Страница 19 из 109
Считается, что, захватив Яик, Разин в тот же день казнил, точнее, приказал казнить Яцына и 170 стрельцов. Факт убийства Яцына подтверждён многими документами. О казни 170 стрельцов — как показывал впоследствии на допросе человек, по его же собственным словам (Крестьянская война. Т. 3. Док. 208.26 июля 1672 года — отписка астраханского воеводы Я. Одоевского в приказ Казанского дворца об отсылке допросов участников восстания), непосредственно производивший казнь, — бывший сотник Острогожского полка Яков Чикмаз (или Чикмез; до встречи с Разиным человек зажиточный и преуспевающий). Однако ни в сводке, ни в приговоре Разину эти убийства не упоминаются, так что этот факт сомнителен, во всяком случае, сомнительно количество убитых: зачем Чикмезу было нужно такое признание? (Что именно Чикмез убивал, подтверждают показания стрельцов от 26 июля 1672 года (Крестьянская война. Т. 3. Док. 209), но никаких цифр они не называют).
С. М. Соловьёв: «Яцын с своими стрельцами не сопротивлялся, но и не приставал явно к ворам. Это не понравилось атаману: вырыли глубокую яму, у ямы стоял стрелец Чикмаз и вершил суд своих товарищей, начиная с Яцына: сто семьдесят трупов попадало в яму». А вот Костомаров, которого никак нельзя заподозрить в снисходительности к Разину, на 170 убитых не настаивает: «Стенька приказал вырыть глубокую яму и повёл к ней Ивана Яцына; стрелец Чикмаз отрубил ему голову; то же сделали с другими начальниками и некоторыми стрельцами». Непонятно, зачем нужно было убивать столько стрельцов и восстанавливать это сословие против себя; тот факт, что впоследствии стрельцы в разных городах не боялись Разина, а массово переходили на его сторону, тоже косвенно опровергает версию о столь массовом убийстве.
Беллетристы, конечно, принимают это количество за чистую монету. Наживин:
«А вокруг, вдоль стен и по стенам, по крышам и по бурханам стояли посадские люди, — женщины, казаки, дети, попы, стрельцы, девушки, — ужасались, ахали, отворачивались, закрывали глаза, но не уходили, и, когда смотрели они на разрядившегося Степана, в глазах их был и ужас, и подобострастие...
— Сто семьдесят... — всё бахвалясь, крикнул Чикмаз, отирая пот и уже не раз сменив саблю. — Ещё кого?
— Довольно... — громко сказал Степан. — Будет!..
И в самом тоне его все услышали полную уверенность, что, действительно, надо было порубить сто семьдесят человек, не больше и не меньше...»
Это не Разин — это Ежов какой-то или Вышинский... При всей жестокости Разина — будто ему в тот момент больше делать нечего было, как считать стрельцов...
Советские романисты — в отличие от эмигранта Наживи на — пытались Разина как-то оправдать. У С. П. Злобина пленный стрелец хотел убить Разина, его зарубили: «Выходка молодого десятника поразила его. Он не мог понять, из-за чего этот молоденький паренёк обрёк себя на смерть. И Степан ничего не сказал на злобный возглас Сергея. “Всех так всех! Пусть казнят! — мысленно согласился он. — А чего же с ними делать?! В тюрьме держат на измену? Самому себе в спину готовить нож? В осаде сидеть, голодат да столько врагов кормить на хлебах?!”». Но он мучится: «Возня, торившаяся кругом, едкий дым, комары, поминутно садившиеся на виски и на шею, проклятый зной, душно висевший кругом, исходивший, казалось, из недр опьянённой кровью толпы, — всё томило Степана. Степан поглядел на то, что творится вокруг, и только тут увидел в яме под плахой кровавую груду казнённых стрельцов. “Куды же столько народу казнит!” — мелькнуло в его уме, и сердце сжалось какой-то тяжкой тоской». Черноярец вступается, прекращает казни, а Степан и рад:
«“Не ладно, и впрямь не ладно — казнили их сколько! — подумал Степан. — Грозой нельзя городом править. Добром бы правит, не силой!.. А то — как дворяне...”». У А. П. Чапыгина вмешивается один из казаков:
«— Батько! Я тебе довольно служил, а ты не жалостлив — не зришь, сколь ты крови в яму излил? <...>
— Ведаю я, кого жалеть и когда».
А вот А. Н. Сахаров на сей раз никак Разина не оправдывает — даже приписывает ему изуверскую хитрость, что вполне убедительно:
«— Что с головой делать будем, как решим с другими кровопийцами?
— Смерть голове! — закричал кто-то из голутвенных людей.
— Смерть ему! Смерть! — закричали и другие.
— Будь по-вашему, — отвечал Степан, хотя сам уже давно решил разделаться с Яцыным, верным слугой государевым...
Один из стрельцов, перебежавший к Разину ещё на Волге, взял в руки саблю и полоснул ею с размаху Яцына по шее. Степан спокойно посмотрел, как упала в яму яцынская голова, как рухнуло вниз безголовое тело. Потом он обернулся к казакам и городским людям и указал на других стрелецких начальников и стрельцов, которые обороняли ворота:
— Бей их, робята!
Сто семьдесят человек полегли тут же на месте».
Читателю, наверное, любопытно, как решил этот эпизод В. М. Шукшин со своим «интеллигентным» героем. Никак. У него действие романа начинается позднее[40].
Оставшимся в живых стрельцам было предложено либо вступить в разинское войско, либо уйти. Они (неизвестно, сколько их было) разделились. Но потом Разин вдруг передумал, послал за ушедшими погоню, и им предложили иной выбор: сотрудничество или смерть. Об этом сообщает на допросе в Астраханской приказной избе в 1672 году стрелец Васильев: «Потом послал воровских казаков за теми стрельцами. И тех де воровские казаки, сугнав на Раковой Косе, побили до смерти» (Крестьянская война. Т. 3. Док. 232). Сам Васильев и ещё сколько-то стрельцов повили с казаками. Кстати, о казни 170 человек Васильев не упоминает. Не говорят о ней и два других выживших и допрошенных стрельца — Власов и Дворянинов: по их версии, казнили Яцына, затем стрельцов отпустили, затем погнались за ними.
Почему Разин передумал? А. Н. Сахаров:
«Стрельцы тут же увили из городка в степь, а Степан не находил себе места, и мысли одолевали его самые разные. Закрадывался страх, что придут через несколько дней стрельцы в Астрахань и разнесут по всему государству весть о суровой расправе, какую он учинил над государевыми людьми в городке. Жди тогда беды и воеводского прихода. А куда податься? На Дон все пути перекрыты. В Персию поздно уж, не успеет вернуться до зимы. А зимой какой поход. Эх, зря выпустил стрельцов. Бередило и другое, хотя открыто никогда бы в этом не признался: не захотели стрельцы признать его атаманство, презрели его ласку и внимание».
Звучит малоубедительно: о «расправе» (если она была) так и так бы узнали, а обида выглядит детской. Возможно, просто не хотел оставлять в живых потенциальных вооружённых противников.
Покончив с убийствами, стали устраиваться на житьё. В устьях Яика поставили блокпосты. Возможно, хотели иметь удобную постоянную базу для пиратства на реках и Каспии. Жили тихо, пиратствовали помаленьку; у С. П. Злобина Разин, как Пётр I в Голландии, сам строил лодки... Как считается (не подтверждено документами), имущество богатых людей и чиновников отобрали и поделили на остальных (так делалось впоследствии, но конкретно насчёт Яицкого городка — домыслы, логичные, впрочем: раз так было в Астрахани, то почему бы и не на Яике). А. Н. Сахаров: «Степан сам руководил дуваном, чтобы всё было по справедливости. И когда видел, какую радость приносит дуван людям, сам он светлел и отмякал. Подходил, шутил с одарёнными людьми и видел, что не в вещице дело, не в рубахе или портах, а в том, что не забыли человека, выделили, уважили, поставили его вровень со всем миром».
В данном случае более убедителен неприязненно относящийся к Разину С. В. Логинов: «Купеческое и городовое добро поделено на кругу меж всеми жителями городка — кто и не хотел, всё одно свою долю взять был обязан, чтобы не оказалось среди мещан никого не связанного круговой порукой». Впоследствии все замешанные в мятеже будут клясться, что «дуван» им всучили насильно; возможно, отчасти так и было. Хлеб и казну не делили, а прибрали и распоряжались ими по мере надобности. Предположительно — также по аналогии с тем, что Разин делал потом в других городах, — ввели казачий строй: «кругом» стали жители города (избрали кого-то городским атаманом или им был Разин — неизвестно). Долговые и кабальные записи в Приказной избе уничтожили, всех объявили свободными (в городах не было крепостных, но были холопы — люди примерно с такими же правами). Всем было разрешено заниматься прежними торговыми и промышленными делами. Калмыки, кочевавшие неподалёку, пришли и предложили для торговли скот и молочные продукты. Историкам всё равно, а беллетристам и читателям интересно: как это станет городским головой военный без малейшего опыта? С. П. Злобин:
40
Существует, конечно, ещё масса романов о Разине кроме тех, к которым мы постоянно обращаемся. Их круг отбирался по принципу: наличие оригинальной концепции; популярность (популярны — значит, участвовали в сотворении мифов); художественное своеобразие.