Устье

Форсетти и брат Панкрат, коротавшие время за бутылкой вина.

– В Обители Неусыпающих отвыкаешь от сна, – заметил брат Панкрат, – но тут сон постепенно возвращается ко мне. Осторожно, на цыпочках, – усмехнулся он, – похоже, эту ночь я ещё буду бодрствовать.

– Паола, а ты не хочешь спать? – обратился к девушке Форсетти.

– Ваши сны, то есть теперь и мои… Это странно, будто приходить в гости к себе домой. И домой ли? Наше пространство снов другое, я имею в виду Ближние Сны. И наши грёзы другие. Я пока к этому не привыкла. И не знаю, что мне ждать, когда слипаются глаза.

– То есть ты полностью преобразилась?..

– Не знаю. Порой мне кажется, что это нечто временное, иногда – что другого быть уже не может. И всё же я рада жизни в этом теле. В нём есть что-то тяжёлое и настоящее. Раньше я не чувствовала такого запаха цветов, не видела таких лучистых звёзд. Все было изменчиво и, отчасти, неверно. Слишком связано со мной самой. С моим восприятием, моими предпочтениями. А тут это просто есть. Хотя кое-что прежнее во мне осталось…

Паола подняла руку и повела ей в воздухе: словно отодвинула штору. На террасе проявилась маленькая красная рыбка. Потом к ней присоединилась вторая. Они, шевеля хвостами, медленно плыли над деревянным полом.

– Они плывут где-то в море Ближних Снов. И я могу увидеть их, показать и даже взять сюда.

Паола ещё раз повела рукой. На песчаном дне, в которое преобразился пол террасы, появился драгоценный камень. Она подошла к нему, подняла и протянула Форсетти.

– Вот.

Форсетти взял в руку камень. Он казался радужной каплей воды.

– Дешёвка, – грустно улыбнулась девушка. – Здесь подходит только для бижутерии.

Она посмотрела вдаль, и камень, превратившись в мотылька, упорхнул в сторону фонаря.

– Он найдёт путь домой.

Паола села за стол, рядом с цветами. Брат Панкрат наигрывал что-то на гитаре. – Не хочется спать, – вздохнул Форсетти.

Служитель мотеля принёс и зажёг керосиновую лампу. Брат Панкрат посмотрел вслед ему и негромко произнёс:

– Зажигаешь лампу на чердаке, и во все стороны разлетаются синие тени. А потом гасишь её, и они разрастаются – до самого неба…

Форсетти отхлебнул из бокала и закурил трубку.

– Похоже, у тебя лирическое настроение, брат. Может, расскажешь старую историю?..

– Пожалуй. Мы же собираемся в Шумящий Лес? Вот про него и расскажу.

Брат Панкрат налил себе ещё вина, предложил Паоле – та предпочла холодную родниковую воду – и начал рассказ: в старинной цветистой манере повествования, под гитарный перебор.

– …Лес шумел: то казался волнами, накатывающими на берег, то облаками, которые стремятся вдаль, а когда наступала осень, перед Великим Снегопадом, редкая золотая листва, казалось, сливалась со звёздным небом. Порой слышался дальний стук копыт – по лесным тропам проезжал тайный всадник, Зелёный Рыцарь, и все в селе запирали двери, страшась неведомого. Дом, в котором жил Финн, был расположен у Леса, точнее – лес начинался дальше, а рядом было Предлесье – широкая опушка, на которой росли невысокие деревья и кусты, краснели россыпи ягод, а холмы увенчивали стройные сосны, будто свечи, поднимавшиеся ввысь. Многие, почти все, бывали в Предлесье – мелководье Шумящего Леса – и только немногие опытные лесорубы решались заходить дальше – под тяжёлые кроны его деревьев. Таков был и отец Финна. Мальчик часто встречал его в Предлесье – когда от Леса тянулись вечерние тени, отец выходил из-за тёмных деревьев, между которыми блистали глаза невиданных зверей, и шёл – в зелёном кафтане с блестящим топором в руке, связкой ветвей или бревном на плече; тень леса тянулась за ним, подобно сети, – не отпуская, подобно длинному плащу, – укрывая его. Отец приносил из Леса редкие ценные породы дерева, которые были очень дорогими – в Торговых Городах из них делали Деревянные Мечи, которые были легче и прочнее стальных, вставляли в носы и рули кораблей – и они находили верный путь между волн, изготавливали веретёна – и девушки, которые пряли ими, с каждым днём становились всё красивей, удачно выходили замуж. И село было богатым и счастливым, перед Великим Снегопадом в нём пускали фейерверки, видные всей округе, а весной выпекали блины – и сладок был воздух, сладок был ветер, а тёплое солнце озаряло цветущее Предлесье и дальний зеленеющий Лес…»

– И что же было дальше? – Паола, было задремавшая под мягкий голос и гитарный перебор брата Панкрата, подняла голову. – Наверняка случилось что-то нехорошее!.. Уж слишком всё было прекрасно!..

– Именно так и вышло, – отозвался брат Панкрат, – сейчас узнаешь. Однажды отец Финна вернулся из Торговых Городов без денег – никто не брал дерево: говорили, что мечи, сделанные из него, лукаво пропускают удары врага, корабли, в носы и рули которых вставлены доски из Леса, гибнут на мелях и в водоворотах, а девушки, прядущие шерсть веретёнами, изготовленными из древесных щепок, сохнут и остаются старыми девами. Порча и тьма проникла в Лес – так решили селяне на сходе, и три лесоруба – отец Финна и двое других – пообещали найти и уничтожить врага. Лесорубы шли в Лес, а Финн провожал их в Предлесье, он и другие дети и взрослые, а лес шумел: то ли призывно, то ли печально, то ли предостерегающе. На следующий день лесорубы не вернулись, не пришли и на другой – только послышался издалека тихий и грустный звук рога, – а потом над селом пролетел дракон, за ним ещё один, прошли остатки разгромленных войск Короны и разбитые отряды Торговых Городов, потому что враг победил, и на Окраинные земли пала тьма. Финн остался в селе один, не ушёл с беженцами – спрятался, желая найти отца. И вечером, когда вдалеке возникли серые тени, и было слышно, как в бурых знамёнах Хель гудит и свистит ветер, покинул дом. Взял Деревянный Меч отца, он стал лёгким и небольшим – по его руке. Пробежал через Предлесье и углубился в Лес…

– Как он решился на это?.. Такой смелый! – Паола восхищённо посмотрела на брата Панкрата. – В одиночку, в тёмный лес, откуда не вернулись лесорубы!..

– Он был ещё отрок. И думал, что никто и ничто не сумеет причинить ему зла. Что он бессмертен.

– Совсем ребёнок!.. – Я и сейчас так думаю, – промолвил брат Панкрат. И продолжил рассказ: …Корень дерева ухватил Финна за ногу, и он упал, большая белая сова присмотрелась к Финну, будто хотела слететь с дерева и выклевать его глаза, но словно увидела в них что-то, вспорхнула с ветки, пролетела над ним, скрылась между деревьями. Кто-то огромный и тяжёлый ломился сквозь Лес, не разбирая дороги, он приближался к Финну, и тот вытащил из ножен и выставил перед собой Деревянный Меч, ожидая сраженья. И тут на его плечо легла рука, и фигура, похожая на человеческую, повлекла его за собой; а топот и шум ломающихся веток послышался совсем рядом, скрылся вдали. Незнакомец прикрыл Финна широким плащом и пошёл вперёд – мальчик не боялся и шёл рядом, под плащом было тепло и нестрашно, пахло воском, мёдом, чем-то тёплым и родным. Незнакомец пропустил Финна в дверь – круглую дверь между тяжёлых корней огромного дерева, прикрыл её, а сам остался снаружи.

…Когда Финн проснулся, было позднее утро. Вышел из дома под корнями – он стоял на поляне, вокруг шумел лес. От дерева вились тропки, но сколько Финн ни пробовал уйти по ним от дома, всегда возвращался назад – словно они были замкнуты кем-то в обережные круги. Днём ему послышался девичий голосок, который будто звал Финна по имени, окликал из шумящей листвы, но он не сумел подойти туда. Прошло несколько дней – в доме под корнями было достаточно еды и питья, он был обставлен удивительными вещами, которых Финн не видел раньше: вазами тонкой работы – в них цвели и никогда не увядали цветы, картинами, с которых можно было сорвать виноград, вьющийся между колоннами, зачерпнуть воду из нарисованной реки. На стене висели часы, звеневшие каждый час, однако кукушка не показывалась из них – словно сломалась дверца. Когда Финн спал, сквозь сон ему казалось, что в доме кто-то есть, но просыпаясь утром, он видел, что дом пуст, как и вчера.