Возвращение Орла

Из пьющих тоже не всякого уговоришь, кому из бахусовой паствы охота накладывать на себя добровольную епитимью? Добровольно – не выйдет, только в наказание. Наказание за что? За пьянку же! Вот тут-то Орликов незаменим. Руководитель, коммунист с двадцатилетним стажем, весь в дерьме – что же лучше? Поэтому Орликова берегли, отгулы давали авансом, когда случался очередной – из регулярных – запой, в ЛТП отвозили на казённой машине. Пьяный руководитель – ноу-хау 80-х, кадровый оптимум.

Выбрали его, хоть и спланировано, но весьма демократично. Собрание проходило в счастливый межзапойный период, трезвый Орликов – орёл, заклёкотал про новую жизнь, тут ловчая сеть и опустилась: «А почему бы вам, Михаил Васильевич…». Заодно и похохотали.

Трезвость его, когда, наконец, она наступала после месяца запоя («месячных», как шутили на ускорителе), была воинственной. Со стороны могло показаться – как и показалось в своё время Аркадию – что человек после случайного падения воскрес, твёрдо встал на ноги и уже никогда в жизни!.. «Никогда» продолжалось до следующего повода, на трезвость часов в организме Орликова не было. Пока «повод» его не взял, он был вполне приличным начальником, хотя человеческое в нём и сильно прихрамывало: любил, например, у себя в кабинете-пультовой одарить страждущего казённым ректификатом, благо его хватало, дождаться, когда бедолага сломается, и тут же поглумиться над ним:

– Что же ты, Сергей Фёдорович, такая скотина?..

Поводом для него самого мог стать любой праздник, который, кроме того, что повод сам по себе, независимо от своего общественно-исторического содержания, с его восторженной атмосферой ожидания необычного, некоего чуда, был для Орликова напоминанием о его мечте-жар-птице, а вот прикоснуться к ней, снова попробовать за ней успеть, можно было – увы! – уже только со стаканом. Роковые «майские» за последние десять лет проскочить не удалось ни разу. «Майские» начинались в апреле грандиозной всесоюзной коллективной пьянкой на природе в честь Ленинского субботника. Ещё мётлы не взяли в руки, а от каждого коллектива двоих уже посылали в лесок «накрывать». От ленинской пьянки до общепролетарской всего неделя с небольшим, и правоверные алкоголики перерыва в праздновании не делали, а там уж, по ступенькам советских Печати и Радио уверенно, в смысле неуверенно, поднимались, в смысле опускались, к единственному по-настоящему святому дню 9 Мая, когда бы и нужно быть со всем народом… но Орликов к этому дню лежал одинокий в тёмном гараже и был не Победителем, а вообще наоборот. 11-го руководство за ним посылало и принимало меры к возвращению его из небытия, – однажды, без таких мер, он пролежал в гараже как Моисей, Илия и Христос сорок дней, пока не закончился спирт во второй канистре, и уже превратился в полоумного крысиного маугли. Меры, повторюсь, состояли в насильной эвакуации вонючей тени человека в ведомственную Средмашевскую поликлинику, что напротив кинотеатра «Победа» на Пролетарке, где его за отдельную плату мыли и на три дня помещали под капельницу, бывало, что «свои» медики отказывались, и тогда, только оформив в «трёшке» (Третья поликлиника Минздрава) документы, транзитом везли его в ЛТП в славный город Электросталь.

А в этот раз сплавляли Орла на свежий воздух в колхоз, в Луховицы – и со своих глаз долой, и, главное, от райкома спрятать, за две недели, глядишь, проветрится, а там уж и напомнить этому человеку, что он вовсе не материальная (пьяная) скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства (Гоголь, «Выбранные Места…»), и по возвращении вручить ему – втихаря! – орденок, сохранив при этом своё лицо и, что главнее всех орденов – положение.

То, что реальная жизнь давно уже обзавелась миражным дубликатом, ни Гаркова, ни Зотова не особенно и беспокоило – в дубликате им жилось куда как комфортнее. Реально бороться с пьянством, психовать, портить с полумиром отношения, не пить самим, постоянно получать нагоняи и при этом выращивать трезвых, умных, которые потом тебя же и съедят… или посылать в райком отчёты о том, чего нет и быть не может, и спокойно пожизненно сидеть, хоть и в протухающем болоте, но на самой высокой кочке. У жизни-дубликата установились свои законы и правила, у людей в этой жизни были свои миражные судьбы, и реального алкоголика очень даже запросто могли наградить реальным орденом за успешную борьбу с пьянством в миражно-дубликатном мире. Неприятным было то, что в некоторых точках эти две жизни пересекались, и тогда приходилось изворачиваться.

Вот так теперь.

Теперь Орликова в ЛТП было нельзя. И на работу в НИИП, на люди, было нельзя. Удачным, очень удачным оказался выход – в колхоз, формально, для райкома, старшим, чтобы лишний раз подтвердить разносторонность его руководящего таланта, а уж по возвращении, когда оклемается, и поощрить – кулуарно. Больше будет должен. Или… Или с председателей переизбрать, если не оклемается. Но лучше не переизбирать, потому что это целая история, опять всё бельё перетряхивать, силы уже нет, да ещё объясняться за трёхлетнее враньё и за несостоявшегося орденского кавалера, показываться перед партийным начальством такими бестолочами, дезавуирующими своей неспособностью жить в мираже и большой райкомовский мираж – им тоже ведь в дубликате проще. Так что, себе дороже. И потом, если Орёл полетит, он полетит насовсем, и тогда начальником РИУСа придётся ставить кого-то из этих молодых, хоть какие они молодые… пускать-таки жуков в их устаканенный муравейник. Нет, Орёл должен вернуться на своих крыльях.

Однако – орден.

(Ох, и лукавая же это вещь – орден Орла! Ох и лукавая! Если бы вы спросили про орден Орла у самого Орла, настоящего, он бы вам с грустной брезгливостью поведал, что блохи, паразитирующие в его перьях, очень любят вставить его гордое имя в названия своих кровососущих компашек – стоит ему только чуть потерять в полёте – тут как тут блошиное подвижничество – орден Орла, общество Орла, клуб Орла и т.д. и так до тех пор, пока орёл снова не наберёт присущую ему скорость, при которой встречным эфиром будет выдуваться вся эта кровососущая орденоорловская паразитерия… Но об этом – в другом месте).

Орликов же, как это бывает с только что щедро похмелёнными во время длительного запоя, находился в кратковременной эйфории, казался самому себе трезвым, умным и имеющим право, он как бы попрозрачнел, и все его главные качества – ядовитый ум, красноречие, интуиция, готовность если не к подвигу, то к полёту – игриво и быстро истекали из него, как водка из дырявого пластикового стаканчика. Рвано сияя, Орёл двинулся навстречу руководству. Ветерок относил от него трехнедельную вонь в сторону, но запах было видно глазами.

Папа Зотов готов был одновременно его убить и расцеловать – убить за то, что вынужден три недели уже изобретать административные отмазки очередной орловской «болезни», так некстати совпавшей с трёхлетним юбилеем трезвой кампании, когда его нужно было «являть», а расцеловать за то, что пьяный и вонючий, Орёл держался-таки на крыле, переводя таким образом их версию-легенду относительно его поездки в колхоз, хоть теперь и не старшим, в разряд правды.

Не признаваясь себе, как бы от самого себя втайне, Зотов подумывал, что очень правильно они Орла на стакане держат – пьяный Орёл это такая ручная птица… ну, воняет, конечно, дерьмо за ней отгребать, и ведь не понимает, курица, что это не он пьёт, а его пьют… а если даже и понимает! Правильно, правильно… А втайне потому, что явное рассуждение на эту тему сразу приводило к пониманию: он сам, ядерный папа Зотов, такая же пьяная курица, только для других птицеводов…

Словом, ничто не ново: Зотов, вёл себя, как, скажем, настоятель средневекового московского монастыря, который до обеда организовывал работу монастырской винокурни, а после обеда предавал анафеме пьяниц… ну, разве что, в обратном порядке: на утренних оперативках, то есть до обеда, предавал анафеме, а после обеда выдавал на установки спирт, согласно «Нормативам расхода этилового спирта по ГОСТ 17299-78 марки А на производственно-технологические нужды». Нормативов было аж двадцать страниц, но Зотов обходился первыми двумя, где после краткого введения шла переподчёркнутая таблица 1, с нормами для атомных электростанций. После талмуда о радиационной безопасности, это был второй документ, регламентирующий жизнедеятельность его отдела. А может быть – и первый…