Наследник, которому по...

— Дорогой мой, какие бы они ни были, эти деньги, ты их никогда не сможешь получить, единственный вариант, взять авансом и свалить в голубую даль. Но тогда тебя будут искать, а жить всю жизнь в страхе быть пойманным, такое себе удовольствие. Впрочем, если инсценировать твою смерть…

Тут я с некоторым интересом оглядел побледневшего бурята:

— То можно что-то выкружить. Правда, остаётся вопрос с легализацией на новом месте, если только ты не планируешь свалить в какое-нибудь племя Тумба-Юмба, где из документов только татуировки на жопе.

— Нет, — помотал тот головой, — точно нет, никуда я сваливать не хочу.

— А придётся, — ответил я, — но потом, лет через десять, когда завершиться моё ученичество. Но там скажем, что тебя призывает к себе великий учитель обратно в горы и ты по-тихому переберёшься в места потише, где тебя никто не узнает.

— И зачем я во всё это ввязался?

Вопрос, как по мне, был риторический. При том, что ввязался Степан в это вполне самостоятельно, решив срубить бабла на очередном липовом боевом искусстве. Поэтому мне его было совершенно не жаль. Мне в принципе никого было не жаль. Меня еще в детстве научили, что жалеть нельзя. Ведь родился я, будущий чемпион, архимаг и император, в самых помойных трущобах самого помойного города империи.

В пять лет у меня уже было погоняло — “Крыса”. Вполне подходящее, честно признаю, ибо крысил я всё, до чего мог своими детскими ручонками дотянуться. А дотянуться я мог примерно до пояса взрослого мужчины.

Да… хорошее было времечко, до сих пор с ностальгией вспоминаю каждый срезанный в толпе кошель и каждый спиз… стащенный у стражников кинжал.

Тогда, ведь, и корочка хлеба была за лакомство. Какой хамон, какая фуагра, грызёшь заплесневелую корку своими молочными зубами и жмуришься от того, как это вкусно. А за сдобную булочку я и вовсе убить мог. Впрочем, там где я тогда жил, мог означало — делал. Потому что там приходилось делать всё, что можешь, только чтобы выжить.

— Ну хватит, — я снова лёг на спину, сложил руки на животе и прикрыл глаза, — десять лет у нас есть, а там видно будет, что раньше времени переживать. Ты помедитируй, лучше, как я, всяко будет полезней.

Я услышал снова тяжёлый вздох, а затем, чуть приоткрыв один глаз, увидел, что Сирахерама, последовав моему примеру, прилёг у стены, прижав к себе и приобняв макивару. Через минуту он уже дрых, чуть посвистывая во сне и забавно шевеля при этом губами. Видно пересчитывал те горы денег, что ему предлагали аристократы. Всё-таки, жадный он, конечно. А жадность, бывает, толкает людей на глупые поступки. Ну да ладно, за этим я прослежу, чтобы жажда наживы в нём не перевесила чувство самосохранения.

С этими мыслями я и заснул.

— Ты променял меня на неё?!

Я посмотрел на Веронику, что яростно тыкала пальцем в сторону Анюры которая чуть сместилась мне за спину, не желая вступать в прямую конфронтацию с аристократкой, почесал задумчиво затылок, затем ответил:

— Нет.

Мой ответ ввёл её в некоторую растерянность, но почти мгновенно собравшись она снова, зло сощурившись, произнесла:

— Хочешь сказать, она не твоя невеста?

— Моя, — кивнул я.

— Ну значит ты променял меня на неё! — припечатала гневно девушка.

— Нет, — покачал я головой в ответ, — ты же не была моей невестой, поэтому я тебя ни на кого не менял.

— Ах, вот как ты заговорил! — взвилась Казимирова, — и это после того, сколько я для тебя сделала?… То есть, готова была сделать!?

— Николя, — со скукой произнёс я, покосившись на своего телохранителя, — девушке надо остыть. Будь добр, прогуляйся с ней на улицу, там как раз свежо и приятная прохлада.

— Не трогай меня, ты, питекантроп! — тут же завопила Вероника, но Валуа, подхватил её словно пушинку, закидывая на плечо, и понёс под аккомпанемент девичьих воплей в сторону лестницы.

— А ничего что она аристократка? — осторожно поинтересовалась Анюра, с опаской провожая брыкающуюся на плече у бодигарда шестиклассницу.

— Нормально, — ответил я, — мы же её не унижаем, а вежливо выносим.

— Слушай, Дрейк, — Светлова замялась, затем взглянула мне в глаза, — тут такое дело, мне пришлось сказать отцу о нас.

— Ну пришлось и пришлось, — пожал я плечами, — если это не мешает нашим планам, то я не против.

— Не мешает, — поспешно ответила та, — он не требовал, чтобы я разорвала помолвку, но хочет с тобой познакомиться, чтобы удостовериться в твоих намерениях.

— Надеюсь, — хмыкнул я, — мне не придётся изображать великую любовь?

— Точно нет, — покачала головой Анюра, — он у меня очень проницательный, сразу распознает фальшь.

— Ну, остальное не важно, — легкомысленно произнёс я, и тут же придержал Светлову за руку, — осторожней, не споткнись.

Из кабинета напротив, прямо нам под ноги выехало тело какого-то младшеклассника, проскользив по линолеуму и упёршись головой в стену. Ещё чуть-чуть, буквально один шаг и мы бы на него наступили и, чего доброго, подвернули бы ногу, или даже — ноги.

— Господа, — возмутился я, увидев, как следом за ним из кабинета выскочило несколько его одноклассников, — что за привычка всё разбрасывать, будьте аккуратнее.

— Пардон, мсье Рассказов, сейчас уберём, — произнёс смутно знакомый аристо на год моложе, которого я видел когда-то мельком на паре светских раутов.

В отличии от моей, его фамилии я не знал, что, означало лишь, что мы с ним ранее интересами не пересекались.

Подхватив тело за ноги, они потащили его обратно.

— Сбили с мысли, — пожаловалась Анюра, провожая долгим взглядом остающиеся на линолеуме борозды от скрюченных пальцев, которыми утаскиваемый пытался за что-нибудь зацепиться.

— Ты сказала, что любовь играть не надо, — любезно подсказал я.

— Точно, — кивнула она, возвращаясь к разговору, — но линию поведения проработать нужно, если ты планируешь и дальше наше сотрудничество.

Светлова испытующе взглянула мне в глаза и я тут же подтвердил:

— Всё в силе, ты не думай.