Второй шанс

На Димину тарелку переместилась и часть гарнира в виде гречневой каши. Старшему редактору сомнительный гастроном был не по нутру. Элеонора обычно приносила обед из дома в пластиковом контейнере, чтобы разогреть его в микроволновой печи. Печка была общественной и стояла в специальном помещении с табличкой «Столовая» на входной двери. Личный состав именовал ее на свой лад едальней.

Комната для приема пищи не отличалась внушительными размерами, по площади будучи даже меньше, чем резиденция службы новостей. Она располагалась напротив аппаратной эфира. Дверь в нее не запирали, ибо воровать оттуда, кроме давно не мытой микроволновки, было нечего. Здесь стояли стол и пара стульев, а у боковой стены справа до самого потолка громоздились пустые картонные коробки, не поместившиеся в технический отдел.

Евроремонта в едальне никто не делал, и, судя по краске и побелке, обычный ремонт имел тут место лет пятнадцать назад. Источником света служила обычная «лампочка Ильича», которая напоминала Клевцову его пребывание в пионерском лагере. Такая же висела под потолком спального помещения, где после отбоя травили страшные истории с анекдотами.

– Очень вкусно, – похвалил он стряпню Элеоноры.

Положа руку на сердце, тефтелька с кашей получились совершенно пресными, однако Диме еще в детстве привили правила хорошего тона. Своей жене Алине он тоже ни разу не сказал ничего худого по поводу ее скромных кулинарных способностей. Им обоим это, впрочем, нисколько не помогло. Как пошло резюмировал Дима при их финальном объяснении, «слишком разные мы люди».

Эта разница не помешала им прожить вместе целых четыре года и обзавестись потомством. У Клевцова чуть ли не со второй недели брака было смутное подозрение, что зря он вляпался в эту авантюру. Характерами и темпераментами они на самом деле сильно отличались друг от друга. Просто, наверное, у обоих вечно не было времени спокойно разобраться в отношениях и, образно говоря, отделить мух от котлет.

Сначала была ежедневная гонка за темами и лихорадочное написание заметок в газету, где Дима с Алиной трудились в отделе информации. Потом жена ушла в декрет. Потом газета обанкротилась, и стало ясно, что надо как-то выкручиваться. Дима в темпе сменил пять работ, нигде не задержавшись то из-за перебоев с зарплатой, то из-за разногласий с начальниками-самодурами. На новый проект с солидными инвесторами он возлагал огромные надежды, и с крахом этих надежд в нем произошел своего рода надлом…

– Старик подозревает всех, – сообщила Элеонора, орудуя вилкой и ножичком из пластмассы.

– Вообще всех?

– В принципе да, но в нашем случае только тех, кто был на канале.

– И Олю, что ли?

– И Олю, и Гену с Фимой, и Наташу.

– Следствие ведут колобки, – сказал Дима. – Это очередной абсолютно достоверный слух?

– В каком-то смысле, потому что я сама слышала, – ответила Элеонора. – Шеф сейчас в студии, Баранников у него.

– А ты?

– Я по своим делам заходила.

Андрей Константинович Носов, прибывая из частых командировок или с деловых встреч, принимал сотрудников прямо там, откуда вещали клиенты канала. Разумеется, если студия не была занята под запись или прямой эфир. Официальный офис «Города плюс», открытый для граждан, находился в нескольких кварталах от телецентра, в здании бывшего треста ресторанов и столовых. В двух смежных комнатках вели всю бухгалтерию, продавали дешифраторы для тех, кто не спит, и взимали абонентскую плату.

– Если всех, это значит никого конкретно, – сделал вывод Дима. – Агентство Пинкертона зашло в тупик.

– На детектор лжи у нас пока денег нет, – заметила Элеонора.

Дима отправил в рот последний кусочек.

– Очень скверно будет, если канал закроют, – задумчиво проговорил он. – Что-то я устал скитаться.

– Ветров прав: многовато в тебе социального пессимизма, – сказала Элеонора.

– Ничего себе пессимизм! Тут самый натуральный реализм.

– У шефа есть подвязки в верхах, и Александр Владимирович не простой человек.

Дима вытер бумажной салфеткой губы.

– Эля, знаешь, я тебе сейчас одну вещь скажу… Только ты не смейся, ладно?

– Гена забыл камеру включить во время съемки?

– Нет, к счастью. Я про Ветрова.

Элеонора очень внимательно, не мигая, посмотрела на Диму. Под таким, словно оценивающим взглядом в ее исполнении он обычно немного терялся.

– Что за вещь?

– Мне кажется, его тоже надо занести в список подозреваемых.

– Что-что?

Клевцов оглянулся на приоткрытую дверь. В коридоре раздавались шаги, кто-то бродил по нему, но не рядом со столовой. На всякий случай корреспондент новостей понизил голос.

– Он был на ГТРК в восемь или даже раньше.

– У соседей?

– Да.

– Зачем?

– Неизвестно. От их корпуса до нас меньше пяти минут пешком. Если со двора подобраться, никакая баба Зина не увидит.

В глазах у Элеоноры замаячило нечто вроде любопытства.

– Продолжай.

– С техникой Ветров на «ты», переключил бы всё легко, – развивал свою мысль Дима. – Одного не пойму: караулил он Ярика, что ли?

– Такое «одно» ломает всю твою гипотезу, – возразила Элеонора.

– Ничего не ломает. Вдруг у него сообщник был?

– Ну, это уже точно кино. Скажи еще, Малявкина с умыслом напоили.

– Такого не скажу, – сдал назад Дима. – Юра с Ричардом без всякого умысла причащаются и другим наливают. Иначе, мол, вдохновения не будет, муза не посетит… Стоп! А, может, импровизация?

– Какая импровизация?

– Со стороны Ветрова. Он человек порывистый, резкий. Забежал проверить, как служба несется, или просто пользуясь случаем. Увидел пустую аппаратную и – готово.

– Ты всё-таки не увлекайся, – не вполне твердо сказала Элеонора. – Одно дело проверка, а другое… Для чего Ветров стал бы такой шухер наводить?

– Могу только предположить в общих чертах, – ответил Дима.

– Предположи.

Клевцов наклонился ближе к ней.

– Допустим, он ведет свою игру, неизвестную нам и шефу. Возможно, хотел создать проблему и потом решить ее на «ура», чтобы показать свою нужность. Или загнать канал в тупик, чтобы на Андрея Константиновича могли давить.

– Кто?

– Не знаю. Но куда он в последнее время срывается посреди рабочего дня? Раньше ведь не было такого.

Дверь в едальню предательски заскрипела. Дима инстинктивно отпрянул от Элеоноры.

– Опа, еще одна пара голубков!

Юра Зайцев, переступивший порог, благоухал тройным одеколоном и смотрелся в двубортном малиновом пиджаке как персонаж анекдотов о «новых русских». Был он тщательно, до последнего волоска на подбородке выбрит, с чисто вымытой головой, в его раскосых глазах плясали черти.

– Вы не тушуйтесь, я никому не скажу, – посулил он. – Оля с Геной целуются во все места… то есть, во всех местах, а остальным нельзя, что ли?

Элеонора поморщилась.

– Юрий… как тебя по батюшке… ты со своим «Фиолетовым арбузом» слишком часто трешься филейными частями на монтаже. Отсюда все фантазии проистекают.

– Прости-прости, если обидел, – притворно смутился соавтор и ведущий юмористического шоу. – Я же из лучших побуждений.

– Ты объяснительную уже подал Баранникову? – елейно спросила Элеонора.

– Какую объяснительную?

– О распитии.

– Никаких распитий не допускаем, – уверенно ответил Юра.

– Ричард то же самое написал?

– Разве я сторож Ричарду моему?

Дима прыснул.

– Ладно, дети мои, мне пора. Сильно не балуйтесь! – с этими словами Зайцев изобразил нечто вроде реверанса и бережно прикрыл за собою дверь.

На месте, где он стоял, осталось густое облако одеколонного аромата.

– Жив, здоров и невредим, – подчеркнул Клевцов.

– Что такому лбу сделается?

Было ясно, что Зайцев, не будучи пойман за руку, ни в каком грехе не сознался и не сознается. С напарником он наверняка успел согласовать показания, поэтому все шишки предстояло принять на свою лохматую голову одному Малявкину. Элеонора, в целом осведомленная о ходе расследования, была в этом заранее уверена. Не питала она сомнений и насчет того, что максимум через час все коллеги на этаже будут знать про ее мифические шуры-муры с Димой.