Страница 24 из 72
Г. Гессе, «Игра в бисер»
Не грех ли на залив сменять
дом колченогий, пусторукий.
Б.Ахмадуллина
Что за жизнь должна быть у людей, чтобы только от перемены несвободы на меньшую они уже сходили с ума? Или дело именно в перемене? Выбрались из подвалов – в прямом и переносном смысле. Или – в весне? Что для них – свобода?
Поселение Малеевское, или совхозное отделение Овощное, от Деднова (Дединово местные чаще называют по-старому – Дедново) вверх по течению километра четыре, по асфальту все десять.
Нет в нашей средней полосе поры лучше, чем середина мая: всё цветёт, щепка на щепку лезет (Ощепков на Ощепкову, «Люба! Я вернулся!»), земля дышит, рвёт её изнутри семя и рвётся само, и рыба, и птица, и откомандированный в колхоз физик – все с ума сходят: весна!
Эх, разогнаться бы до сверхзвуковой – быстрее, быстрее, хотится, хотится… – но то и дело приходилось тормозить, а то и останавливаться: слева направо переходило дорогу одно коровье стадо, через километр справа налево другое, ещё через полкилометра третье стадо вообще шло по дороге, украшая асфальт дымящимися заплатами, а по сторонам, вблизи и вдалеке тут и там виднелись ещё и ещё разноцветные коровьи семейства.
Поручик от нетерпения нервничал, Аркадий ликовал:
– Свобода! Воля! – В восхищении тыкал пальцем то в сторону одного стада, то другого и радостно выдыхал: – Вот это галока!
Поручик и не переспрашивал, какая-такая галока – команда начинала привыкать, что Аркадий вытворял последнее время со словами не пойми что, иногда произнося и самому себе непонятные созвучья – но про себя подумал, что если кто-то захотел бы придумать этакую коровью планету, то лучшего прообраза, чем эта окская пойма, нигде в мире не найти.
– Плодитесь, коровы! – орал не своим голосом в открытое окно Аркадий, – плодитесь, жизнь коротка! – и опять своё, – свобода! Воля!
После поворота перед Бором дорога километров пять петляла вдоль Прорвы, утонувшей в густом дурмане черёмуховых зарослях. И само Малеевское кипело белым – цвели яблони и вишни. И маленькое человеческое облачко, движущееся на трёх железяках к заветному месту на волшебной реке, тоже кипело белой радостью ожидания… чего?
О, как проста и одновременно непостижима природа этой ожидаемой радости… проста, конечно, проста, ибо всего-то закупка «лучка зелёного» на закуску – а что может быть обыденней? – уже отголосок древнего общего моления, малого собора, единения той души, которая в таком вот соединённом виде и есть – русский человек, с песней, пляской и хороводом; души, этого Богом устроенного для русского человека гнезда, из которого он, вечный Божий птенец, уж тысячу лет выпадает, по которому эту же тысячу лет тоскует и ищет любой малый повод возвращения в него – в состояние исконного русского малого собора – общего труда, общего отдыха, общего кайфа!
Поручик на «копейке» (Аркадий на переднем и никакой Николаич на заднем), Капитан на «запоре» (сзади, заваленный канистрами и банками, Виночерпий и никакой Орликов спереди, запихнули-таки), и Африка с Семёном – на «Урале». От радости клаксонили: «Едем! Свобода! Воля!»
Поворот за поворотом приближались к Малеевскому. Каждый из ребят по доброму десятку раз бывал здесь – на посадке, на прополке, на уборке… родные места! Да только что эти посадки-прополки-уборки? Воля! Ока! Фляга с брагой! Песни, рыбалка, девчонки… э-эх! Свобода!
И орал целомудренный Аркадий то в своё окно, то в ухо Поручику:
– Свобода! Воля!
А на заднем сидении приходил в себя, вовремя проблевавшись, но скорее от приближения заветного берега, Николаич. Как обычно в таком «возвращающемся» состоянии, первыми начинали активничать его светлые мозги – руки поднять и глаза открыть он ещё не мог, но – мозги, мозги! – уже в абсолютно трезвом тумане начали активно перемалывать жерновами полушарий влетавшие в уши слова, а влетали с небольшим интервалом только эти два: свобода! Воля!
«Вот дурак, кричит подряд два таких разных слова… Кто сказал, что русскому человеку нужна свобода? – рассуждал мозг физика, не спрашивая разрешения у спящего хозяина, – это жалкое слово. Обидное для русского человека слово. Свобода нужна рабу. Русскому человеку не нужна свобода. Русскому человек нужна не свобода, русскому человеку нужна именно воля».
Потом мозг попытался привязаться к месту и времени – где я? Сколько уже едем? – но не сдающийся хмель вместо времени и места всё подсовывал «свободу» и «волю», одну вместо места, другую вместо времени, и заставлял рассуждать о них, забавляясь послушностью этого средоточия ума ему, безмозглому хмелю.
«Свобода – от. Воля – для. Общая область у этих двух множеств, Свободы и Воли, невелика, так что синонимами в русском языке они называются по ошибке, – так резвился мозг в хмельной колее. – Ложный вектор свободы на вольную землю запустили из горького лука – «свобода, равенство, братство». Из всех, известных миру, словесных триад эта, по несовместимости членов, на втором месте, сразу после лебедя, рака и щуки. Хотя в пределе своего значения свобода, конечно, будет означать равенство, ибо тогда она не что иное, как хаос, в человеческом понимании – смерть. Все равны. Но с братством ни свобода, ни равенство ни в каком пределе не подружатся. Братство по смыслу своему – теснейшая (кровная) связь (связь – несвобода) людей друг с другом, зависимость друг от друга, то есть именно несвобода, да и от равенства братьев человеческая история ничего кроме междоусобицы и раздрая не знала. Только чёрт, шутник, мог поставить эти три слова рядом. Так же, как свободу и волю».
Эх, сколько светлых мыслей живёт в туманном мозгу, одна беда – коротко живут, беспамятно, а то бы… но он, мозг, продолжал.
«Свобода – центробежна, воля – центростремительна.
Свобода разрушительна, воля – созидательна.
Свобода социальная – развод, одиночество; воля – свадьба, семья.
Свобода – единолична, воля – соборна.
Свобода – подельница Закона, воля – родня Совести.
Свобода биологическая – разложение, воля – рождение.
Свобода физическая – распад, воля – синтез.
Свобода – невесомость, безразличие; воля – притяжение, любовь.
Физический апофеоз свободы – ядерный взрыв, воли – синтез трансурановых в звёздах.
Свобода абсолютная – хаос, победа энтропии, холодная смерть; абсолютная воля – космос, жизнь.
Свободу можно отнять, как игрушку; волю – только убить. Воля – не игрушка.
Свобода – это горькое безволье, воля – сладкая несвобода…
Какие ж это синонимы???
Потому и вольный казак, что обязан рубежи защищать, и вольный каменщик, потому что повязан до гроба…»
Да, рассуждалось на редкость легко – алкоголь при наступлении и отступлении иногда так чистит мозги от всяких шумов, что оставшиеся в его внимании вещи видятся как никогда ясно.
«Не зря ребята абсент дули… не зря. А каковы их европейские оксюмороны? Кантовская «свобода воли». Коктейль зелёного с горьким. Как будто ты с жуткого похмелья, Кант протягивает тебе стакан и говорит: можешь не пить. Что-то уж одно: свобода – пей, поправляйся! Воля – перемучайся и всё! Или энгельсовская «осознанная необходимость» – наоборот, и не свобода, и не воля, просто удлинённый кукан. А вся разница, что к тебе, похмельному, теперь не Кант, а Энгельс со стаканом: можешь не пить – свобода… но – необходимость, тем более осознанная – пей! Вот черти!»
И достойно завершил свой свободо-вольный анализ:
«Свобода – это пить, воля – отказаться».
Разлепил-таки глаза – впереди уже был виден знаменитейший на всю колхозную окскую пойму отель «Хилтон».
«Ага, вот это я где!»
Явление курицы
Дай бог вам скушать ту самую курицу, которая будет копошиться на вашей могиле.
О.Генри, «Короли и капуста»
…как все равно курица, стремящаяся на тот свет.