Я твоя тень

Я вздрогнул и, чтобы больше не вызывать придирок, положил свою сумку с концертными шмотками и много ещё чем на свободное место в багажнике. Мой багаж оказался, не считая инструментов, самым большим, и я тут же почувствовал себя идиотом. Нильс скосил глаза на мою сумку, но ничего не сказал. Он вернулся на своё место, и мне ничего не оставалось, как сесть с девочками рядом.

— Хочешь посерединке? — спросила Лайк.

— А тебе там не нравится? — я сделал движение, чтобы выйти на улицу, но Нильс остановил.

— Рокировкой в другой раз займётесь.

Лайк показала ему язык в зеркало заднего вида. Машина медленно поплыла вдоль парка. Неужели, и правда, тебя не будет с нами в Бостоне?

Несколько минут спустя Росс остановил машину в парковочном кармане около правительственного здания. Я выглянул в окно, и сердце моё возликовало. Дверь с моей стороны открылась, и я увидел тебя.

— Президента подвозим? — пошутил Росс.

— Двигайтесь, — сказал ты и бросил спортивную сумку нам под ноги.

— Куда, интересно? — скривилась Лайк.

— Иди ко мне, — сказала Мона.

Ты обошёл машину с другой стороны, Мона вышла, ты сел, а девушка устроилась у тебя на коленях.

— А нас не оштрафуют часом? — возмутилась Лайк.

— Не нравится, иди в багажник лезь, — парировал Нильс.

Мы снова двинулись в путь и на этот раз больше не останавливались.

***

И вот мы ехали по загородной трассе. В машине из-за переполненности было душно и тесно, но широко окна открыть Нильс не разрешал. Я смотрел в окно на проплывающие мимо пейзажи и думал обо всём, что произошло в ближайшие дни. В салоне играли оригиналы песен, каверы на которые мы исполняли в субботу и воскресение.

— Эй, Тейт! — позвал Росс. — Ты слова ещё не забыл? А то повторил бы, что ли. Я для тебя включил.

— Я повторяю, — ответил я, — мысленно.

— Да чего ты стесняешься, спел бы вслух.

— Ладно, — сказал я, чтобы отделаться.

Петь мне не хотелось, да и странно было делать это в машине, тогда как остальные болтали между собой. Всё равно что выйти на сцену театра вовремя балетной постановки и ни с того ни с сего запеть. Но поскольку я не знал, как объяснить свои чувства понятным языком, пришлось петь, лишь бы Росс отвязался. К счастью, вскоре мне стала подпевать Лайк, а потом и сам Росс. Я немного расслабился и представил, как другие начинающие рок-музыканты в поездках открывают окна в машине и дружно горланят во всё горло. Но фантазии остались фантазиями, потому что Нильс по-прежнему не разрешал открывать окна и, тем более, привлекать внимание.

В Бостон мы прибыли после обеда с ужасно затёкшими коленками и спинами. Каково было тебе столько времени держать на коленях Мону, я даже представить себе не мог. Мы остановились у кафетерия с итальянской выпечкой, и все в первую очередь направились в уборную. Кабинок оказалось три, так что я опять был лишним.

Когда Нильс и Росс вышли, ты подошёл ко мне — я ждал свою очередь у раковины, размышляя, в чью кабинку пойти — и без слов обвил меня немытыми руками. Я еле сдержался, чтобы не выскочить, не хотел тебя обидеть. Ты положил руки мне на талию, потом соскользнул ниже, прижал меня к себе и поцеловал взасос. Мы так давно не были близки, что я от неожиданности впал в ступор и несколько секунд вообще не двигался.

— Что с тобой? — спросил ты, отстранившись. Я не успел ответить, как ты добавил, — Блин, Мона своей острой задницей отмяла мне всё хозяйство, еле стояк скрыл. Но я теперь такой чувствительный! Хочешь проверить?

Не знаю, какие эмоции отразились на моём лице, но ты быстро отошёл в сторону.

— Ладно, пошли, а то нас потеряют. Ещё подумают, что у тебя запор.

До концерта было ещё несколько часов, которые надо было чем-то занять. Я бы лучше пораньше приехал в клуб, посмотреть сцену, если это возможно, но ребята решили погулять по городу. Разбиться на группы Нильс не разрешил, мотивировав запрет тем, что в незнакомом городе обязательно потом придётся кого-нибудь разыскивать, поэтому сначала мы пошли по магазинам, как захотела Мона, а потом — в боулинг-клуб по обоюдному желанию большинства.

Я всё пытался найти причину того, что я не могу веселиться со всеми: может, присутствие Нильса? Но это, конечно, был самообман. Я волновался из-за выступления и из-за липовой конференции и звонков мамы, несмотря на то, что она согласилась, что я буду звонить ей в удобное для меня время, а не по жёсткому расписанию. Да и вообще я никогда не умел расслабляться, поэтому, конечно же, Нильс тут был не причём, хотя он меня напрягал больше всех остальных вместе взятых. Ты всё время проводил то с Моной, то с Нильсом и Россом, а я оставался не у дел.

В бостонском клубе обстановка оказалась более дружелюбной, чем в Нью-Йорке, зрителей было больше, и многие из них подпевали не только каверам, но и нашим песням. Я даже разглядел одну девушку, которая весь вечер неотрывно смотрела на меня из зала, подмигивала и даже крикнула, что я сегодня ей приснюсь. Странно было осознавать, что на сцене я чувствовал себя намного лучше, чем просто в компании ребят. Здесь все смотрели на меня, слушали, и я постепенно становился всё более и более уверенным. Мне уже не нужна была твоё напутствие, но то, что ты ждал меня за сценой, придавало моему выступлению смысл. И всё равно я старался сильно не расслабляться, потому что боялся, что, перестав контролировать себя, совершу непоправимую глупость.

После концерта, который закончился требованием публики спеть один из каверов на бис, мы все собрались в гримёрке.

— До следующего выступления ещё больше двух дней, — сказал Нильс то, что все и так знали. — Знаю, вам кажется логичным и экономически выгодным отправиться сразу в Провиденс и там провести это время.

Гримёрка в этом клубе была хоть и маленькая, но зато её не приходилось делить с другими группами, как в Нью-Йорке. Обставлена она была как в фильмах: столики с зеркалами, кучи непонятно чьей косметики, к которой, конечно же, прикасаться не хотелось, а ещё кулер полный воды, мягкая мебель и столик с закуской: драже, орешками и засахаренными фруктами. Ребята развалились на диванах, Нильс сидел напротив на пуфике, я же, как обычно после выступлений, торчал у зеркала в попытках смыть грим. Так что я видел то же, что и Нильс, только на большем расстоянии — лица ребят.

— Тем не менее, я настоятельно вас прошу вернуться всем вместе в Нью-Йорк, — продолжал наш предводитель, пока я тёр лицо и смотрел на отражение всей гримёрки. Речь Нильса особого восторга на лицах ребят не вызвала. — Насколько я знаю, у всех есть дела в городе, университет, работа, общественные дела и что там ещё.

— Окей, босс, Нью-Йорк так Нью-Йорк, — отозвался ты самым первым.

— Надеюсь, мы не прямо сейчас назад поедем? — Мона, полулежавшая в твоих объятиях, выпрямилась и в возмущении даже подалась всем телом вперёд.

— Да, кстати, — подхватил Росс, — давайте сходим в клуб какой-нибудь, а потом можно и ехать. Желательно… завтра утром.

Лайк сидела отдельно ото всех и, скрестив руки на груди, наблюдала за реакцией друзей. За всё время путешествия в Бостон она произнесла всего-то сотню слов, а сейчас и подавно болтать не собиралась. Я не понимал, в чём причина её молчаливости — ссора с кем-то или личные проблемы — ведь обычно она и Росс оказывались главными заводилами веселья.

— И где вы собираетесь ночевать? — сдержанно поинтересовался Нильс, хотя я прямо чувствовал, как его накрыла волна раздражения.

— Да хоть где! — вскрикнула Мона и подскочила на ноги. — Я слишком устала, чтобы утрамбовываться в машине и чёрт знает сколько часов ехать в этой консервной банке в Нью-Йорк!

Ты тоже поднялся, но не для того, чтобы выразить негодование, а чтобы поймать свою девушку и, заключив в объятия, вернуть назад на диван. Мона немного подёргалась, но быстро успокоилась и прильнула к тебе. Мне было неприятно это видеть, и я уставился на своё лицо в зеркале. Грима уже оставалось немного, зато в самых труднодоступных местах — вокруг глаз.