Страница 51 из 63
Одновременно с этим, чувствуя, что время работает против него на юге Франции активизировался Веллингтон. 11 сентября в битве под Тулузой, имея чуть ли не двукратное превосходство в силах над Сультом, он наголову разгромил француза, пытавшегося заслонить ему путь вглубь империи.
Опасность потерять метрополию подстегнула дипломатическую активность Франции, и уже 29 сентября выехавший в Вену Талейран — хромой гений европейской политики занял пост главы МИДа уже в третий раз в своей жизни — подписал с Меттернихом мирный договор, развязывающий Наполеону руки на испанском направлении.
Изначально австрияки хотели полной отмены Шенбрунского мира 1809 года, с возвращением всех потерянных тогда земель. Про континентальную блокаду и прочие ограничения, наложенные тогда на проигравшую сторону к концу четырнадцатого года, понятное дело, никто уже и так не вспоминал. После коротких же переговоров французы согласились отдать Австрии только Далмацию, позволив, таким образом цесарцам вновь выйти на берег Адриатического моря.
Подписание Хоффбугрского мирного договора между Австрией и Францией окончательно закончило войну шестой коалиции. Авантюра корсиканца, связанная с вторжением в Россию, стоила Наполеону потери Неаполитанского королевства, герцогства Варшавского, Далмации, Мекленбурга, а также влияния на Австрию и Пруссию. Ну и около миллиона солдат, из которых правда непосредственно французов было меньше пятисот тысяч. Убытки же в денежном исчислении — что для Наполеона, привыкшего на войне зарабатывать, было особенно неприятно — и вовсе не поддавались исчислению. По самым оптимистичным оценкам капания 1812–1814 годов обошлась империи в три миллиарда франков, если считать контрибуцию, выплаченную Российской империи.
Развязав себе руки на западном направлении, Наполеон прихватил с собой сто сорок тысяч солдат и скорым маршем направился в сторону занятой англичанами Тулузы. Он рассчитывал подловить английского генерала и в одном большом сражении решить вопрос островным экспедиционным корпусом. Не удалось. Получив сведения о прекращении войны в центре континента, Веллингтон, не будь дурак, сразу понял, что в такой ситуации становится для корсиканца целью номер один, и увел свои войска за Пиренеи. Преследовать его Бонапарт не стал: войскам требовался отдых. На этом война четырнадцатого года, по сути, закончилась.
18 декабря умер Кутузов, проживший в этой истории на два года дольше. Последние несколько месяцев Михаил Илларионович сильно болел, так что печальный итог ни для кого не стал сюрпризом.
В последний путь проводить фельдмаршала, казалось, вышел весь Петербург во главе с императором. Буквально через несколько дней объявили конкурс на создание памятника спасителю Москвы, который впоследствии поставили на Красной площади на против памятника Минину и Пожарскому. Тот правда еще тоже не существовал, вернее существовал в недоделанном виде, его собирались устанавливать только через несколько лет. Получилось, надо сказать, весьма символично. Такая себе ось от потомков к предкам сквозь двухсотлетнюю историю Государства. Не очень приятно, что и спустя две сотни лет Москву опять пришлось спасать, но, с другой стороны, у Кутузова получилось это явно лучше, чем у вождей второго ополчения.
Я приложился щекой к ложу, совместил мушку с целиком и медленно, не дергая потянул спусковой крючок. Как по мне излишне тугой, впрочем, я в этом деле не слишком большой спец.
— Бабах! — Спрятанная в корпусе иголка наколола капсюль, инициировав возгорание основного метательного заряда. Винтовка слегка толкнула плечо — учитывая ее массу, отдача практически не чувствовалась — и выплюнула облако порохового дыма. На бездымный порох мы так и не смогли перейти. Для массового производства пироксилина все время не хватало селитры, да и как показала прошедшая война, в качестве ружейного пороха наш состав подходит не слишком хорошо. Стабильности ему не хватало очень сильно: если в БЧ ракеты это не столь принципиально, то на меткости стрельбы сказывалось весьма и весьма существенно.
Конец четырнадцатого года принес радость и одновременное разочарование на оружейном фронте. Пока армия массово — ну как массово, все отечественные производства скопом выдавали едва сорок тысяч экземпляров в год — переходила на шестилинейный дульнозарядный штуцер, что позволило нам на короткий срок стать обладателями самой сильной в мире пехоты — если считать по огневой мощи, — мои оружейники продолжали уже работать над следующим поколением винтовок. Поскольку из всех казнозарядных ружей первой половины девятнадцатого века я помнил исключительно Дрейзе, ориентировался изначально я именно на этот вариант. Калибр пять линий, бумажная гильза, продольно-скользящий поворотный затвор, игольчатый ударник. Черт его знает, были ли конструкции более удачные, но я помнил только одну, поэтому решил не выдумывать велосипед — впрочем, его тоже стоило изобрести, если говорить откровенно — и изобразить то, что уже однажды показало свою эффективность.
Я отлип от винтовки и скривившись посмотрел на небольшое дымное облачко, поднявшееся над затворной группой винтовки. Проблему с прорывом газов с казенной стороны полностью решить так и не удалось даже на опытном экземпляре. Дернул ручку перезарядки, дунул, осмотрел внутренности: остатков бумажной гильзы видно не было, хотя порой бывало, что бумага не догорала до конца, и приходилось ее извлекать оттуда пальцами. Взял из лежащей тут же пачки еще один патрон, всунул в патронник и плавным движением — очень осторожно, чтобы не закусить случайно гильзу — двинул ручку вперед, возвращая в боевое положение. Прицелившись, сделал еще один выстрел. На сто метров винтовка била достаточно неплохо. Мне, далеко не самому лучшему стрелку, без особых усилий удавалось укладывать пули в круг со стороной тридцать сантиметров.
Неудачи начали преследовать нас с самого начала. Банально не получалось качественно просверлить и нарезать пятилинейный ствол. Брак порой зашкаливал и доходил до 90 %. Потом был долгий поиск оптимальной конструкции, создание соответствующих станков для обработки затворной группы и еще сотни незначительных мелочей, способных свести с ума любого производственника.
— Ну как вам винтовка, Николай Павлович?
— Прекрасно Иван Сергеевич, просто прекрасно, — я встал из-за стола и протянул молодому инженеру и изобретателю руку, тот с видимым удовольствием ее пожал, — отличная работа. Жаль только в массовое производство ее пускать пока рано, не потянут ближайшее лет двадцать наши казённые заводы такое тонкое изделие. Ии оснастку их полностью для этого менять нужно, и рабочих учить заново.
— Это да, — с тяжелым вздохом согласился оружейник.
Иван Сергеевич Марков — выпускник первого кадетского корпуса, подопечный Кулибина, тянущий последние пару лет все стрелковое направление и просто большой энтузиаст этого дела — перехватил у меня из рук винтовку и как-то особенно нежно, по отчески погладил ее деревянное ложе. Если уж с выпуском обычных дульнозарядных штуцеров, не такого уж маленького калибра, тульские заводы справляются откровенно через пень-колоду, регулярно срывая госсзаказ и не выполняя план, то такие винтовки туда передавать — только развивать чувство неполноценности. Пусто дело. Впрочем, и мое экспериментальное производство с огромным трудом выдало мизерную партию в двадцать единиц, затратив на это полгода времени и около сорока тысяч рублей. Две тысячи рублей за винтовку! При том, что обычное пехотное ружье стоит меньше сотни. Просто ужас.
— Ладно, — я хлопнул расстроенного оружейника по плечу, — пойдем смотреть на то, что реально можно попробовать пустить в серию.
Основной проблемой винтовки Маркова — кроме пятилинейного калибра ствола, отказываться от которого я не желал ни в коем разе — был продольно-скользящий затвор, требовавший качественной стали, большой точности подгонки, и кучи человеко-часов кропотливого труда. Все это привело к тому, что, вымучив небольшую партию этого оружия, решено было пока отложить его в долгий ящик. До тех пор, пока технологии не шагнут вперед достаточно, чтобы подобные винтовки можно было делать массово.