведь лучше тебе не стало.
Я долго и серьезно раздумывал о том, как ответить, мысленно перебирая голоса, которые в голове шумели, кричали и стучали своими тарелками, как игрушечные обезьянки. Лучше мне не стало. И никогда не станет. Что бы ни пытались сделать психологи, врачи, таблетки и терапия – против холода все было бессильно. Аляска навсегда сломала что-то внутри меня.
3
То́га – верхняя одежда граждан в Древнем Риме – кусок белой шерстяной ткани эллипсовидной формы, драпировавшийся вокруг тела.
4
Волшебный шар восьмерки (шар судьбы, шар вопросов и ответов, шар предсказаний) – игрушка, шуточный способ предсказывать будущее.