Лето. Деревня. Любовь

— Как у тебя появились Зина и Иван? — спросил он. — Или это тоже личный вопрос?

Маша улыбнулась очень светло.

— Очень просто. Зина с первого класса учится в моей школе. Она единственная Зина во всей школе, поэтому я ее и запомнила. Ее мама пила, и Зина очень рано стала самостоятельной. Она всегда была очень боевой девочкой, давала отпор всем своим обидчикам. Дралась на переменах постоянно. Мне она нравилась. Когда я узнала от директора школы, что у нее умерла мама и они с братом остались одни, я решила взять их к себе.

— Боевая — это не то слово. Да она ж оторва, Маш, это сразу видно. Как ты не побоялась привести ее к себе в дом?

— Она хорошая, Юр, — Маша посмотрела на него с упреком, даже немного сердито. — Поверь мне, через меня проходит много детей, и среди них есть и по-настоящему злые, испорченные мальчики и девочки. Она не злая и не испорченная. То, что снаружи, это просто защитный костюм из колючек и хамства. И она меняется в лучшую сторону, учится быть мягче и сдержанней. И с Лукой они учатся ладить. Я считаю, мне с ней повезло. Ну, а про Ванечку даже и речи нет, он моя любовь, вот и все.

— А что сказала тебе твоя мама?

— Да я все детство бездомных кошек и собак домой таскала, — засмеялась Маша. — Так что мама не была шокирована. Конечно, с Зиной они не ужились, всю самоизоляцию скандалили. Я даже хотела на съемную с детьми уйти, но тут очень кстати всплыла квартира Зинаиды и Ивана. Ну и Люся предложила в деревню поехать, отдохнуть.

— Что за квартира?

— Их мать им оставила свою двушку. Скоро как раз будет полгода со дня смерти, дети вступят в наследство. Квартира убитая, нуждается в ремонте. Зина сказала моей маме, что, когда мы ее отремонтируем, мы туда съедем. Мама уж и отчаялась меня куда-нибудь отселить, а тут такой шанс. Так что, скрепя сердце, но на Зину она дала свое согласие.

— То есть ты еще и квартиру Зинину ремонтируешь. И я почему-то уверен, что на свои деньги. И в наследство вступать тоже ведь деньги нужны?

— Да все у меня нормально с деньгами, не волнуйся, — отмахнулась Маша.

— Я ведь у Люськи могу спросить, — пригрозил он.

— Ладно, я взяла кредит на ремонт.

— А выплаты на детей?

— Выплат пока никаких нет, дети до конца не оформлены. Вот приедем в Москву и усыновимся.

Он покачал головой.

— Ты ненормальная.

— Почему? Потому что вкладываюсь в своих детей? Так я вообще-то собираюсь с ними жить одной семьей. А ты? — она посмотрела на него смеющимися глазами. — Ты нормальный? Ты тратишь сотни тысяч рублей своих личных денег на восстановление церкви. И не спорь, все в деревне знают, что это ты спонсируешь стройку. И что тебе на это говорит Люся?

Юрий не удержался, захохотал.

— Да, Марьванна, ты меня уела. Люся говорит, что я съехал с катушек на почве злоупотребления спиртными напитками.

— Ну, вот видишь. Ты меня считаешь ненормальной, а Люся тебя считает спятившим алкоголиком. И кто прав? Разве это важно, кто кем тебя считает, кто какой ярлык на тебя навешивает? Важно, что ты получаешь удовольствие от того, что ты делаешь. Или веришь во что-то, в кого-то — в Бога, в то, что можно полюбить чужих детей, и живешь в соответствии с этим. Это же такое счастье — иметь возможность делать то, что считаешь нужным и необходимым.

— Маш, а ты знаешь, я ведь совсем не верю в Бога. Всю жизнь был циником и атеистом, и сейчас не верю, — Юрий усмехнулся невесело. — Церковь строю, в церковные старосты подался, и все равно не верю. Наверное, это грех. А ты веришь?

— Конечно, верю, — Маша таинственно улыбалась в темноте. — Кто-то же наполняет наше сердце стихами. Понимаешь? Откуда-то они приходят к нам. Вот сюда, — Маша очень осторожно протянула руку и положила свою ладошку ему прямо в центр груди — там, где под рубашкой болел уродливый шрам.

— Мы уставились в небо, а с неба глядит на нас

Кто-то умный и добрый, и рассуждает строго:

Дать нам снова, еще один, самый последний шанс,

Или просто уйти, оставив нам мир без Бога…*

Юрий крепко перехватил ее пальчики и поднес их к своим губам. Улыбка Маши мгновенно увяла. Она вздрогнула всем телом и попыталась отнять руку. На ее лице появилось странное выражение беспомощности и уязвимости. Он даже испугался, что она сейчас заплачет.

— Машенька, — очень серьезно и очень тихо сказал он. — Иди сюда.

— Нет, Юра, нет, не надо, — скороговоркой выдохнула она и все-таки вырвала свою руку из его захвата. Несколько раз глубоко вздохнула и отвела глаза, в которых плескалась какая-то адская смесь неопределимых чувств. Женщину била дрожь, это было хорошо заметно.

Ему неожиданно стало холодно и неприятно.

— Маш, почему? Я тебе до такой степени противен?

Она улыбнулась горькой улыбкой, по-прежнему глядя в сторону.

— Что ты, Юра, нет, конечно, нет. Не в тебе дело. Дело во мне.

У нее начала дрожать губа, и глаза все-таки предательски заблестели.

— Маш, ты же понимаешь, что ты мне очень нравишься? Почему же тогда не разрешаешь просто поцеловать тебя? Ты меня боишься? Боишься моих прикосновений?

— Я себя боюсь, — она порывисто встала из-за стола. — Юр, спасибо тебе за свидание, все было очень хорошо, правда. Поедем домой, пожалуйста.

Вслед за волной недоумения и разочарования его захлестнула волна гнева. Хотелось рычать и кидаться стульями. Но слезы Маши быстро привели его в чувство. Каким-то невообразимым усилием воли он сдержался.

— Иди к машине, я сейчас счет оплачу и поедем, — сухо сказал он.

Он зашел в туалет, умылся холодной водой и долго смотрел сам на себя в зеркале. Он в первый раз в жизни оказался в такой дурацкой ситуации, и не знал, что ему делать дальше.

Обратно ехали в напряженной тишине. Маша смотрела прямо перед собой невидящими глазами и, судя по сжатым в кулаки ладоням, размышляла о чем-то нехорошем. Своего спутника она как будто не замечала.

Юрия уже отпустило. Он сто раз себя мысленно обругал, что проявил несдержанность и полез к Маше. Испортил такой замечательный вечер. Он что, всерьез рассчитывал, что она повесится ему на шею? С другой стороны, почему Маша так странно среагировала на его абсолютно невинное прикосновение? Может, не все так плохо, просто он поспешил? Может, нужно ей дать время разобраться в своих чувствах, привыкнуть к его прикосновениям, к его близости?

Когда подъехали к воротам дома, Маша сразу попыталась выйти из машины, но Макаров успел поймать ее за руку.

— Сидеть! — рявкнул он. Маша вздрогнула и послушно плюхнулась обратно в пассажирское кресло. Посмотрела на него испуганными глазами.

— Маша, прости меня, пожалуйста, я му…дак, — сказал он ей тихо и смиренно. — Я больше так не буду.

И одновременно скрестил пальцы за спиной. На всякий случай.

Она какое-то время с тревогой вглядывалась ему в лицо, а потом слабо улыбнулась.

— Это ты меня прости. Это не твоя вина, что я… такая. Ненормальная.

— Ты уж точно нормальнее меня, Машенька. Давай просто забудем этот неприятный эпизод и будем общаться, как ни в чем не бывало. И попробуй только заикнуться, что ты уезжаешь домой, я очень сильно на тебя обижусь. Ну что, мир?

Она осторожно вложила свою ладонь в его лапищу и кивнула. Улыбнулась уже уверенней.

— Маш, ты иди домой, я машину загоню.

Он дождался, пока она исчезла за калиткой, взял телефон и набрал Люсю. Ему просто необходимо было докопаться до сути.

— Ну, чего тебе? — неприветливо буркнула та вместо приветствия.

— Люся, просто скажи: что с ней не так?

— С Зиной? — оживилась Люся.

— С какой нафиг Зиной! С Машей!

— Ооо, она уже не Машка и не Марьванна, а Маша! Какой прогресс! — тут же начала издеваться сестра. — Что, дала тебе от ворот поворот? Люблю Малинкину, не подвела она меня! Все с ней так, Макаров, отличная она тетка, и мать отличная, и педагог классный, и человек она просто замечательный. А ты иссволочился там в своей ментовке, по-человечески разговаривать разучился! Небось, сразу приставать к ней полез? Подумай лучше, что с тобой не так, герой-любовник! С ней нельзя так!