Монета встанет на ребро

ТРУДНО БЫТЬ ВЕДЬМОЙ

Романы Светланы Нергиной «Ступени к Храму» и «Монета встанет на ребро» связаны скорее идейно, чем сюжетно. Фэнтези, проникнутое духом оптимистического феминизма, – не новое явление в мировой фантастической литературе. Даже Танит Ли и тем более Андре Нортон успешно экспериментировали в этой области, хотя их героини не слишком тяготились мыслью о прискорбной двуполости высших позвоночных существ: они просто боролись с трудностями и преодолевали препятствия наравне с мужчинами, а иногда и получше их. Воинственные, стоические, а иногда и просто волею судеб втянутые в жестокие события дамы из некоторых романов Джулии Джонс и Кэролайн Черри порой использовали мужчин для достижения своих целей, но, как правило, при этом на их плечи была возложена ответственность за судьбу целого мира, любовно выдуманного авторами. Наконец, белокурая Делила из блестящей тетралогии Дженнифер Робертсон «Война мечей» по всем статьям и почти до самого конца превосходит своего неизменного спутника Песчаного Тигра (кстати, повествование ведется от лица мужчины). Однако и здесь читателя подводят к одной из простых истин романтической литературы, к которой относится и значительная часть фэнтези. Отношения между мужчиной и женщиной подобны танцу мечей, то беспощадному и смертельно опасному, а то исполненному грации, лукавства и взаимного уважения. В конце концов, одно познает другое, отчасти растворяется в нем и дает начало чему-то новому, гораздо более цельному и глубокому. Кое-кто почти по такому же случаю сказал: «Теперь я знаю отчасти, а тогда познаю, как я был познан». Особо любознательные могут получить бонус за правильный ответ, ведь автор тоже предлагает читателям догадаться, что означают те или иные словесные конструкции на местном языке.

В мире – вернее, в мирах ведьмы Иньярры, более или менее беззаботно странствующей по итерациям пути к собственному Храму, мужчинам уготована менее завидная участь. В лучшем случае это терпимые попутчики и объекты непродолжительных утех, с которыми приходится расставаться, ибо удел ведьмы – одиночество, неизбывная печаль и ощущение высокой миссии, где любая мало-мальски серьезная привязанность будет обузой на долгом пути (Иньярра регулярно напоминает о своем возрасте, составляющем более восьмидесяти лет; это соображение уступает по популярности лишь признанию ее в любви к плюшкам и туфлям на шпильках), но в несомненном большинстве это тупые, грязные и вонючие мужланы, которых хлебом не корми, дай заглянуть под юбку, либо сопливые, инфантильные и неуклюжие существа, которых нужно опекать и снисходительно относиться к их ребячливой брыкливости. Ау, настоящие мужчины, отзовитесь! Ах да, вы же все перевелись. Как говорил незабвенный Атос, «разучилась пить молодежь, а ведь этот еще из лучших». Но нужно отдать должное Иньярре, она все-таки объясняет, что в особях мужского пола есть определенная необходимость, пусть даже не слишком насущная: «Мужчина нужен не для того, чтобы защищать, хотя иногда до безумия хочется, чтобы мечом за тебя помахал кто-нибудь другой, а ты с дурацким хихиканьем стояла у него за спиной. И не для того, чтобы было хоть какое-нибудь общество: для этого есть друзья. Он нужен для того, чтобы знать, что ты имеешь право быть слабой. Что тебя понимают и прощают. Что ты НЕ ОДНА». Звучит многообещающе, хотя вроде бы исключает возможность дружбы между мужчинами и женщинами.

Мировое Древо, предложенное автором в качестве главной космогонической концепции, имеет древние корни. Начиная с древа Иггдрасиль, питаемого бездонными водами Мимира, и горы Сумеру с храмами по четырем углам света оно протянулось до сферы Дайсона и Ларри Нивена в научной фантастике и от толкиеновского Средиземья до галлюциногенных миров Роджера Желязны между Амбером и Хаосом. Впрочем, здесь оно больше напоминает древо Сефирот с выпотрошенной эзотерической начинкой, на противоположных концах которого – условно западном и восточном – находятся летающие Храмы, наполняющие мир смыслом, порядком и жизненной энергией. Где-то посередине болтается убогий технологический мирок Земли, а остальное пространство заполнено другими Ветками, многозначительно похожими друг на друга своими пасторальными пейзажами, трактирами, ролевыми персонажами и повсеместным признанием роли магии в устройстве окружающей действительности. Но дуалистическая конструкция хороша для религиозной или политической идеологии, а в космогонии она нестабильна, поэтому должен появиться третий Храм, который уравновесит два других. Именно к нему неосознанно стремится Иньярра в первой книге, распутывая череду загадок и происшествий, намекающих на глубинные сдвиги в ее волшебных мирах.

Образ Иньярры, альтер эго Нергиной, принадлежит к несомненным достижениям творческой мысли автора. Бодрая и неунывающая, дерзкая и уверенная в себе, она совершает «путешествие открытий», сначала приближаясь к собственному Храму, а потом стремясь к обретению внутренней гармонии и, надо полагать, к женской мудрости, несмотря на свой почтенный возраст. При этом она разными способами исцеляет миры, через которые проходит, вразумляет нерадивых людей и дает отпор злу во всех его проявлениях. Иногда ей помогают подруги, «храмовые» ведьмы Ильянта и Таирна, но большей частью она прекрасно обходится без них, и первоначальный «бесхрамный» статус ей нисколько не мешает. Иньярра часто и со вкусом пользуется крепкими выражениями, и, хотя они переведены на фэнтезийный язык, известный повсюду, кроме матушки-Земли, словесные конструкции позволяют без труда угадать родные аналоги. Ее оптимистичной натуре не чужды и эмоциональные рефлексии, обычно в виде лирических отступлений, где она размышляет о мировых горестях, кратковечности смертных, чья красота увядает у нее на глазах, и собственной тяжкой участи – быть свидетельницей этих перемен и оставаться хранительницей жизни в любых ее проявлениях. Кстати, поэтому она испытывает профессиональную неприязнь к военным, которые, как известно, жизнь отнимают («Да кто он такой, чтобы рисковать Жизнью ради глупой забавы, ради развлечения самого себя невиданным зрелищем? Причем не своей бестолковой, беспутной, а – жизнью других людей?»). Сама она не прочь при случае уложить трех-четырех зарвавшихся мужиков, но старается никого не убивать, и при любой удобной возможности наносит свой любимый удар каблуком в пах, о чем не стоит забывать и незадачливым спутникам.