Страница 3 из 14
Не знаю, издал ли Ванечка потом свой оригинальный труд, когда анекдоты уже вышли из подполья. Когда впервые после долгого отсутствия приехал в Петербург и зашел на факультет – сколько лет там не был! – смотрю на одной из дверей аккуратная табличка: «Декан Восточного факультета, академик РАН И.М. Стеблин-Каменский»… Так что Ванечка оказался одним из немногих, кто доказал, что из всякого правила иногда бывают исключения. Можно было, оказывается, и у нас получить образование историка, и не оказаться потом в дураках. Впрочем, и в этой спокойной университетской обители снова произошли перемены. Декана-академика его ловкие коллеги переизбрали.
Другой мой приятель тех лет – Миша Орлов учился на японском отделении, за что и получил прозвище «Мишка-Япончик». Он пошел совсем по другому пути. В те легендарные уже годы, когда крыши домов украшали огромные лозунги «Слава КПСС!» и «Миру – мир!», на Восточный факультет брали, по преимуществу, юношей.
Там была военная кафедра и все потом после окончания, получив вместе с университетскими дипломами офицерские звания, двинулись стройными рядами в разные концы света. Кто – на Ближний Восток, кто – в Африку и Азию, а кто – на Кубу помогать освободившимся от колониального ига народам строить социализм. Кто в качестве военных переводчиков, кто переводчиком для советских строителей, а кто, как и Мишка-Япончик, совсем в другом качестве. Я тоже попал в эти ряды…
Построение социализма в отдельно взятом Сомали
После окончания третьего курса меня направили в далекую африканскую республику Сомали «на практику» переводчиком. Работать один год «по линии министерства сельского хозяйства РФ», как тогда говорили. Так я оказался в забытом Богом поселке Так-Ваджале, где-то возле Харгейсы, что на севере Сомали, где тогда еще не было никаких пиратов. Тамошние власти вдруг тоже вздумали строить социализм, и по этой причине крепко подружились с СССР. Наши начали, как это и было положено, с деревни: решили организовать для «сомалийских товарищей» госхоз. Завезли трактора, научили сомалийцев, у которых тогда еще не было даже своего письменного языка, на них ездить, показали, как пахать и сажать пшеницу. Но вот когда первый урожай был собран и сложен в закрома африканской родины, вдруг выяснилось, что пшеницу в Сомали никто не покупает, а покупают аборигены только муку. В СССР же не оказалось мельниц для мелкого помола, чтобы эту самую муку изготовлять. По этой причине смелый эксперимент с госхозом закончился тем, что собранное зерно сложили в огромную кучу, облили бензином и подожгли…
Точно таким же «синим пламенем» в самом буквальном смысле этого слова погорели и все другие, не менее смелые эксперименты со строительством социализма в этой далекой африканской республике. Построили на берегу моря «с братской помощью СССР» завод по производству рыбных консервов. Запустили с большой помпой и духовым оркестром. А потом (опять – вдруг!) выяснилось, что хотя рядом – море и рыбы в нем полно, но у сомалийцев нет сейнеров, чтобы эту самую рыбу ловить.
Или построили, опять же «с братской помощью СССР», завод по производству мясных консервов. В московских кабинетах, где все эти дела планировали, думали, что вот тут-то не просчитались – в Сомали тогда было полно всякого рогатого скота. Но вдруг (опять!) обнаружилось, что сомалийцы вообще не едят мясные консервы. А зачем? На местных рынках в изобилии продавалось свежее мясо, которое стоило гораздо дешевле, чем произведенные с помощь братского СССР консервы.
Таким же способом, как и в Сомали, мы бестолково помогали много лет всему миру, и успешно разоряли собственную страну. Строили никому не нужные заводы и создавали еще более бесполезные госхозы. Где-то в сомалийской боскалье, то бишь среди плоских равнин, покрытых колючим кустарником, по которым скачут одни только карликовые антилопы Диг-Диг, до сих пор, наверное, ржавеют скелеты тракторов «Беларусь», которые без всякой пользы для местных трудящихся поднимали африканскую целину. Как, впрочем, без особой пользы поднимали ее они и у нас в Казахстане – СССР, все равно, закупал зерно за границей.
Однако жизнь в африканском госхозе была для питерского студента полна приключений. Когда я прибыл в Так-Ваджале, то сразу же направился к своему новому начальнику – директору госхоза (назовем его «Иван Иванович»). Иван Иванович обитал в крепком каменном доме, которые построили еще англичане. Кстати, как скоро выяснилось, почти все в Сомали, кроме верблюдов и, разумеется, самих сомалийцев, было построено этими «колонизаторами-империалистами», как мы их тогда называли: дороги, мосты, каменные дома, колодцы и т. д.
Наш славный Иван Иванович до этого трудился директором госхоза где-то под Волгоградом. Успешно, наверное, раз его отправили в длительную загранкомандировку. Когда я вошел в дом, где обитал директор, то увидел грузного, голого до пояса и совершенно лысого «под Хрущева» мужчину. Его толстый живот непринужденно лежал на столе, на котором красовалась батарея пустых и уже покрытых красной африканской пылью бутылок. На бутылках, кроме пыли, к моему ужасу, были красные этикетки с надписями по-итальянски: «Чистый алкоголь. Только для внешнего использования».
• А, студент-президент! Приехал? – поднял на меня налитые кровью от беспробудного пьянства глаза мой будущий начальник. – Ну, давай знакомиться!
Иван Иванович ухватил огромной пятерней бутылку с грозной красной этикеткой, и умело наполнил до краев два «нашенских» граненых стакана, видимо, специально привезенных с собой из того же Волгограда.
• Так ведь это ж, для внешнего использования! – с испугом возразил «студент-президент», то есть, я. – Отравиться можно!
• Не боись, студент! – снисходительно усмехнулся Иван Иванович. – Мы тут эту хреновину давно потребляем – проверено: мин нет! Как наш самогон, только чуток ядренее. Ну, с приездом! Пей, студент, а то не сработаемся!
Я зажмурился и одним махом выпил стакан, а потому дальнейшие события моего первого дня в образцово-показательном сомалийском госхозе Так-Ваджале помню уже смутно…
Впрочем, скоро привык. Поскольку именно этим занимались в Так-Ваджале не только директор госхоза, но и наши военные специалисты, обучавшие свободных от колониального ига сомалийцев стрелять из пушек и ездить на танках. Хотя пили не только чистый спирт «для внешнего использования», но и какой-то местный коньяк из банановой кожуры – вещь куда более ядреная: неумеренного его потребителя потом надо было откачивать дня два. Кстати, сами сомалийцы, будучи мусульманами, спиртное не пили вообще. Зато усердно жевали листья «ката» – местного наркотика, который привозили на «Лэндроверах» или на наших «Волгах» из соседней Эфиопии.
О, легендарная советская «Волга» с никелированным оленем на капоте! О, легендарный корабль африканской пустыни! Нет, не недооценивали мы достижения своей собственной техники, и зря говорили о ней с иронией. Ведь именно «Волга» была в те времена единственной легковой машиной, которая могла преодолевать бездорожье и очень высоко ценилась среди африканских аборигенов. Поднимая клубы красной пыли, «Волги» мчались там, где не могли пройти никакие «Форды» и, тем более, хваленые «Мерседесы». Наша «Волга» и английский внедорожник «Лэндровер» – вот в те годы единственные механические «корабли африканской пустыни»!
Впрочем, знакомство с местными напитками в компании гостеприимного Иван Ивановича оказалось еще «цветочками». Было много и других не менее «веселых» приключений. До столовой наших военных специалистов, где я харчевался, на ужин приходилось добираться в полной темноте среди колючего кустарника. Порой из кустов доносился щелчок затвора автомата и гремел дикий возглас: «Сук, варья!» (Нечто вроде нашего: «Стой, мужик!»). В ответ на этот вопль надо было, как можно более небрежным тоном, уверенно отвечать; «Рашен!» (то есть, «Русский!»). Ибо, если в голосе звучала хотя бы легкая неуверенность, то сидевший в кустах в засаде сомалийский патруль – граница с враждебной Сомали Эфиопией была рядом, – мог отреагировать неадекватно, и, в результате, свободно принять русского переводчика за опасного эфиопского шпиона. Тогда из кустов незамедлительно гремел выстрел. К счастью, доблестные сомалийские солдаты из советских автоматов «Калашникова» стреляли так метко, что быть пораженным пулей бдительного патруля шансов практически не имелось.