Русский город Севастополь

– Никак.

– Давай, помогу тебе подняться, ложись поперёк седла. Найдём ближайшее селение, там тебя оставлю.

– Дай Бог вам здоровья, ваше благородие.

Александр помог солдату встать, подвёл его к лошади, взвалил на седло.

– Ружье подайте, ваше благородие, – попросил он.

– Брось ты его.

– Не могу, ваше благородие. Уставом приписано: не бросать оружие. С ним я не одну версту прошёл. И бьёт оно отменно.

– Хорошо.

Александр подобрал ружье и отдал солдату.

***

Наконец засветился краюшек луны над горизонтом. Стало хоть немного видно впереди. Александр шёл медленно; дорога была вся в рытвинах и кочках. Солдат лежал поперёк седла на животе, кряхтел, стиснул зубы, стараясь сдерживать стоны.

Впереди мелькнуло что-то светлое, как будто отблеск луны в воде. Нет, не отблеск. Вроде бы – огонёк. Показалось? Нет, не показалось. Если смотреть прямо – ничего не заметно, а чуть в сторону, краем газа улавливается слабое свечение. Подойдя ближе, Александр увидел не далеко от дороги невысокое тёмное строение, возможно хижина пастуха. Двери не было. Внутри едва тлели угли в очаге. Александр направился к хижине. Заметил сбоку большую двуосную татарскую арбу, нагруженную каким-то скарбом. Две стреноженные лошади паслись неподалёку. Александр накинул уздечку на сук корявого деревца и вошёл в хижину.

Стоял кисловатый запах, какой обычно бывает там, где давно никто не жил – запах запустения. Пол земляной. Посредине очаг, сложенный из камней. На углях шипел закопчённый медный чайник. Перед очагом, сложив ноги по-турецки, сидел старик в белой фесе. Лицо у старика было круглое с жиденькой седой бородкой. Под глазами мешки. На теле, поверх белой шёлковой рубахи, суконный жилет, расшитый татарским узором. В руках он держал пиалу с чаем.

– Мир дому твоему! – сказал Александр.

– Дом не мой, и мира в нем нет, но все равно, спасибо, путник. Проходи, я напою тебя чаем, – ответил он тихим ровным голосом.

– Там, снаружи раненый. Я его приведу.

– Тебе помочь?

– Нет, сам справлюсь.

Александр вернулся. Снял с седла солдата и помог ему зайти в дом. Усадил возле стены. Старик протянул солдату пиалу.

– Осторожно. Горячий, – предупредил он и вновь опустился на своё место.

Алексей сел напротив, снял фуражку и вытер платком лоб.

– С Альмы едешь? – спросил старик.

– С Альмы, – кивнул Александр. – Брата искал.

– Нашёл?

– Нет.

– Форма у тебя русского офицера, а ходишь как крымчак.

– С чего ты это взял, отец.

– Научился людей отличать за жизнь.

– Бабушка у меня из Карачая.

– А, – протянул он. – Вот оно что.

– А ты, эфенди, что здесь делаешь? На пастуха не похож. Жилет у тебя расшитый, да рубаха шёлковая.

– Я тоже с Альмы еду, – сказал старик печально. – У меня был большой дом, погреб полный вина, сад ухоженный, а виноградник – заблудиться можно. Две коровы дойные, овцы, лошади…. Много чего было. Муфтий говорил, что придут единоверцы, мы вновь вольёмся в великую Османскую империю и заживём ещё лучше. А мне и так всего хватало. – Он вздохнул и продолжал уже с нотками гнева: – Но пришли единоверцы и разграбили мой дом. Вынесли все. Что не смогли утащить – переломали…. Я молил их оставить мне хоть крохи, но они не понимали меня. Говорили на чужом языке.

– Это были не турки, а зуавы, – попытался объяснить Александр.

– Я не знаю, кто такие зуавы. Одежда у них турецкая, а ведут себя как слуги шайтана. Собрал я все, что осталось, и теперь еду в Симферополь к родственникам. Не знаю, примут они меня или нет. Вон, – кивнул он за спину, – четыре дочери и старуха моя.

Александр вгляделся. Сразу не заметил. Думал, что это копна старого сена. Но то были люди, сидели кучкой и жались друг к другу. Сидели тихо. Головы с лицами закрыты темными платками.

– У меня есть немного денег, – Александр полез в карман сюртука. – Хочу, чтобы ты позаботился о солдате. Утром будут санитарные фургоны раненых собирать. Передашь его?

– Сделаю, – кивнул старик. – Денег не надо. У меня у самого двое сыновей служат. Старший в Крымском эскадроне бея Балатукова, а младший…, – старик вновь тяжело вздохнул, – а младший подался к Сеит-Ибрагиму. Вот так бывает. Как бы не встретились, да не поубивали друг друга.

– Что ж, спасибо за чай. – Александр поднялся. – Желаю, чтобы бог не допустил беды. Пусть сыновья твои останутся живы.

– И тебе Аллах в помощь. Надеюсь, брат твой ещё в этом мире.

***

Луна поднялась высоко. Висела в небе седым печальным шаром. Лошадь под Александром притомилась. Он слез и пошёл рядом. Вскоре спустился в небольшой овражек, по дну которого журчал ручей. Животное долго пило. Александр омыл лицо холодной водой. Перевёл коня через ручей. Выбрался на узкую дорожку. Услышал впереди голоса.

Подойдя ближе, увидел орудийную сцепку. В упряжке всего одна лошадь. Начищенный медный ствол единорога поблескивал в лунном свете. Рядом горел небольшой костерок. Четверо казаков-артиллеристов и есаул сидели вокруг огня. У одного из казаков была перебинтована голова.

– Здравствуйте, – поприветствовал их Александр.

– Здравие желаем! – ответили казаки.

– Присаживайтесь, – предложил есаул. – Хотите вина?

– Нет, спасибо, – отказался он. – А вы, почему здесь одни?

– Застряли. Из орудийного расчёта всего четверо осталось. Лошадей всех перебило. Вон, последняя кобылка еле живая. Хоть на себе орудие при. Не бросать же?

– Здорово вас потрепало, – посочувствовал Александр, присаживаясь в круг у костра.

– А то! – Есаул отхлебнул из глиняной кружки. – Отход армии прикрывали, вот нам и досталось.

Казаки сидели молча. Хворост в костре потрескивал.

– Ничего, утром попробуем на дорогу севастопольскую выбраться. Она здесь, рядом, в полуверсты. Дотащим как-нибудь пушку, а там лучше пойдёт, – бодро сказал Есаул.

– А если вражеский разъезд вас здесь застанет? – предостерёг Александр.

Есаул неопределённо пожал плечами.

– Живыми пушку не отдадим.

– Вот что, есаул, берите моего коня, впрягайте, да я вам помогу орудие на дорогу выкатить, – решил Александр.

– А сам как потом? – спросил есаул.

– Пешком доберусь. Тут до Севастополя через дачи к утру дотопаю.

– Ну, спасибо тебе, мичман! Век буду за тебя Богу молиться. – Есаул крепко пожал ему руку.

Орудие вытянули из оврага к дороге. Казаки приободрились.

– Ну, теперь не пропадём, братцы! Конягу куда вернуть? – спросил есаул напоследок.

– Капитану Бутакову с «Владимира», – сказал Александр, попрощался и пошёл вдоль берега моря. Места эти были ему знакомы. Когда небо начало синеть, добрался до моста через Качу. За мостом показались беленькие дачные домики. Справа плескались волны. Начинал дуть холодный бриз, не сильный, но настойчивый. Александр прибавил шаг, чтобы не продрогнуть.

Вдруг откуда-то из ночной тишины прорезалась музыка. Пианист играл неумело, часто сбиваясь. Начинал какую-то мелодию, обрывал, вновь начинал….

В одном из дачных домиков слабо светились оконца. Александр подошёл ближе. Во дворе вповалку спали солдаты. Еле тлел походный костерок. Мазурка звучала из распахнутых дверей дома. В проёме появилась фигура в накинутой на плечи офицерской шинели. Человек шатался. Оперся рукой о косяк. Он был пьян.

– Вы к нам на огонёк? – крикнул человек заплетающимся языком.

– Если позволите, – ответил Александр.

– Конечно. Весьма рады, – посторонился он, пропуская гостя.

Пианист продолжал издеваться над расстроенным инструментом. Вскоре Александр увидел самого музыканта. Тот сидел на круглом табурете в одной белой блузе и серых армейских штанах. Давил на педали босыми ногами. Запылённые сапоги стояли рядом. В небольшом зале горело несколько свечей. Посредине стоял стол, заваленный грязной посудой и пустыми бутылками. На кушетке лежал ещё один человек, увернувшись в шинель.

Пианист обернулся, поглядел на Александра блуждающим взглядом.