Карнавал сомнений

Я отвернулась, уставилась на огонь в камине.

— Я бы предпочла, чтобы у тебя никогда не было причин всё это говорить…

Прохладный воздух пахнет кедром и лимонами.

Силюсь разлепить веки — напрасно. Не выходит. Пошевелиться — тоже. Я даже пальцев не чувствую. Зато вместо опостылевшего гула начинаю различать звуки. Настоящие. Например, громкий повторяющийся писк сбоку от меня, как будто из микроволновки забыли вытащить разогретую еду. А ещё тихий шум кондиционера наверху.

Продолжаю неподвижно лежать, прислушиваясь. Где-то вдалеке по карнизу стучит дождь. Пытаюсь сообразить, где нахожусь. Ни единой мысли на этот счёт. Сосредоточиться не получается, вспомнить что-нибудь — тоже. Думать больно: голова тяжёлая, виски сдавило, а тело будто залили цементом. Стараюсь расслабиться и снова отключиться. Но сон не идёт.

Совсем рядом со мной тихо начинает играть забавная электронная полечка, резко обрывается, сменяясь чьим-то шёпотом. Не могу разобрать фразу, но голос кажется знакомым.

Шёпот приближается, я выхватываю несколько слов:

— …изменений… верить… позвоню…

Очень хочется пить. Мне просто нужно заставить себя проснуться и подняться с кровати. Или попросить кого-нибудь принести воды, но для начала неплохо хотя бы понять, где я и с кем. Первая попытка — неудачная. Вторая тоже. На третьей мне удаётся слегка приоткрыть веки и тут же сильно пожалеть об этом — яркий электрический свет на миг обжигает радужки, ослепляя. Больно так, что из пересохшего горла вырывается хрип. От этого становится ещё больнее — внутренности словно набиты стеклом. Каждое движение отдаётся в теле обжигающей резью, как будто сотни острых осколков впиваются в меня одновременно.

Вжимаюсь в постель, боюсь даже дышать. Господи, да что со мной такое?

К равномерному писку добавляются шорох и чьи-то торопливые шаги.

— Стэйс, милая! Слава Богу! — Кто-то касается моей руки, сжимает в горячих пальцах моё запястье. — Стэйс! Ты меня слышишь?

Я знаю этот голос.

— Ло… ган?

— Да, родная, да! Наконец-то. Сейчас, милая, не плачь, сейчас.

Разве я плачу?

— Сейчас, — повторяет он. Волнуется, я чувствую это по его дыханию. — Я позову врача. Всё будет хорошо, милая.

Значит, я в больнице.

Пытаюсь удержать его ладонь в своей. Осколки впиваются сильнее, терпеть невыносимо, но я заставляю себя задать вопрос:

— Майк… где?..

Логан замирает. Молчит. Молчит слишком долго.

— Нужно позвать врача, милая, — он аккуратно высвобождает свою руку. — Я мигом.

Логан уходит раньше, чем у меня получается выдавить из себя хоть что-нибудь, чтобы его остановить. Зачем мне врач? Мне нужен Майк. Я хочу видеть Майка. Врач может подождать.

Через мгновение тишина нарушается голосами. Их несколько — два мужских и один женский. Какие-то люди негромко переговариваются. Я их не знаю. Наверное, доктора. Не могу разобрать ни слова из их болтовни и почти ничего не вижу — мне всё ещё тяжело смотреть на свет, а его становится только больше. Как и суеты вокруг — ко мне прикасается сразу десяток рук. Они держат, тянут, зачем-то задирают одеяло и мою одежду. Тело отзывается невыносимой болью. Пытаюсь сопротивляться, но так только больнее. И я смиряюсь, позволяя им делать, что пожелают.

Может, так они быстрее закончат? Пусть уже закончат. Я не хочу их видеть. Не хочу, чтобы меня трогали. Я хочу к Майку. Почему его нет? Он должен быть здесь со мной.

Постепенно боль уходит. Затихает вместе с голосами. Веки тяжелеют, слипаются.

— Тебе надо поспать, Стэйс. — Снова Логан. — Я никуда не уйду, милая. Я всё время буду рядом. Ничего бойся.

С чего он взял, что я боюсь?

— Пусть при… дёт Майк.

Слышу, как он прерывисто вздыхает.

— Майк не придёт, милая.

— По… чему?

— Майк… Он погиб. Он… Прости, — еле слышно шепчет Логан.

Темнота перед глазами становится осязаемой. Вязкой, липкой.

***

Я просыпаюсь. Несколько секунд тупо смотрю в потолок, прислушиваясь к дождю за окном. А потом возвращаются воспоминания. Все и разом. Наваливаются, накрывают с головой, утаскивают за собой на самое дно.

Кажется, что задыхаюсь.

Цепляюсь за поручни кровати, судорожно хватаю ртом воздух, хочу кричать, но не в состоянии издать ни звука.

Это сон, просто сон. Кошмарный сон, который обязательно сейчас закончится. Майк не мог умереть, не мог. Этого не может быть! Не Майк! Только не Майк!

Пытаюсь сесть, но путаюсь в подключённых ко мне проводах. Их много, они — везде. Как паутина. А ещё дурацкая капельница воткнута в кисть и ужасно мешает.

Больно. Меня мутит, горло сдавливают рвотные спазмы, перед глазами всё расплывается. Но мне всё равно.

Я должна уйти отсюда. Немедленно. Сейчас же!

Я должна найти Майка.

Снова пытаюсь сесть, тянусь вперёд, чтобы свесить ноги и опустить мешающий поручень. С силой дёргаю за него — не поддаётся. Дёргаю ещё раз. Ещё. Ещё! Бесполезно.

Что-то с грохотом падает за спиной, дверь распахивается, и в палату вбегает мама.

— Стэйс, родная. Что ты делаешь? С ума сошла? — Она хватает меня за плечи, силой укладывает обратно на подушку. — Ты должна лежать. У тебя же швы! Ты…

— Где Майк, мам?

— Стэйси, милая.

— Это ведь неправда?! Скажи, что это неправда! Пожалуйста, скажи мне, что это неправда, мам!

Она замолкает, бледнеет, отводит заплаканные глаза. Сжимает мою руку в своих ладонях. Они почему-то дрожат.

— Майк и Ридж погибли, куколка.

Это правда.

Правда.

Мой мир разбивается вдребезги.

— Нет… Нет… Нет… — трясу головой. Отказываюсь в это верить, отказываюсь принимать. Не желаю, не могу. Не стану.

***

Время остановилось. Умерло. И я тоже хочу умереть. Больше всего на свете.

Понятия не имею, сколько лежу вот так — уставившись в потолок невидящим взглядом. В комнате полумрак — жалюзи подняты, но за стеклом, испещрённым каплями, хмурится серое небо и льёт слёзы. Совсем как я.

Врач советует выговориться, но не могу. Не готова. Какой в этом смысл? Разве разговоры вернут мне Майка и Риджа?

С их смертью всё закончилось. Моя жизнь тоже. Они погибли из-за меня.

Патрик прав — это я их убила. Мой брат, Мишель, Ридж и Майк остались бы в живых, если бы не я. Если бы не уехала в Торонто, если бы доверяла семье, если бы никогда сюда не возвращалась. Проклятые, неумолимые «если». Вот и всё, что мне осталось. Гадать, как могло бы сложиться. Сожалеть о том, как всё случилось. Перебирать воспоминания, нанизывать их как бусинки на нитку времени. Пытаться понять. Если сумею когда-нибудь.

А пока я даже не знаю, зачем выжила. Дважды.

Клэр права — лучше бы я погибла тогда в аварии.

***

На улице с самого утра не прекращается ливень. Из постели я вижу, не поднимая головы, как ветер беспощадно треплет зелёные макушки берёз. Там сыро и холодно, но в палате светло и тепло. Холод внутри.

Со мной постоянно кто-нибудь находится. Родители, сёстры, Логан, даже Лиам. Наверное, боятся, что я что-нибудь с собой сделаю. Пытаются казаться сильными, утешают меня, поддерживают. Думают, я ничего не замечаю. Но я вижу. Я чувствую. Я знаю. Нам всем плохо. Мы все теперь — живые трупы.

Не представляю, как они держатся. Зачем? У меня не получается найти ни одной причины цепляться за свою жизнь.

А потом мой самый большой кошмар становится явью: меня навещает Ирэн. Что я могу сказать женщине, чей сын погиб из-за меня?

Папа отводит её в сторону, они долго шепчутся у окна, обнявшись. Затем он выходит, оставляя нас наедине.

Я хочу исчезнуть. Хочу раствориться в воздухе, рассыпаться на атомы, лишь бы не видеть её, лишь бы ни о чём не говорить с ней. Но мать Майка здесь и уходить не собирается.

Она придвигает стул к моей кровати. Металлические ножки противно скрипят по линолеуму.

— Не возражаешь, если мы с тобой побеседуем?

Нервно передёргиваю плечами. Как на девичнике Эми: это максимум, на что я способна в данный момент.