Степан Разин

«Северный Меркурий» (из Гамбурга), октябрь 1670 года: «Между тем в Московии происходят всё более удивительные дела, ибо у мятежников обнаружился кровный наследник прежних астраханских и казанских царей, который сообщничает с ними, а из Смоленска и из многих мест сообщают, что мятежники якобы находятся уже в 75-80 милях от Москвы и что они движутся, разделившись на три армии». «Северный Меркурий», 9 ноября: «Нам пишут из Риги, что волнения в Москве усиливаются с каждым днём. Вождь восставших недавно снова отказался от предложенных ему очень выгодных условий, так как считает, что если он разоружится, великий князь найдёт предлог, чтобы наказать его за мятеж».

Неизвестно ни о каких условиях, которые якобы предлагали Разину. Но, допустим, предлагали, просто это не отражено в документах или документы пропали. Правдоподобно ли это допущение? Кажется, что нет. Раньше — до Симбирска, в Астрахани, — возможно. Но теперь амнистировать десятки тысяч бунтовщиков, поощряя их на новые восстания, значило бы окончательно расписаться в своей слабости. Но слухов-то, слухов! Опять «Северный Меркурий», 27 ноября: «...высшие московитские офицеры отправились сражаться с ним [Разиным], и он разбил их и, с лёгкостью продолжая начатое, присоединил к уже завоёванному Казанскому царству несколько других княжеств. Многие офицеры из армии великого князя перешли в его армию, включающую среди прочих татар казаков и немецких офицеров. Таким образом, близ его [царя] персоны осталось только несколько высших сановников, растерянных не менее, чем он сам...» Недаром правительство было в гневе и постоянно ругалось на проклятые «куранты». (Получаемые Посольским приказом иностранные газеты держались в строгой тайне «для того, чтобы ни один частный человек не узнал прежде двора, что происходит внутри государства и за границей»[78]).

А иностранцы писали, что Разину на помощь вот-вот придёт Речь Посполитая, которой он обещал вернуть земли, отошедшие к России по Андрусовскому перемирию в 1667 году, или Швеция, или Персия; дошло до того, что в ноябре 1670 года в ответ на предложение союза со Швецией царь потребовал наказать газетчиков, писавших о Разине. О том, что Разин звал на помощь персидского шаха, некоторые упоминания есть, но насчёт Швеции и Речи Посполитой ничего не известно. Но исключить это никак нельзя: мы уже видели, что Разин готов был взять в союзники любую силу. Как, впрочем, и правительство: «Уже в начале Крестьянской войны, в 1667 году, прибывшие в Москву польские послы — черниговский воевода Беневский, референдарий Бростовский и секретарь Шмелинг — заключили договор об образовании союзной армии по 25 тысяч с каждой стороны на случай выступления против турок, татар и бунтующих казаков»[79].

Когда шведские, немецкие и прочие газеты писали, что Разин «присоединил к уже завоёванному Казанскому царству несколько других княжеств», ситуация на самом деле уже менялась (с конца октября) в пользу правительственных войск. Борятинский после Симбирска отправился в Алатырский уезд, где, по его словам, произошло грандиозное сражение с пятнадцатитысячной (не будем забывать, что преувеличивать было одинаково выгодно обеим сторонам) армией повстанцев под селом Усть-Урень; воевода разбил эту армию наголову и забрал 11 пушек. Жители окрестных мест с хлебом-солью, с хоругвями и пением встречали царских солдат, как они только что встречали атаманов; всех допрашивали, часть казнили, остальные должны были присягать. В некоторых сёлах жители по два и более раз переходили то на одну, то на другую воюющую сторону. Наживин: «И мятежники около села Апраксина были разбиты снова, зачинщики казнены, и так как действительность и прочность присяги была очевидна, то батюшки снова заставили повстанцев целовать крест, а те, целуя крест, думали, как бы снова извернуться да ударить по ненавистным...»

Которая из побед воевод была наиболее значимой, «переломной», судить трудно. Маньков считает, что это боестолкновение у села Путятина Арзамасского уезда. Марций в своей диссертации (основываясь на иностранных источниках) пишет, что главные сражения произошли под Мурашкином, где «очень отличились немцы: русским пришлось бы уйти с поля боя (они уже начали отходить), но немецкая конница подоспела к ним на помощь и, врезавшись в самую гущу мятежников, смешала их ряды и обратила в бегство. Число убитых было огромно, а всех, попавших в плен, перебили», и Лысковом: «здесь пали лучшие силы мятежников, и сражалось уже не столько войско, сколько беспорядочная толпа». Было это в двадцатых числах октября. Костомаров: «Он (посланный Долгоруковым воевода Щербатов. — М. Ч.) начал праведный розыск и казнил участников мятежа. Одни были повешены, другие посажены на кол, иные прибиты гвоздями к доскам, некоторые изодраны крючьями или засечены до смерти. В числе казнённых был какой-то родственник Стеньки. Те, которые успели убежать, не спаслись от смерти и, скитаясь в пустынных лесах, погибали от голода и стужи».

Долгоруков сообщал 28 октября в приказ Казанского дворца (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 174), что мурашкинские жители сами схватили и выдали «воров» и «товарыщи мои, выняв ис тюрьмы тех воров, за их воровство велели казнить смертью: отсечь головы, а иных повесить, а иным отсечь руки и ноги, а туловища повесить, а 3-х человек посадить на колье, а 14 человек бита кнутом и отсечено им по пальцу».

Воевода Яков Хитрово отбил у восставших Шацк и Керенск. Весь октябрь мятежники осаждали Тамбов — по этому поводу велась громадная официальная переписка. Руководил пятитысячным (по слухам) войском осаждавших атаман Тимофей Мещеряков; 26 октября усманский воевода И. Маслов писал воронежскому воеводе Бухвостову (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 172), что, по словам тамбовского воеводы Е. Пашкова, «воровские казаки и мятежники танбовских сёл, всяких чинов люди, идут к Танбову большим собраньем наскоро, и чаеть де их приход к Танбову к нынешнему числу и ночи». Каким-то образом Пашкову удалось Мещерякова запугать или перехитрить, и тот сдался. Леско Черкашенин был разбит под урочищем Красный Пришиб (сам он бежал на Дон). И везде одно и то же, как пишет Костомаров: казни и целование креста. Но количественное соотношение казней и целований в каждом населённом пункте было разное: одни градоначальники расправлялись не только с бунтовщиками, но и с их семьями, другие пытались взять мягкостью, всепрощением. Мещерякова, к примеру, не казнили и даже оставили на свободе.

Среди тех, кто осаждал Тамбов, был дядя Разина Никифор Черток; в ноябре, когда осада развалилась, он с небольшим отрядом (400 казаков) пошёл в Козлов (Мичуринск), по пути собрал несколько тысяч народу и выдержал ряд сражений у сёл Боково и Кузьмина Гать; как считают Е. В. Чистякова и В. М. Соловьёв («Степан Разин и его соратники»), Черток был чуть ли не единственным, кто мог не только занимать села, выходящие с хлебом-солью, но и побеждать в серьёзных сражениях с правительственными войсками.

Мещерякову ничего не сделали, а зря: крест он целовал, но потом снова пошёл осаждать Тамбов — с подошедшими отрядами казаков с Хопра; сила была довольно серьёзная, осаждавшие предприняли в середине ноября шесть попыток штурма, но ничего не вышло. Всё-таки без сильной поддержки изнутри брать города никак не получалось. Ни штурмом, ни осадой разинцы не взяли ни одного города. Их стихия была — вода, сражения на воде...

В ноябре восстание в Поволжье только ширилось, правительство без конца слало то туда, то сюда вооружённые отряды, но бои скорее походили на стычки. Однообразные отчёты воевод: был бой там-то и там-то, таких-то и таких-то велели повесить, таким-то отрубить ноги, иные под пытками говорили, что Разин с патриархом Никоном идёт на Москву.

Расправлялись с мятежниками с обычной тогда жестокостью: рубили конечности, выкалывали глаза, вырезали языки, это уж какой воевода как захочет, общего правила не было. От ужаса все доносили друг на друга. Анонимное «Сообщение...» о расправе Долгорукова над арзамасцами: «Место сие являло зрелище ужасное и напоминало собой преддверие ада. Вокруг были возведены виселицы, и на каждой висело человек 40, а то и 50. В другом месте валялись в крови обезглавленные тела. Тут и там торчали колы с посаженными на них мятежниками, из которых немалое число было живо и на третий день, и ещё слышны были их стоны. За три месяца по суду, после расспроса свидетелей, палачи предали смерти одиннадцать тысяч человек». Марций: «...тех, что попались живыми в руки победителей, ожидали в наказание за государственную измену жесточайшие муки: одни пригвождены были к кресту, другие посажены на кол, многих подцеплял за рёбра багор... Тех, что сначала смогли бежать, а потом были схвачены, свирепо казнили прямо на месте, а бежавших в безлюдные места заморили голодом». Надо сказать, что у многих военачальников (Ромодановского, например) действия Долгорукова вызывали брезгливость.

78

Маньков А. Г. Иностранные известия о восстании Степана Разина. Л., 1975.

79

Там же.