Я твоя тень

Я так увлёкся рассматриванием тебя, что не заметил, что и сам стал объектом наблюдения. Но не твоего, а Росса.

— Как дела, чувак? — Росс запихнул блокнот в карман джинсов и подошёл ко мне.

— Мы будем выяснять, кто и чем завтракал или поработаем? — раздался на всю комнату голос Нильса. Все голоса, жужжащие на заднем фоне, как по команде стихли.

Я заметил, с каким сочувствующим видом Росс взглянул на друга, но ничего не сказал и просто поднял с дивана свою гитару. Остальные тоже приблизились к своим инструментам.

— Сыграем разок то, что уже написали, а дальше посмотрим. Может, придётся переписать всё в другую тональность, — сказал Нильс уже чуть более дружелюбным тоном.

Я сел на диван, потому что не знал, что мне делать. Рядом плюхнулась Лайк и по-мальчишески пихнула меня кулаком под ребра. Не знаю, что значил данный жест, но это придало мне чуть больше уверенности.

Ребята играли нашу песню, которую начали сочинять при мне, причём тот же самый кусочек. За несколько недель мы так и не продвинулись ни на ноту. Что делал ты, я не понял, потому что для клавишных мелодии ещё никто не сочинил, но ты определённо нажимал какие-то кнопки на синтезаторе. Может, включал запись?

Когда короткий кусочек песни закончился, Нильс снял с себя, висящую на лямке гитару, и аккуратно повесил её на крючок. Моя интуиция подсказывала, что он сейчас либо разгонит нас всех, либо уйдёт сам. После того, как в прошлый раз ты внезапно ушёл в самом начале репетиции, я ожидал подобного поведения от любого участника группы. Это же нормально для творческих людей?

Но Нильс никуда не ушёл. Он жестом согнал нас с Лайк с дивана, и сам занял его.

— Лайк, смени Мону, а ты, — он махнул куда-то неопределенно, но я сразу понял, что он обращается ко мне — кого ещё в группе он может назвать просто местосимением, — возьми мою гитару.

Я послушно выполнил просьбу, впрочем, и девочки поменялись без возражений. Мона опасливо взглянула на Нильса и, видимо, передумав садиться с ним рядом, прислонилась к стене недалеко от тебя. Вид гитары Нильса в моих руках пугал меня. Казалось, что она вот-вот выскользнет, грохнется на пол и…

— Сыграйте разок, мне надо услышать со стороны, — приказал Нильс.

Ребята стали играть, каждый на своём инструменте, я даже услышал твои аккорды. Но сам я стоял как идиот, сжимая гитару за деку и корпус так, словно кто-то вот-вот отберёт её у меня.

Лайк первой посмотрела на меня из-за быстро мелькающих палочек с вопросительным выражением лица. Следующим повернулся Росс. Ты же так был увлечён подбором аккордов, что не обращал никакого внимания на происходящее, несмотря на то, что даже человек с абсолютным отсутствием музыкально слуха распознал бы, что чего-то не хватает. Музыкально же образованные люди бы покрутили пальцем у виска, ведь партия Нильса была основной, и без неё «песня» звучала лишь как симфонический оркестр без скрипок и виолончелей.

Нильс нахмурился и из-под бровей бросил на меня сердитый взгляд.

— Играй, чего стоишь?

— Но я не знаю нот!

Нильс поднялся с дивана и дёрнул гитару на себя. По уже упомянутым причинам я не отпустил её, и она осталась в моих руках. Лицо Нильса побагровело.

— Отдай!

У меня по спине пробежало стадо мурашек, холодными ногами выбивая ритм, который Лайк продолжала извлекать из барабанной установки. Я взял гитару за лямку и повесил на крючок. Я сделал это, чтобы не уронить, пока буду передавать Нильсу, но он, похоже, воспринял это, как личное оскорбление. На его лице я смог прочесть (или нафантазировать), что этого он мне не простит. Я мысленно собрался прощаться с группой.

— Ты же сказал, у него абсолютный слух? — со скепсисом в голосе обратился Нильс к тебе.

А когда ты успел такое сказать Нильсу? Неужели ты рекламировал меня перед ним? В тот момент эта фраза прозвучала, как цитата из фантастического фильма.

Ты оторвался от своего занятия и посмотрел по сторонам так, как будто забыл, где находишься. Вот она какая, творческая увлекающаяся натура!

— Ага, был когда-то. А что?

— Ничего, — буркнул Нильс себе под нос.

Дальше репетиция продолжалась без меня. За полтора часа моего сидения на сломанном диване, ребята сочинили мелодию ещё на примерно на минуту. А ещё ты дважды поспорил с Нильсом, нужна ли повторяемость мотива песни или нет. Нильс настаивал на полном отсутствии не то, что рифов, но и любой повторяемости мелодии, а ты возражал и говорил, что надо пожалеть гипотетического слушателя, ведь далеко не каждый с ходу может распознать мелодию в запутанном наборе нот. Нильс же отвечал тем, что о тупом среднестатистическом слушателе нужно думать в последнюю очередь. Спор дошёл до взаимных оскорблений каких-то групп и исполнителей, которых, очевидно, предпочитали оппоненты. К счастью, хотя бы драться вы не стали и даже не перешли на личности. Минут через десять вы интеллигентно пожали друг другу руки и пообещали продолжить выяснение истины в следующий раз. Я чуть не зааплодировал, настолько восхитился выдержкой сторон.

Если бы ни странное отношение ко мне Нильса, я бы точно сделал это, а так лишь молча подивился и продолжил делать то, что делал: быть пятым колесом в телеге. Хотя со стороны, наверное, можно было принять меня за главного. Я же сидел и наблюдал, пока ребята трудились для меня.

— Ладно, на сегодня хватит, — завершил репетицию Нильс, и все стали потихоньку собираться: упаковывать гитары в чехлы, складывать барабанные палочки в сумку, чтобы забрать с собой, отсоединять провода на случай короткого замыкания.

Только мы с тобой ничего не собирали, потому что ты бы не стал уносить с собой синтезатор, а мне вообще складывать было нечего. Чтобы не сидеть как истукан, пялясь на других, я сделал вид, что читаю очень важную эсэмэску, а на самом деле пролистывал телефонную книгу в телефоне, снова и снова.

Чья-то тень зависла надо мной.

— Эй!

Я поднял голову, а потом быстро поднялся на ноги.

— У меня для тебя миссия. Быть может, самая важная, — сказал ты. — Пошли.

Ты выскользнул в коридор, грациозно лавируя между столпившимися ребятами и их инструментами. Я попытался проделать то же самое, но задел сначала Росса, потом чуть не сбил с ног Мону, а у самого выхода споткнулся за неубранный провод.

Тебя я догнал только на улице. Ты заметил меня, махнул рукой и скрылся в тёмном переулке. Том самом, откуда появился Нильс в первый мой день здесь, когда я долго убегал от него, приняв за бандита. До сих пор вспоминать стыдно.

Зачем ты свернул туда? Что это была за конспирация такая?

Сегодня темнота была не такая густая, как тогда. А, может, я просто знал, что там ты, а не шайка хулиганов. Но, как только я заметил тебя в самом конце проулка, но замер. Я же ещё никогда толком не оставался с тобой один на один. Как мне нужно себя вести, что говорить, что делать?

— Ну, ты идёшь? — раздался твой нетерпеливый голос.

Мне до ужаса хотелось спросить «зачем» и «почему сюда», но ещё больше я хотел выглядеть в твоих глазах смелым и расслабленным. Поэтому собрав волю в кулак я двинулся к тебе.

Ты стоял, опершись одной ногой о стену здания, и играл зажигалкой. Изо рта у тебя торчала незажжённая сигарета. Я решил, что ты захочешь предложить мне закурить, и начал мысленно перебирать варианты наиболее удачного ответа. Если откажусь, буду выглядеть независимым или пай-мальчиком, который не курит? А если соглашусь, не опозорюсь ли, задохнувшись дымом? Вспоминая свой поход в кальянную в сентябре, я предположил, что так оно, вероятно, и будет. Но ты так и не предложил мне сигарету.

— Напишешь стихи для песни? — спросил ты, убирая за ухо сигарету.

— Стихи? — переспросил я, недоумевая, в чём скрывается подвох этого странного предложения.

— Ну не прозу же, блин! Слова для песни, если так понятнее.

— Почему я? — спросил я и тут же пожалел о своём дурацком вопросе, потому что на твоём лице появилось раздражение.

— Тебе слабо, что ли?