Страница 89 из 92
Он просто сделал.
В универе ему довелось поассистировать на кесаревом в качестве практики по общей хирургии; состояние было похожее — никаких лишних мыслей в голове, только сухой расчёт — скальпель сюда, разрез такой-то длины, ещё один, не переборщить, помнить, что человеческую кожу хрен разрежешь, давить вот с такой силой, контролироваться кровотечение, достать ребёнка, пуповина, послед… а осознание, что у тебя на руках младенец — это уже потом. Ты подарил жизнь — потом. Ты совершил чудо, на которое медицина прошлых веков была не способна — потом.
Эван ощутил острое чувство ностальгии.
Даже руки, удерживающие пойманного в полёте мальчика, тряслись так же.
Пожарных лестниц было несколько, по одной рядом с каждой дорожкой окон, уносящихся ввысь. Эван не надеялся, что допрыгнет — расстояние с парочку десятков метров, — но случилось, наверное, чудо. Они с ребёнком упали на железную лестничную площадку, прочертили собой, вернее, Эваном (он старался заслонить мальчика), невидимую борозду, впечатались головой в высокие перила, заставив те резонировать.
Самое ужасное, Эван всё это время был в сознании и видел каждую точку в вертящемся перед глазами мире, пережил такую гамму эмоций, что пришлось даже взглянуть на штаны — не мокрые ли. Нет.
Пережили.
Выжили.
Потратив несколько секунд на то, чтобы прийти в себя, мужчина перевернулся на бок, положил мальчика рядом. Во-первых, с удивлением обнаружил, что это не мальчик, а девочка, просто с ёжиком коротких волос на голове. Во-вторых, понял, почему она не кричала, не звала на помощь. Ребёнок был без сознания. В-третьих, Эван с ужасом осознал, что не сможет ей помочь — ожоги покрывали 90 % тела. Она висела под прямыми солнечными лучами, кожа даже сквозь одежду не только вздулась волдырями, но и полопалась, и уже начала слезать, по краям красных отметин виднелись чёрные обгоревшие куски, будто ребёнка облили серной кислотой.
Перед вылетом из Акамара Эван нанёс на себя «вторую кожу», она всё ещё действовала, что позволяло ему свободно перемещаться под дырой в куполе. Каждый раз, когда он хмуро впрыскивал на себя жидкость из баллончика, ему не давала покоя одна мысль: зачем?! Если случится авиакатастрофа, лайнер упадёт в пустыне — им крышка как ни крути.
Первый раз его скепсис поколебала Эрин, приперевшись в полуживом состоянии на конференцию в Йорс, чтобы — боже мой! — произвести впечатление стойкой и бесстрашной ученицы, готовой на всё ради артефактики (как будто он этого не знал). На ней не было «второй кожи», и пришлось вертеться, чтобы доставить её в больницу.
Теперь он окончательно понял — зачем.
Поборов оторопь отчаяния, ужасающую мысль, что на его руках умрёт ребёнок, и совсем уж гнусную — зачем я во всё это ввязался? Ушёл же из медицины давным-давно! — Эван вытащил видеофон и поставил его в режим записывающей голограммы.
Он ушёл из медицины ещё и поэтому.
Спасение человека в современном мире превратилось в бюрократическую игру.
Эван записывал каждое своё действие по оказанию первой помощи на камеру, чтобы потом ему не впаяли иск — «неоказание первой помощи», «оказание помощи, повлёкшей за собой смерть», «смерть по неосторожности», и ещё какие-то пункты, которые либо государство, либо родственники любили предъявлять врачам.
Эван пошёл в медицинский, потому что его заставил отец — это была единственная причина. Сам он понятия не имел, чем хочет заниматься, но идея стать медиком, в целом, была ему по душе. Пока он не понял, что это значит на самом деле.
Медицина сделала скачок вперёд, людям регенерируют ткани, пересаживают бионические сердца, не позволяют стареть — правда, пока только внешне, органы изнашиваются как и прежде, особенно, сердца. Теперь все команды скорой помощи обязаны носить интерактивные очки, на внутреннем экране которых отображались все необходимые данные. Именно в таких была фельдшер, присматривающая за орущей женщиной. Они показывали ей результаты сканирования, указывали рекомендуемое нажатие при стимуляции сердца, выводили информацию по болезням. Больше не нужно было зубрить тонны информации. Всё было в интерактивных очках.
Отец Эвана называл новое поколение докторов «приростками технологий».
В их памяти больше ничего не откладывалось. Они полностью полагались на волшебные очки, которые выведут всю необходимую информацию, даже дадут на выбор предполагаемые диагнозы. Осталось только выбрать, и вот — ты врач.
У Марка Дэппера выживали люди с минимальными шансами на успех, ведь отец Эвана — великий хирург, хоть и говнюк. Скоро этого не будет. Если процент успешности лечения будет меньше 20%, значит, пациент скорее мёртв, чем жив, в спасении не нуждается. Врача отправят к другому больному.
Эвана бы сейчас отправили к другим пациентам.
Пульс слабый. Дыхание прерывистое. Девочка ещё жива, но у неё практически нет шансов.
Эван вытащил из кармана шприц, единственный, который прихватил с собой из аптечки фельдшера. Обезболивающее. Всё остальное пришлось бы перебирать с мыслями «а вдруг понадобится не это», но обезболивающее — универсальное лекарство, «помогающее» при любой травме.
При падении Эван распорол себе руку, от удара об железяки разбил голову, под порванной рубашкой виднелись кровавые подтёки, и обезболивающее понадобилось бы ему самому. Но он быстро прислонил шприц, больше напоминающий упаковку жвачки — такой же маленький и прямоугольный, — к обожжённой коже девочки, в неё впилась тонкая иголка и впрыснула спасительное средство.
Шансов мало, но они есть.
Она ещё поборется.
Словно в доказательство мыслям мужчины, девочка всхрипнула и, не открывая глаз, выдавила-выплюнула:
— Кики.
Эван быстро сел рядом, осторожно придержал её за затылок.
— Тихо-тихо, не шевелись.
Ему хотелось спросить, что случилось, где её родители, как она выпала из окна, но он понимал, что она ничего ему не скажет. Он даже не был уверен, понимает ли она его.