Страница 9 из 10
Вот в чём дело. Мне нравятся мальчики, и я хочу узнать их получше, но, честно говоря, я втайне хочу смотреть на девочек. Мне нравится разглядывать их гладкую, чистую кожу, внимательно рассматривать, как она блестит, как притягивает загар и пышет здоровьем. Папа говорит, что фотографии в журналах отфотошоплены – на компьютере убраны все изъяны моделей: прыщи, пигментные и родимые пятна. Он утверждает, что в реальной жизни никто не выглядит настолько идеально. Ему надо еще раз посмотреть на ноги Ливви. У нее лучшие ноги из всех, что я видела. К ней же никто не приходил с фотошопом, верно?
– Саманта Бэклер! – В дверях стоит седая женщина в самом уродливом кардигане во всей истории кардиганов.
Мама кладет свой журнал и шепчет: «Это мы». Можно подумать, вызывают какую-то другую Саманту Бэклер.
Мы идем за доктором Чарльзуорт и ее кардиганом по длинному узкому коридору. Наверное, этот кардиган вязала ее старая слепая бабушка. Оранжевые, розовые и черные полоски идут зигзагом, а между ними – маленькие бантики из лент и огромные пуговицы, похожие на макаронины. Мода проехалась по ней катком. Нужно срочно звонить в службу спасения.
Мы заходим в кабинет, и доктор Чарльзуорт закрывает дверь. Кабинет маленький и темный. Стоит стол, на котором ничего нет, даже телефона или листа бумаги. Высокая кушетка, покрытая белой простыней, книжная полка и два коричневых стула, приехавших прямиком из семидесятых. На стене – плакат с изображением человеческого скелета. Всё. В центре внимания ее кардиган.
– Вы только что переехали? – спрашивает доктор Чарльзуорт у мамы, садясь в кресло. – Мы не нашли вашу карту. Ее пришлют?
– А, да, я организую это. – Мама ведет себя странно. Сжатые руки на коленях, спина прямая, нервная улыбка – будто она на экзамене.
– В регистратуре мне дали кое-какую информацию. Вы пришли поговорить о Саманте?
Мама кивает слишком старательно.
– Да, доктор. Об ее экземе.
Доктор Чарльзуорт поворачивается ко мне.
– Это Саманта?
Тупица. А кого бы еще мама привела с собой?
– Да, – говорит мама. Затем выразительно добавляет: – У нее очень серьезная экзема, доктор. Очень серьезная.
Доктор Чарльзуорт встает и подходит к моему стулу.
– Закатайте рукава, пожалуйста.
Я закатываю рукава. Она наклоняется. На кончике носа заляпанные очки в золотой оправе. От нее пахнет чем-то похожим на средство, которым мама чистит ванну.
– Думаю, лучше ей снять одежду, чтобы я ее осмотрела. Вы не против, миссис Бэклер?
Не против ли мама?! А как насчет меня? Я что, фигурка из картона?
– Я забыла сказать, миссис Бэклер. У нас сейчас работает стажер, его зовут доктор Трэвис. Вы не будете возражать, если я его позову?
Она сказала его? Это мужчина?
– Нет, конечно. Всё в порядке, – говорит мама. – Только так они смогут стать настоящими врачами. По учебникам ведь толком не научишься, верно?
Доктор Чарльзуорт указывает на сложенную тонкую рубашку на смотровом столе.
– Пусть ваша дочь разденется и наденет эту рубашку. Я вернусь через минуту.
Как только она закрывает за собой дверь, я шиплю:
– Я не хочу, чтобы какой-то мужчина на меня смотрел!
Я складываю руки на груди. В том месте особенно не на что смотреть, но всё равно!
– О, ради бога! Он не какой-то. Он врач. Он всё время смотрит на обнаженных людей. Он хочет посмотреть на твою кожу, а не на задницу!
Она стягивает мою кофту.
– Поторопись!
– Я могу сама!
– Чего ты ждешь? Они вернутся с минуты на минуту.
Я рисую пальцем круг в воздухе.
– О, ради всего святого! – фыркает мама, отворачиваясь. – Будто я тебя никогда не видела. Я вытирала твою попу, когда ты была младенцем, если ты забыла.
Я снимаю одежду и бросаю ее на пол у кушетки. Заворачиваюсь в рубашку, завязываю ее и пытаюсь залезть на кушетку. Почему их делают такими высокими? Где тут лестница? Из-за такой высоты у меня сейчас кровь носом пойдет.
– Теперь уже мне можно повернуться? – спрашивает мама.
– Если нужно.
Мама видит мои вещи, брошенные на пол. Вздыхает, поднимает их и складывает аккуратной стопочкой. Охает:
– Саманта! – держа мои трусы двумя пальцами. – Это ты могла оставить!
– Но она сказала снять одежду, это тоже одежда, разве не так?
Дверь открывается, и мама кидает мои трусы себе в сумочку. За доктором Чарльзуорт заходит парень, который выглядит как кинозвезда. Без шуток. Он будто вышел из декораций какого-нибудь фильма про докторов. Он доктор Сказочный. Доктор Восхитительный. Доктор Чарующий. И он собирается смотреть на меня – обнаженную!
Святые помидоры! Я хочу свои трусы назад. Сейчас же. Доктор Чарльзуорт представляет его:
– Это доктор Трэвис.
– Приятно познакомиться, Саманта.
У него американский акцент. Вау! Может быть, он из Голливуда?
– А вы, должно быть, мама Сэм? Рад встрече.
Мама выглядит так, будто прямо сейчас растает в своем кресле.
– Эм… Здравствуйте…
– Она раздета? – спрашивает доктор Чарльзуорт маму.
– Да, раздета, – говорю я до того, как мама успевает ответить. Почему доктор Чарльзуорт не говорит со мной? Пациент я!
– Ляг на спину и опусти рубашку до пояса.
Я делаю, как она просит, оставляя одну руку на груди. Доктор Чарльзуорт и доктор Трэвис подходят ко мне. Доктор Чарльзуорт включает яркую лампу. Свободной рукой я закрываю лицо, потому что свет раздражает глаза.
Я слышу шелест пластика и щелчок резинки. Чувствую, как кто-то трогает мой живот. Они в резиновых перчатках! Они что, думают, что могут что-то от меня подхватить?! Меня уже осматривали врачи, конечно, но не так. Это унизительно. Я хочу уйти! Я хочу пойти домой сейчас же! Я хочу убежать по дороге в своей тоге-рубашке-простынке-черт-знает-в-чём-еще, забраться под кровать и никогда больше оттуда не показываться.
– Видите, доктор Трэвис? Видите, как здесь отслаивается кожа?
Ее резиновые руки тычут и колют.
– Видите эту приподнятую и утолщенную кожу? Это от постоянного трения и расчесывания. А это видите? Здесь значительная атрофия.
Я чувствую на себе другие руки, но уже без перчаток – они теплые и мягкие. Кожа к коже.
Доктор Чарльзуорт цыкает.
– Нужно надеть перчатки, доктор Трэвис.
– Не вижу необходимости, – тянет он слова со своим прекрасным акцентом.
– Это должно быть привычкой, вне зависимости от необходимости, – говорит доктор Чарльзуорт. – Видите? Кожа лопнула и мокнет.
Я лежу не шевелясь, чувствуя на себе их руки, слушая их «хм» и «угу» и докторские разговоры на докторском языке, который я не понимаю. Они просят меня перевернуться на живот, чтобы осмотреть спину. Я сама никогда не видела свою спину. У мамы в спальне есть длинное зеркало, вмонтированное в стену, и я стояла перед ним, пытаясь заглянуть через плечо, но моя шея не как у жирафа, поэтому я смогла увидеть только кое-что. Но я могу ее потрогать – она грубая там, где я чешусь, похожа на наждачку и вся в чешуйках. В неровных, бугристых, комковатых кусках, будто кто-то вымазал меня дегтем и обсыпал гравием. Как бы моя спина ни выглядела, я уверена, она совсем не похожа на спины женщин из журналов. Интересно, доктор Трэвис не начнет изрыгать свои кишки прямо на пол от такого зрелища? Я, должно быть, самое мерзкое из живых существ.
Я лежу лицом в простыню, а они водят руками по моим ногам. Я могу представить, что они трогают: вздутые круглые рубцы, потрескавшиеся и сочащиеся. Маленькие пятна запекшейся крови. Наросты, которые я соскребаю ногтями. Утолщения на коже, больше похожие на резину. И странные красные обожженные очаги, окруженные белоснежной кожей. Мое тело напоминает поле битвы: краснокожие берут верх над бледнолицыми.
– Вы не преувеличивали, миссис Бэклер, – говорит доктор Чарльзуорт. – Ваша дочь, должно быть, жестоко страдает от своего состояния.
– Я не понимаю, – говорит мама, поперхнувшись.