Страница 76 из 99
Предписывалось, что начало миссии будет отсчитываться с завтрашней даты, то есть с ноля часов. Ага, раскачиваться некогда, следует собираться и завтра с утра чесать на выполнение задания. Тройник прикинул, что ему надо сделать до отбытия: заплатить хозяйке вперёд за два месяца, а то мало ли как повернутся события; сделать тайники, в которые спрятать излишки своего нажитого добра и наесться впрок. Выполнив эти пункты, он начал собираться в дорогу: в дорожную сумку отправил коробку с бутылками, в которых плескалось нечто, затем в сумку устроил автомат и три магазина к нему; туда же отправился любимый наградной пистолет. Подумав, Тройник в сумку швырнул три пачки денег, пригодятся в дороге. Смартфон и фальшивые документы будут храниться в карманах штанов. Кроме фальшивого паспорта у Тройника сейчас имелось удостоверение ответственного сотрудника федерального министерства сельского хозяйства. Он хотел взять ещё удостоверение генерала ФСБ, но передумал: зачем усложнять жизнь.
Тройник заказал такси на четыре утра. Нечего спать — надо работу работать. Заказывал такси он до ближайшего населённого пункта, где, судя по карте, невдалеке располагалось большое стадо коровок. Место это находилось, чуть ли не около самого Краснодара. Точно не говорилось, но Тройник понял это дело так, что там ферма, а значит, там и коровки водятся. Строго в оговоренное время подъехала машина с недовольным водилой, который про себя своего утреннего пассажира обозвал внуком Штирлица. Наверное, из-за внешнего вида пассажира. Ничего, подумал Тройник — водиле намекну на хорошие чаевые, а по дороге покормлю его в придорожном ресторане.
Светало: сегодняшнее утро было ощутимо прохладным; тяжёлые облака, затягивающие небо на востоке от края до края, отливали фиолетовым светом. С моря дул пронизывающий ветер, принося с собой свежий запах воды. По коже Эдуарда пробежали мурашки: можно было и куртку сегодня прихватить. Но ничего, в такси будет тепло, а Солнце полностью проявится — то и жарко.
Поехали. Тройник, сидя на переднем сиденье, не дал водиле спустить своё дурное настроение с поводка красивым намёком на хорошие чаевые и кормление таксиста в придорожных ресторанах. Мужики даже разговорились. Выяснилось, что таксист, как, впрочем, и все представители их братии, любил поболтать на любую тему. Через пару минут поездки Тройник и таксист ощущали себя чуть ли не закадычными друзьями. Представившись, таксист назвался Феликсом Шатуновским, но предупредил, грозно сведя брови, чтобы пассажир не вздумал его называть Феликом или Еличкой, как обзывает его дражайшая жена Гесса, которую Феликс в отместку, называет Гиска. Тройник, пряча улыбку, назвался именем, указанным в его липовых документах: Давид Моисеевич. Он также сообщил таксисту, что служит по линии сельского хозяйства, и трудится в федеральном министерстве, что в самой столице.
Феликс, покосившись на пассажира, покивал, что должно было означать его одобрение того обстоятельства, что Давид Моисеевич тоже хорошо пристроился в этой жизни и имеет свой маленький гешефт. Вёл машину по горным дорогам Феликс бодро, даже слишком бодро. Но это продолжалось не долго. Несмотря на раннее утро, автомобилей на дороге становилось всё больше и больше. Наконец, и на этой дороге случилось то, что частенько случается на дорогах Москвы: такси, как и десятки других машин капитально встало «в пробку» на перегоне между поселением Горское и Дефановкой, что несколько расстроило Феликса: ему платили за километраж, а не за простаивание впустую на трассе.
— Не беда, — успокоил таксиста Давид Моисеевич, сунув тому в руки три тысячи рублей за моральную компенсацию. Денег Тройник при выполнении миссии не жалел.
Таксист повеселел. Покосившись на пассажира, он неуверенно произнёс:
— Таки вы, наверное, не наш человек, — и, видя, недоумение на лице пассажира, добавил:
— Наши люди просто так деньгами не кидаются, хоть у вас и соответствующее имя. Стесняюсь спросить: ваша мама из наших?
— Сомневаюсь, маму в упор не помню, — искренне признался Тройник. — Видите ли, я сирота. Имя мне дал директор нашего детского дома, отчество получил от нашего завхоза Моисея, а фамилию получил от нашей сторожихи — бабки Малининой. Треть населения нашего детского дома считались Малиниными.
В пробке стоять было скучно, поэтому таксист и пассажир разговорились «за жизнь». Таксист сообщал, что реально знает, а Тройник говорил, строго соответствуя своей фейковой биографии и своей временной вымышленной роли. Играл он вдохновенно, умно поддерживая беседу.
— Если бы ваша мама была еврейской нации, то вы бы могли уехать в Израиль, — сообщил своему пассажиру Феликс. — Как это сделала наша тётя Зоя, когда ей стукнуло сорок семь лет. Зоечка всегда имела интерес к путешествиям и приключениям на свою толстую задницу. Прикиньте, Давид Моисеевич, какой хипеш устроила эта дама: она бросила свой бизнес на нашем рынке, где держала целый ларёк и умотала в Израиловку за полным счастьем, якобы она свободная женщина и имеет право на идиотизм. На рынке она была в авторитете, и в совершенстве освоила науку, как лохам грамотно на уши приседать надо: настоящий пролетарий рыночного труда. Теперь с исторической родины пишет нам слёзные письма и признаётся, что она, как есть дура набитая и хочет вернуться в родную шоблу. В Земле Обетованной, оказывается, жарко и, представьте себе, кругом, азохенвей, одни евреи. Есть ещё арабы, но те ещё непонятней со всех сторон.
Собеседники, общаясь «за жизнь» поднимали темы о своих знакомых, рассказывали об интересных случаях из жизни, немного, но с осторожностью поговорили «за политику», много о еде и напитках, и очень много о женщинах. Тройник сделал вывод, что Феликс тот ещё доморощенный философ, как и его жена Гиска.
Кроме того Тройник понял, что все, кто знает, как управлять государством, работают таксистами, а их жёны могут подвизаться в ранге тайных государственных советников, вот, например, как Гиска. Эта женщина, со слов Феликса, хорошо готовила и изрекала перлы мудрости: почти святая женщина.
— Вот, например, Давид Моисеевич, она сказала в мои уши такие слова: «И в радости и в горе, какой бы ни был стресс, держите под контролем — мозги, язык и вес»!
Мудрая, однако, женщина. Да ещё и хорошо готовит, что, увы, сказывается на весе, который её беспокоит. Истинно говорится: еда заполняет пустоту в желудке, а хорошая еда заполняет ещё и сердце.
— Ничего, Гиска, говорю я ей, — сообщал Феликс. — У нас с тобою не живот, а депозит на трудный год. Ха-ха! Народная мудрость.
Машина, находясь в стаде из машин, двигалась рывками: проедет десять-двадцать метров, изредка метров сто, и опять стой и жди. Людей в соседних машинах стали воспринимать, как хороших знакомых, которым тоже не повезло в этой жизни. В промежутках между судорожными рывками автомобиля Тройник и Феликс обсуждали женщин. Совместно решили, что не все женщины одинаковы, а, наоборот, все они имеют свои особенности и изюминки.
— Что я вам скажу, уважаемый Давид Моисеевич, — философствовал Феликс. — Отношения с женщиной даже математически рассчитанные не гарантируют взаимности. Тут важны чувства и ощущения. Если нет чувств — просто не надо общаться с женщиной.
Оба собеседника сошлись во мнении, что действительно без чувств общаться со слабым полом нельзя. Чувства — это главное в этом деле, поэтому общаться с дамами не тяжёлого поведения, особенно на трассе, западло.
— Я свои причиндалы не на помойке нашёл, чтобы вот так вот взять и засунуть их незнамо в какую дамочку, — разорялся Феликс, энергично колотя ладонями по рулю. — В чём здесь цимес я не понимаю.
Наверное, Феликс не очень хорошо разбирался в женской психологии и нейрофизиологии. Он не учитывал особенности физиологии противоположного пола. Игра гормонов вызывает страсть, а ослепление страстью имеет настолько дьявольскую силу, что власть её над женщинами не знает границ. Пока Феликс философствовал на гендерные темы с Тройником, его Гиска резво, но осторожно двигалась к соседнему кварталу, где стояла небольшая частная гостиница, принадлежавшая Феде. Феликс и подумать не мог, что его замечательная Гиска, немного упитанная в некоторых местах, весьма котируется у Феди. Высокого, с мощной шевелюрой здоровяка Федю Гиска заприметила давно, впрочем, тот пылко ответил ей взаимностью. Совместная приязнь была обоснована двумя железобетонными тезисами, что не хлебом единым жив человек и нужно как-то жизнь разнообразить, но без фанатизма. С точки зрения Гиски у Феди была куча достоинств. Во-первых, он всегда готов к совокуплению с Гиской в любое время дня и ночи, как малолетний озабоченный пионер. Во-вторых, Федя всегда торчал дома, заботясь о своих постояльцах. В-третьих, как говорил опытный в этих делах товарищ Ленин: «Главное, товагищи — конспигация, и ещё раз конспигация». Усадьба Феди вполне отвечала требованиям конспирации: отдельный вход в его апартаменты и безлюдный переулок. Всё это вкупе позволяло Гиске бегать к Феде, как только её Феликс отлучается в долгую поездку, да и в недолгую тоже. Феликс Шатуновский уезжает, а Гиска всеми своими конечностями становится на сладкую тропу телесного и душевного удовольствия. Федя — это вам не шлемазл Шатуновский, который дальше руля ничего не видит. Феденька обходительный и всегда удовлетворяет Гиску во всех отношениях, а не трендит ей постоянно, что у неё лишние килограммы висят не там где надо. Только опрометчивый шлемазл Шатуновский не в тему говорит ей о диете, а у Гиски от этого нервы. Какая диета? Федя, такой шалунишка, что долго имеет Гиску и без диеты: разнообразно и страстно, как в некоторых фильмах для взрослых, но это уже закрытая информация. И несколько лишних Гискиных килограммчиков его не смущают, как шлемазла Шатуновского. Особенно рьяно он ведёт себя по утрам, вот как сейчас: от усердия он так сопит, так сопит, как старый опытный паровоз, эксплуатируемый много лет. В такие моменты Федя для Гиски был идеалом мужественности, божеством хлеще некого модного бога Кузи. Не надо мыслить категориями «потом» и «завтра» — надо жить «сегодня» и «сейчас» — решили Гиска и Федя. Быть примерной женой, конечно, можно, но скучно и неинтересно. А тут повеял свежий ветер желаний, сдувший верность, как семена одуванчика.