Ночники

   - Я уже десять минут тут стою.

   - Десять минут? Я что, задремал?

   Мальчишка пожал плечами.

   - Ни разу не видел, как ты спишь. Вот мама - другое дело. Она до сих пор зовёт меня пожелать ей спокойной ночи, хотя я уже не маленький. Раньше она заходила ко мне в комнату, чтобы выключить свет, но теперь я ложусь позже.

   - Ты ложишься позже? И чем же это ты таким занимаешься, что ложишься позже матери?

   - Читаю, - Виталик рассеянно поправляет семейный портрет на стене. - Иногда просто сижу.

   Его светлые, как кристаллики льда, глаза, блуждавшие по кабинету, вдруг возвращаются к отцу.

   - Маме я говорю, что подтягиваю физику, а на самом деле просто сижу и смотрю в окно. До часу ночи, иногда до двух. Мама думает, что я сплю давно. Говорю, что ложусь не позже одиннадцати.

   Алексей не представлял, что делать с такого рода откровенностью. Он взял со стола коробку с кнопками для пробковой доски, встряхнул её, поморщившись, швырнул обратно, так, что коробка проехалась до противоположного конца столешницы и замерла там, у самого края.

   В комнате, которую Алексей переоборудовал под кабинет, была койка. Полноценным спальным местом назвать её можно с большой натяжкой. Жёсткая, с резиновым на ощупь матрасом, и такая узкая, что пухлая подушка на ней похожа на излишне самоуверенного канатоходца. Тем не менее, мужчина посмотрел здесь немало снов, перебираясь в спальню к жене не реже раза в неделю... Алексей потёр морщинку между бровями. Когда он последний раз был, этот "раз в неделю"? Раньше - да, раньше на то был стимул в виде секса... но сейчас?

   - Ну, в сторону шутки, - он посерьёзнел, - какова всё-таки причина того, что вы, молодой человек, почтили меня своим присутствием?

   - Просто, - Виталик повторил своё давешнее пожатие плечами. - Посмотреть, как ты живёшь.

   Алексей кашлянул, будто ему ударили под дых.

   - Как я живу? Я живу по уши в работе. Выше вот этих двух дырочек, - он показал на ноздри. - Так, что иногда в них вливается говно. Иногда запах сирени или цветущей липы, как угодно, но, знаешь ли, это не всегда отбивает запах фекалий. Так что лучше тебе не знать, как я живу. А вот мне хотелось бы узнать, как дела в школе. Это, можно сказать, мой долг как главы семьи.

   Мальчик вдруг попятился. Будто увидел нечто ужасное. На его лице ясно читалось непонимание причин, которые побудили молодого человека просто дёрнуть дверь и войти без стука.

   - Твой долг как главы семьи приносить в дом деньги, - сказал он. - Тащить нас на вершину жизни.

   - Что-о?

   - Ты сам так говорил, - слабая улыбка призвана была сгладить острые углы. - И то, и другое. Говорил.

   - Может, и говорил, - Алексей кашлянул, покосившись на последний ящик стола, тот единственный, который запирался на ключ. - Но это не повод...

   - В школе всё нормально. Уже месяц туда не хожу. Июль, папа. Годовой экзамен по математике сдал на четыре. Четыре с минусом, но минус в журнал не заносят.

   Он вышел, прикрыв за собой дверь. Только прикрыв, а не закрыв плотно, как Алексей обычно делал. Встав с крутящегося кресла, он прошёл сквозь сигаретный дым мимо окна. Открыв дверь, крикнул:

   - Как мать вернётся, скажи, что пора отдать в химчистку мой синий костюм. Тот, что с эбонитовыми пуговицами. И несколько галстуков в придачу. Мне кажется, меня скоро не будут пускать в них на мероприятия, мотивируя это тем, что я пытаюсь пронести холодное оружие.

   В ответ ни звука.

   Алексей плотно закрыл дверь, задвинул задвижку. Вздохнул: зачем я говорю всё это мальцу? Какое ему дело до пуговиц и галстуков? Тем не менее, мужчине казалось, что ему есть дело, и самое прямое. Он прогнал прочь эти мысли. Задёрнул шторы - окна выходили на внутренний двор, и дом напротив казался любопытной старухой, потешающейся бородавкой на носу Алексея, мечтающей заглянуть в разложенные на столе бумаги, и особенно в нижний ящик стола...

   Который прямо сейчас выползал из своего гнезда, повинуясь руке, что вставила и повернула маленький металлический ключик.

   Странно. Разговор с сыном потребовал больше сил, чем было затрачено, чтобы обаять вечером прошлой пятницы противного толстяка, который решает к кому пойдут денежки группы "Брэйнсторм". Столько сил и нервов, и ушли на какого-то сосунка!

   - Ресурс не бесконечен, - шепчет себе под нос Алексей. - Если бы я так убивался на работе, я бы давно заполучил себе Арбенину. Да... самое время расслабиться. Рассла...

   В ящике, за несколькими конвертами с наличностью и банковскими картами, за кобурой с травматическим пистолетом, в коробке из-под "Монополии", там, где должен лежать тугой пакетик с коксом, теперь только земля, которая совсем недавно была грязью. Почему-то Алексей моментально узнаёт её. Это была грязь с парковки звукозаписывающей студии в Марьиной роще, куда он ездил позавчера, чтобы решить проблемы, возникшие с одним из своих протеже, что напился и сломал два больших барабана (и даже это не смогло испортить Толмачёву настроение от заключённой на днях сделки). Там были чахлые кусты сирени и след шины грузовика, почему-то в единственном экземпляре, и пивные бутылки, напоминающие бутылки с посланиями в волнах взбаламученного стаей китов моря... Тёмно-коричневая грязь, с вкраплениями глины и чернозёма, сейчас она высохла и стала напоминать формой африканский континент. Таким его, должно быть, видят космонавты с борта международной космической станции.

   С некоторых пор Алексей стал очень хорошо разбираться в грязи.

   - Что, чёрт подери, происходит? - говорит он громко и с выражением...

   Или нет. Шепчет. Грузно падает на колени, которые отзываются болезненной дрожью. Он вдруг понимает, что делал так за последние сутки уже не раз. Зачем бы взрослому, солидному мужчине падать на колени?