Страница 58 из 59
День прошел более-менее спокойно, если не считать постоянно вопящих детей, а вот вечером приперся Красовский. Взъерошенный, взвинченный и до чертиков расстроенный. Интересно, это он только из-за меня такой, или есть еще причины?
Чтоб не волновать зря воображение тети и дяди, я согласилась пройтись с ним до реки. Мы чинно дошагали до излюбленного нами бревна. Но оно оказалось занятым какой-то вовсе юной парочкой. Красовский чуть-чуть сдвинул брови, дисциплинированный парень тут же ухватил девчонку за руку и потянул прочь.
Я восхитилась. Вот это дрессировка! Даже слов никаких не надо.
– Это Славка из Ясиней, – лениво пояснил Леха. – А девчонку не знаю, из ваших, видимо. – Сел и приглашающе похлопал рукой по стволу рядом с собой.
Я села, но поодаль. Дерево было теплым и гладким. Провела по нему ладонью, не боясь заноз. Какие занозы, если оно отполировано задами сотен сидевших на нем парочек?
Алексей был мрачен, но к извинениям приступать не спешил. Чувствовал, наверное, что все его просьбы напрасны. Мы молча следили за изменчивой водой, медленно окрашивающейся в серовато-фиолетовые цвета.
– Не знаю, что тебе сказать, – наконец, с обреченностью пояснил он. – Я испугался. До дрожи в коленях, понимаешь? Ну и сорвался. И даже не могу пообещать, что этого не повторится. Мне до сих пор страшно, как вспомню тебя почти на самой вершине этой чертовой яблони и гнущуюся под тобой ветку, – он болезненно прикрыл глаза. – Черт! Это невыносимо вообще! И ради чего? Какого-то идиотского котенка! Да он бы сам слез, как жрать захотел бы!
Мне эта ситуация виделась по-другому, но спорить с ним я не стала. К чему? Пусть думает, что хочет.
Он сердито посмотрел на меня.
– Если бы ты сорвалась? – голос у него дрогнул, но он своего волнения и не скрывал. – Что тогда?
– Знаешь, меня даже тетя не пилила, так что оставь этот тон, пожалуйста! – резко оборвала я его. – Хватит!
Он выдохнул и угрожающе склонился ко мне.
– Твоя тетя не видела того, что видел я! – рявкнул так, будто я снова полезла на яблоню. – Как ты флаг на вершине яблони изображала. И как чуть было не свалилась.
– Не преувеличивай! – меня снова захлестнула злость. Чего он на меня вообще орет? Кто он мне? – И заткнись, сделай милость!
Он аж задохнулся от возмущения.
– Я заткнусь, я так заткнусь! – и он, не совладав с собой, схватил меня за талию и прижал к себе.
Поцелуй был злым, болезненным. Меня наказывали, и наказывали всерьез. И это было на редкость глупо. Потому что мне пришлось снова напомнить ему, что я вовсе не божий херувимчик. Когда у него упала левая рука, он оторвался от меня и обличающе сжал челюсти.
– Ты опять! – ну прямо прокурор на допросе преступника.
– Не опять, а снова, – я насмешливо растянула губы в неприязненной ухмылке. – Ситуация аналогичная, не находишь?
– Черт, но ведь я люблю тебя! – выдохнул он и замолчал, осознав, что сказал.
На подобное признание полагалось отвечать серьезно и взвешенно, но вот я это сделать не смогла. Внутри что-то кипело, бурлило и не давало соображать спокойно.
– И какая я по счету твоя большая любовь? – я напоминала себе злобную мегеру, но остановиться не могла. – Двухзначная или трехзначная?
Он зарычал. Просто как тигр на охоте. Можно было бы посмеяться, но что-то не хотелось.
Я встала, он поднялся тоже. Левая рука у него висела плетью, и мне стало немножко стыдно. Зря я так, наверное. Но разжалобиться не успела. Красовский нахохлился и заявил:
– В пятницу у Васьки свадьба. Я думал пойти с тобой, но ты, похоже, не пойдешь?
И как я на это должна реагировать? Даже если б у нас все было хорошо, я бы и то над этим вопросиком призадумалась. Появление на родственном сборе – это декларация о намерениях, причем намерениях серьезных. А оно мне надо?
Не дождавшись ответа, Алексей нервно прошипел:
– Не пойдешь, значит? Дело твое! – и ушел, задрав нос.
Мне сразу стало легче. Я поудобнее устроилась на бревне, сложила ноги калачиком и подставила лицо легкому нежному ветерку. Но мысли все равно вертелись только вокруг Красовского.
Его сегодняшнее поведение так не походило на обычное, что я терялась в догадках. Что это с ним? Гордость взыграла? Или решил, что нечего на меня время терять? Так я только за! Правда, внутри ёрзал какой-то неприятный болезненный червячок, юркий такой, никак его задавить не могла.
Скорее всего, на него так подействовало возвращение к родным пенатам. А что? Среди родственников нужно быть настоящим мужиком, а русский мужик бабу ни во что не ставит. Что активно при любом случае и демонстрирует.
Только вот воспитание у меня не деревенское и не патриархальное. Уж скорее матриархальное. Поэтому унижать себя я никому не позволю. Пусть не думает, что поорал, потом извинился, и все можно начинать сначала. Не нужна мне эта нудная сказочка про белого бычка.
До пятницы я дожила спокойно. Во всяком случае, не особенно хандрила. Хотя было муторно и тоскливо. Чувствовала я себя как прирученный к доброму хозяину щенок, которого ни за что ни про что выгнали на улицу, и он вынужден обитать где-то в грязном подвале, в холоде и голоде.
Но это, в принципе, ерунда. Стоит только эту блажь перетерпеть, и все наладится. У меня все получится, я сильная.
В пятницу около семи у калитки затарахтел мощный байк. Я сидела за домом на качелях, укачивала свою хандру. На мгновенье показалось, что это Красовский приехал, и сердце враз нырнуло куда-то в омут. Но через пару минут я сообразила, что это «Судзуки» Вадима, и с трудом подавила проклятье.
Вышла к нему, и он с каким-то недобрым подтекстом предложил:
– До Ясиней прокатиться не хочешь?
Мое подозрение переросло в уверенность:
– Зачем? На деревенскую свадьбу посмотреть?
Он поморщился. Интересно, и зачем ему это? Красовскому отомстить хочет? Или меня предупредить, чтоб с ним не связывалась?
Оказалось, второе. Помявшись немного, он честно пояснил:
– Ты вроде как с Лехой этим, Красовским, амуры крутишь. Так вот он жук еще тот. Не хочешь посмотреть, что он вытворяет?
Сердце больно екнуло и застучало со скоростью швейной машинки под руками опытной швеи-мотористки.
Поехать или нет? Почему-то ужасно не хотелось, но Вадька, видя мои колебания, подначил:
– Не дрейфь! А то когда он к тебе подкатит, тебе даже и сказать ему нечего будет. А так хоть убедишься, что он как был козлом, так козлом и остался. И не волнуйся, мы быстро обернемся.
Это решило дело. Я вернулась в дом, торопливо натянула джинсы, водолазку с длинным рукавом и высоким воротом, чтоб скрыть красные царапины, оставленные мне на память благодарным котенком, волосы скрутила в узел и решительно села позади Вадима. Он протянул мне шлем, я его застегнула, и мы понеслись.
Ехали в самом деле быстро. До деревни домчались минут за десять-пятнадцать, точно не знаю. Время потеряло для меня свою значимость, и только от предчувствия чего-то страшного все сильнее и сильнее болело где-то внутри.
Возле крепкой пятистенки затормозили. Грохотали динамики, раздавались чьи-то пьяные вопли, в общем, деревенский праздник был в разгаре. Вадим поставил байк на упор, забрал у меня шлем и повел куда-то в обход. Мы прошли мимо стаек, курятника и летней кухни. Шум стал чуть-чуть потише.
Мы оказались напротив задней стены дома. Там на завалинке сидело несколько пар. Нас они не видели, и я остановилась, пытаясь вздохнуть. Внутри сидел какой-то штырь, не дававший дышать. Но я упорно загоняла внутрь легких воздух, понимая, что иначе просто шлепнусь в обморок.
Потому что там среди парней и девчонок сидел и Красовский. Он развязно обнимал какую-то размазюканную девицу и что-то нашептывал ей на ушко. Она хихикала, как от щекотки, и умильно на него поглядывала.
У меня ослабли колени, и я ухватилась за стенку, чтоб не упасть. Ведь я поверила в то, что по-настоящему ему дорога! Поверила! Какая же я наивная дура! Ведь знала, знала, что люди не меняются, и все равно на что-то надеялась. Вот теперь и смотри на него в наказание! Может, поймешь, наконец, что он жалкий врун!