Страница 2 из 15
– Я думала на недельку в начале марта.
– Ой, это же мне подарок будет! У меня четвертого марта день рождения, ты будешь лучшим подарком! Приезжай, Олечка, я буду счастлива! Поживешь у нас, ты же знаешь, у нас большая квартира и красивый сад…
– Нет, Римуля, я если соберусь, то не больше, чем на неделю. Но к вам, конечно, заеду!
С грустным, но твердым настроением прощаться со всем и всеми, я начала собираться в путь.
Как и когда начинался мой Израиль?
Октябрь-ноябрь 1992 года
– Может быть, ты все-таки не полетишь в страну, где каждый день тебя могут подстрелить?
Такой вопрос задал муж за ужином после просмотра в новостях ролика об очередном взрыве на улице Тель-Авива, куда у меня уже был взят билет.
– Все. Умерла, так умерла. И не отговаривай. Полечу. И все будет хорошо.
Я возражала медленно, но уверенно.
И полетела. Это было осенью 1992 года, не в лучшем году нашей истории. В России еще недавно тоже стреляли, шумели, волновались, встречали на улицах танки, а в продуктовых магазинах до сих пор мало что встречали из продуктов.
А почему, спрашивается, Израиль? Дело в том, что совсем недавно нашелся папин племянник, уехавший в семидесятые годы из Риги в Израиль. Его случайно обнаружила там наша хорошая знакомая, которая поехала туда в гости к своим родным. Она привезла мне письмо от его жены Эллы, из которого я узнала, что Соломон, известный в Латвии и в Израиле человек, узник ГУЛАГа и «узник Сиона», последнее время тяжело болел и только что скончался… Я выразила свои соболезнования, у нас завязалась переписка.
И вот я еду к Элле в гости. Это теперь, когда путешествия стали явлением обычным, можно полететь в дальнюю страну на неделю, даже на выходные. А тогда мы за свои границы вылетали редко, не предполагая, что такое может повториться.
О нашей встрече с милейшей женщиной Эллой и ее родной сестрой Мирой в аэропорту Бен Гурион, об акклиматизации в первую неделю в городке Холон, малом городе Тель-Авива, я рассказывать не буду. О первых впечатлениях об Израиле я высказалась в начале двухтысячных в одной из своих книг «О, Израиль!». Хотя, может быть, и стоит повториться.
Мы обе по письмам составили себе представление друг о друге, не соответствующее реальности. Поэтому в аэропорту долго кидались к совершенно другим женщинам. Она ожидала увидеть крупную яркую стриженую блондинку, я – полную брюнетку невысокого роста. Элла оказалась высокой яркой блондинкой, а я – щупленькой маленькой брюнеткой. Наконец, когда все приезжие нашли своих встречающих и зал прилета опустел, нам ничего не осталось, как подойти друг к другу и весело рассмеяться. Это была любовь с первого взгляда.
По дороге в машине, которую Элла вела очень лихо, она успевала спрашивать о моей семье, рассказывать о своей и пояснять все, что мелькало за окном. А оно все было для меня новым и интересным. И яркое солнце, и пальмы по обочинам, и белые автомобили разных фирм с красно-белыми полосками сзади около номеров.
Первые дни я была от всего в потрясении: от постоянного солнца и от цветущей страны (не игра слов, а цветы цвели повсюду), от разноцветия населения и от обилия еды на полках больших и маленьких магазинов (хотелось плакать, почему они могут так жить а мы не можем?), от интересных праздников (был октябрь – время иудейских праздников Йом Кипур, Суккот, Новый год). Но скоро привыкла, успокоилась и под руководством моей новой родственницы (а Элла очень скоро такой стала) и ее активной родной сестры Миры наметила план знакомства на все 40 дней с этим удивительным кусочком земного шара. Конечно, на помощь были задействованы их и мои друзья и школьные подруги (с некоторых пор их сюда перебралось достаточно). Практическое изучение страны я подкрепляла ежедневным чтением книг из большой Эллиной библиотеки.
– Леночка, шалом! Это Ольга из Петербурга. Нет, я прилетела из России, но сейчас нахожусь у вас. Где? В Холоне. Мы сможем встретиться? Я тоже очень рада буду тебя увидеть!
– Гера, привет! Да, ты меня узнал? Молодец! Я у вас, прилетела на месяц в гости. Конечно, к вам приеду, я тоже много хочу рассказать.
– Санюша, дорогая, я привезла письмо от твоей сестры, мы сможем увидеться? Конечно, все расскажу! Деньги ее семье возьму, не волнуйся!
Я прилетела в первых числах октября накануне осенних праздников. Ничего не зная о жизни страны, я не представляла, что в праздники передвижение из пункта А в пункт Б, где бы он ни находился, становится затрудненным, а чаще просто невозможным. В первую очередь это касалось, наверно, самого большого иудейского праздника Йом Кипур (Судный день). О его наступлении я прочитала на второй день моей жизни в Холоне.
«Судный день – самый священный день в году. Люди постятся с захода солнца до появления звезд на следующий день. И не только постятся, а не позволяют себе никакого телесного удовольствия, даже не моются и не обувают кожаной обуви. Истязание тела связано с истязанием души, ибо сказано: «В десятый день седьмого месяца – день искупления – пусть у вас будет священное собрание и истязайте себя». (Левит:23,27)
Душа пропускает через свою память и воображение все плохие поступки и мысли, которые человек совершил или хотел совершить в течение года. Он, человек, раскаивается и просит Бога освободить его от всех прежних обетов и клятв. В канун этого дня следует просить друг у друга прощение.
В 15 часов все, что могло закрыться, закрылось; с 16 часов народ в белых одеждах потянулся в синагоги. Мы, тоже в светлых костюмах и шляпках, включились в число идущих по середине пустых улиц. Синагог было много, но они ничем не выделялись из ряда обычных невысоких зданий. Догадаться о назначении их можно было только по толпе мужчин у входных дверей. Мужчины в кипах и талесах (широкие белые шарфы с черными полосами и кистями на краях) при входе приветствовали друг друга и рассаживались в зале. Мы с женщинами поднялись на второй этаж и заняли удобные стулья, у некоторых дам на головах были кружевные накидки, а в руках веера. В 17 часов, после того, как пожилой дядька (наверно староста) два раза стукнул кулаком по столу, все стихли, и в тишине началось пение кантора. Мужчины слушали стоя. Молитва, исполняемая всегда в этот день, называлась «Кол Нидрей». Эта молитва берет свое начало со времен испанской инквизиции. Ее написали мараны – евреи, перешедшие в христианство, но тайно соблюдавшие все еврейские традиции. В «Кол Нидрей» (что в переводе – «все обещания») они просят прощение у Бога за нарушение его заветов.
Молитву исполнял кантор на арамейском языке: сначала тихим голосом, потом громче, а в третий раз – во весь голос. Все ему подпевали, после чего начали бить себя кулаками в грудь: каждый удар – раскаяние в одном грехе.
Я шла домой под впечатлением молитвы «Кол Нидрей», о чем поделилась с молчаливой Эллой.
– Знаешь, мне показалось, что я слушаю итальянскую оперу.
– А если бы ты услышала Боби Фишера, нашего знаменитого тенора, ты бы в этом даже не сомневалась. Я обожаю эту молитву!
– Сейчас я приду и лягу на диван, буду размышлять. Очень мудрый этот день в году. Вспоминаются все плохие и хорошие поступки, осмысливается год жизни. И так будет весь завтрашний день до захода солнца. Мира у себя дома лежит в кресле и тоже думает. А ты, дорогая гостья, гуляй по Холону, постарайся не заблудиться. В холодильнике полно еды, ешь, что и когда хочешь!
Я слышала, что некоторые мои израильские подруги и друзья (и светские тоже) в этот день не пьют, ни едят, не работают, стараются не двигаться, а предаваться размышлениям. Я послушалась Эллу и вечером вышла из дома. Интересно было посмотреть на пустынный город.
Один из малых городов Тель-Авива – Холон когда-то, в 30-е годы (годы моего раннего детства) представлял собой болота, по которым бродили шакалы. Но, как и почти все негодные для проживания территории будущего Израиля, упорным трудом приехавших сюда людей болота превратились в оазисы, плодоносящие поля и цветущие сады. Четырехэтажный дом, в котором жила Элла, стоял на краю города на пересечении двух шоссе около башни, единственной в городе. Там находилось управление ГАИ, (Мисрад арешуй – ивр.), всем известный адрес. Если я возвращалась на автобусе и произносила «Мисрад арешуй», знала, что не заблужусь. Тем более, что напротив дома на холме был разбит небольшой парк раскидистых пиний, а над ними на вершине стоял мемориал погибшим воинам Армии Обороны Израиля в борьбе за независимость. Подсвеченные вечером пинии создавали сказочное впечатление. Оно возникло в тот первый теплый божественный вечер, когда я была и в парке и на улице совершенно одна.