Страница 7 из 14
Он взял в свою Табуреткину ручку, бедняжка, на грани оргазма.
– Маленькие мягкие и горячие кисти и ступни, их прикосновения…
Вальдауф взглянул ей в глаза, укладывая её ладошку на свою, большую, как сковородка ладонь, Табуретка выдохнула, у неё затрепетали ноздри, а она очень чувственная, оказывается. А Вальдауф продолжил с удовольствием, влажно глядя в лицо маленькой взволнованной Олечке.
– Их прикосновение – само Добро. Они легко вымесят тесто, приласкают ребёнка и обнимут усталого мужа, согревая в одно мгновение. Идеальная женщина.
Он снова опустил ладони ей на плечи и опустил на стул, переходя к Саксонке. А Табуретка осталась сидеть, опустив глаза, и дыша так, что её свеженькие, как пышки груди полукружными холмиками выступающие под свитером, заходили вверх-вниз. Вот декольте бы на ней было… мне стало весело, Вальдауф умеет развлекаться, как я вижу, и знает толк в удовольствиях…
Пришёл черёд Саксонки, у той волосы были завязаны в хвост высоко, почти на макушке.
– А здесь мы видим северную европейскую красоту. Тёмные волосы не должны вводить вас в заблуждение. Они гладки и прохладны, как стекло, они не вьются даже в воде. Если в первом случае, у нашей Оленьки, мы видели тёплые оттенки кожи и волос, пушок, то у Кариночки цвета прохладные, кожа совсем иная, плотная не потому что под ней жирок, но сама она плотна, с усиленным каркасом для устойчивости к холоду и прибрежным ветрам… Смотрите сюда: нос удлинённый прямой с высокой переносицей и крепкими хрящами, прямой лоб, брови светлее волос, как и ресницы, они не длинны, потому что снежная погода большую часть года. Радужка серо-голубая, цвета балтийского неба. Лицо продолговатое, губы узкие, немного влажные, за ними мелкие зубки на узкой челюсти. Голос у северных дев нередко, глубокий, низкий, иногда с хрипловатыми обертонами, проявляющимися с возрастом, а в юные годы звучащие как волнующие нотки лёгкой хрипотцы. Этим голосом вы когда-нибудь будете превосходно читать лекции студентам. Скажем, по истории искусств.
Саксонка зарделась. Он так же принудил её встать, и она с удовольствием горделиво выпрямилась. Что ж, она красива, одета по моде и даже не без вкуса, в отличие от Табуретки, ей приятно, что все сейчас смотрят на неё. Табуретка смущалась, Саксонка испытывала удовольствие. А Вальдауф продолжил вальсировать своими большими белыми кистями вокруг теперь её фигуры в тёмно-синем обтягивающем платье.
– Средний рост, относительно короткие ноги, много ходьбы, но не бега, талия узкая и длинная, ягодицы шире уровня плеч, усилены в нижней части, иногда треугольны, но груди остры, а ареолы, вероятно, бледно-розового цвета. Ладони и ступни широковаты в суставах и немного костисты, кости достаточно мощные, человек сильный и гордый по праву.
Он, снова положив ладонь на плечо Саксонке, и чуть наклонившись к её голове, словно хотел шепнуть что-то ей, вернул её в исходное положение. И подошёл к Тане. Я видел, с каким удовольствием он остановился позади неё. В этот момент я подумал, что весь этот разбор он затеял с единственной целью: пощупать девчонок. Но я заблуждался, не девчонок, а именно её, Таню…
У него заблестели глаза, когда он встал за её спиной, он даже улыбался совсем по-иному.
– И третий тип. Тип смешанный, немного странный, потому что на грани и в смешении. Будто на перепутье многих сотен путей. Наша Танечка.
Он положил руки на танины плечи.
– Я не знаю, Таня, что вы делаете с вашими волосами, что они приобрели такой необычный цвет, но их свечение, блеск и при том пышность без склонности к неприятной сухости…
Вальдауф подошёл к Тане и, ничтоже не сумняшись, вынул шпильки, которыми был скреплён узел у неё высоко на затылке.
– Держите, Танюша, – он отдал шпильки Тане.
Она подняла руку, и он отдал ей шпильки, коснувшись её пальцев, это было заметно, что он нарочно ниже опустил свою кисть, чтобы захватить её. А после запустил пальцы ей в волосы к самой коже, отчего Таня опустила ресницы, голова её качнулась за движениями Вальдауфа.
– Мягчайший тёплый шёлк, тонкий, но плотный, стекла столько же, сколько воздуха, потому они легко завиваются от влаги и разглаживаются так же легко. Податливы и послушны.
И он провёл пальцами вдоль пряди, будто прочёсывая, чтобы показать нам, на просвет, но второй рукой задержался на Таниной голове, спустив пальцы к шее и подбородку, ощупывая, будто лаская.
– Посмотрим на лицо, – сказал Вальдауф, а волосы, отпущенные им, упали волной на Танино плечо. – Что мы видим здесь? Кто скажет?
– Губы! – крикнул я.
Все засмеялись, включая Вальдауфа.
– Кто ещё скажет что-нибудь?
– Глаза, – сказал Курилов.
Вальдауф кивнул.
– Два полюса. Обычно преобладает что-то одно, либо черты соразмерны, вот как у нашей Кариночки и Оли без выдающихся. А здесь мы видим длинные тяжёлые веки, ресницы чёрного цвета, как и брови, и радужки пигментированы интенсивно, что странно для такой светлой и тонкой кожи. Если бы Танюша была японкой, это бы всё объяснило, но очевидно, что если Дальний Восток и подмешан здесь, то самым странным и даже спорным образом. Какого цвета ваши волосы на самом деле? – спросил Вальдауф, продолжая держать её лицо своей ладонью, касаясь шеи.
– Это природный цвет, – ответила Таня, почему-то хмурясь, и даже бледнея, врёт и не хочет, чтобы все это знали?..
Вальдауф удивлённо приподнял брови, снова взял пальцами её прядь и поднёс ближе к своему лицу, вглядываясь в неё и перебирая, потом накрутил вокруг ладони и посмотрел на корни. Что-то промелькнуло в его лице.
– Да… правда. Не ложь…да, теперь я понял… Что ж, тем интереснее…
Он снова отпустил её волосы и посмотрел на нас.
– Кто скажет, почему мы имеем вот это: такое смешение цветов, стоящих на противоположных сторонах цветовой и контрастной шкалы? – спросил он, продолжая держать в ладони Танино лицо.
– Может, она эльф? – сказал я.
Все засмеялись.
– Да нет, Снежная Королева, – сказал Сиволобов, ухмыляясь.
– Сказки вдохновляют, верно, как и красота, всегда вдохновляет живописца, – улыбнулся Вальдауф. – Ну что ж… Таня, что скажете, откуда вы?
– Я родилась в Ленинграде, – сказала Таня. – И мои родители и бабушки и дедушки тоже ленинградцы. Но… Я не знаю, откуда были предки тех, кто первым приехал в Петербург когда-то…
В Ленинграде… вот так, а мы-то Кировск какой-то, городков с подобными названиями по пять в каждой области от Калининградской до Хабаровской.
У Вальдауфа дрогнула бровь, комментировать, однако, он не стал.
– Нос прямой, небольшой и кажется немного приподнятым, потому что такова линия лица, подбородок выдаёт внутреннюю силу, скрытую, потому что он не выезжает впереди лица, он ведёт черты за собой. Линия скул… когда юность покинет вас, скулы станут острее, появится тот пикантный залом впалых щёк, что так эффектен на фото. В целом все черты, выпуклые и яркие, кажется, перебивающие друг друга при первом взгляде, объединяет гармония и… кто скажет правильное слово?
Вальдауф посмотрел на всех.
– Манкость, – произнёс Серёга Черток, Очкарик.
Вальдауф улыбнулся.
– Именно. Превосходное слово… А ещё очевидна независимость и внутренняя свобода, происходящие от раннего взросления. У вас в детстве были какие-то испытания, Таня? Вы были одна? В одиночестве дети быстро взрослеют…
Таня не ответила, немного приподняв голову, так что пальцы Вальдауфа, коснулись уголка её губ, намеренно или случайно, но выглядело со стороны это очень эротично… даже для меня, у меня редко встаёт от подобных зрелищ, но сегодня встал… манкость…
– Очень длинная высокая шея в гармонии с длинными руками, ногами, бёдрами, пальцами, особенный удлинённый тип, не слабый и дробный, но гибкий и сильный. Притом очень женственный, самый далёкий от мужского.
Он поднял на ноги Таню, наконец, отпустив её. Она очень высокая, если две другие доходили высокому Вальдауфу одна до плеча, а вторая – едва до подмышки, то Таня, без каблуков, не так как другие девочки, поднявшись, закрыла его подбородок своей макушкой. На ней свитер и шорты, а на ногах ботфорты, она носила их со всем подряд, или грубые ботинки, и это получалось клёво…