Страница 21 из 34
– Значит, в чём-то чует свою вину. Чего нельзя сказать обо мне.
– Это бесспорно, но говорят – бережёного бог бережёт, Абузар Гиреевич. Между прочим, эта Султанмуратова уже устроила свою мать в другую больницу. Нашлись люди, которые сами предложили ей место.
– Меня не радует глупость других, – хмуро возразил профессор. – Ещё находятся добряки, чтобы оказать услугу нужному человеку за счёт государства.
– Вы слишком требовательный человек, Абузар Гиреевич. Если бы все люди были такими! Вы ничего не выиграли, отказавшись положить в больницу мать Султанмуратовой, а те, кто положил её, одним выстрелом двух зайцев убили: и Тютееву угодили, и тигрицу успокоили. А у вас, наоборот, прибавилось недоброжелателей.
– Эта игра не по мне, Фазылджан, я всю жизнь сторонился сватовства и кумовства, – не люблю тех, кто живёт по принципу «рука руку моёт».
– Ладно, кончим об этом, – опять улыбнулся Янгура и, поблагодарив хозяев, поднялся из-за стола. Перелистывая лежащие на рояле ноты, он вдруг спросил: – Мансур не собирается домой? Моя свояченица что-то говорила…
– Нет, он ничего нам не пишет, – с невольным вздохом ответил Абузар Гиреевич.
– Не надо было отпускать его из дома, следовало быть с ним построже… – Янгура положил папку с нотами, взял другую и, листая её, продолжил: – Он способный джигит, но несколько своенравен. Однако, если попадёт к хорошему шефу, из него выйдет отличный хирург. Я ещё во время практики обратил на него внимание.
– Пусть узнает жизнь, в молодости это полезно, – неопределённо сказал профессор, избегавший хвалить способности сына.
– Но в молодости больше всего нужна узда, – возразил Янгура и слегка потряс сжатыми кулаками. – Молодо-зелено, тянется туда и сюда. Не заметишь, как пройдёт время. А потом наш брат в тридцать пять-сорок лет с грехом пополам берётся защищать кандидатскую диссертацию. И только после пятидесяти принимается за докторскую, а в шестьдесят выходит на пенсию. Истинно способный человек уже в тридцать пять должен быть доктором и получить известность. Напишите Мансуру – пусть возвращается в Казань. Здесь всё устроим. Я возьму его к себе.
Абузар Гиреевич промолчал, и не приняв и не возразив. Он пригласил гостя в кабинет, показал ему редкие книги, недавно добытые у букинистов. Но Фазылджан, как видно, не был книголюбом, он довольно равнодушно отнёсся к удачным находкам профессора. Труды, имевшие отношение к медицине, он ещё брал в руки, а книги по истории, искусству, художественные произведения едва удостаивал внимания. Зато статуэтки вызвали у него живой интерес.
Одних только статуэток Пушкина на шкафах в библиотеке профессора стояло пять или шесть. В большинстве это были оригиналы известных мастеров. А вот эту, из белого мрамора, Абузар Гиреевич привёз недавно из Ленинграда, куда ездил на конференцию терапевтов.
– Не продадите ли мне её? – вдруг спросил Янгура. – У вас и без того вон сколько изваяний Пушкина… Вы, кажется, очень высоко чтите этого поэта?
– Кто же не чтит его, Фазылджан!
– Ну как, продадите?
– Полно шутить, Фазылджан. Не продам. Вазу могу подарить любую. Вот тут есть одна, я прячу её подальше от Фатихаттай, а то выкинет в окно. – И он, встав на стул, снял со шкафа вазу с изображением обнажённой женщины. – Это преподнесли мне на юбилее. Профессор Михайловский подарил. Покойный любил такие вещички.
– О! – воскликнул Фазылджан, прищёлкнув языком. – Назлыбике, пожалуй, приревнует меня… Должно быть, заграничная штучка. Умеют же там!.. Если подарите, приму с благодарностью. Я в долгу не останусь, – как говорится, праздничное угощение должно быть взаимным. – Показав на бронзовую статуэтку охотничьей собаки на письменном столе профессора, он сказал: – У меня есть вроде этой, только получше. Если хотите, дам в обмен.
– Это получается как при крепостном праве – человека меняем на собаку… – И профессор, склонив голову набок, как-то по-детски заразительно рассмеялся.
Фазылджан, стараясь скрыть своё излишнее внимание к соблазнительному изображению на вазе, взял газету, и тут ему сразу бросилась в глаза статья Абузара Гиреевича.
– И как вы находите время, Абузар Гиреевич, ещё писать статьи? – удивился Янгура, пробежав первый абзац. – Меня тоже частенько просят, но очень трудно выкроить время.
– Было бы желание, а время найдётся, Фазылджан.
– Это, конечно, верно. Хотя не знаю, надо ли в наш космический век, в эпоху, когда разрабатываются величайшие проблемы науки, всерьёз дискутировать с этими шаманами, проповедниками религиозных предрассудков? Особенно такому видному учёному, как вы, Абузар Гиреевич. Ведь вы могли бы поручить это кому-нибудь из студентов или своих ассистентов. Им, кстати, и гонорар пригодился бы.
– Если писать ради гонорара, то, безусловно, можно сделать так, как предлагаете вы. Но если писать из убеждения, для народа, – профессор поднял палец над головой, – для народа, Фазылджан, это уже совсем другое дело. Для меня, например, ясно как день: если нам удастся окончательно вырвать людей из паутины религиозных пережитков, освободить от слепой веры в различных шарлатанов-знахарей, мы сделаем большой скачок не только в области здравоохранения, но и в сфере хозяйства и культуры. Мы быстрее бы изжили всяческие предрассудки.
– Ну, вы уже вторгаетесь в сферу партийных, советских, профсоюзных, комсомольских организаций. Зачем отбивать у них хлеб? – усмехнулся Янгура.
– Хорошо, что ещё не сказали «картошку», – с той же усмешкой возразил профессор. – Не помню уж, кто именно картошку упомянул в подобном же разговоре со мной. Знаете, что я ответил ему: «Кажется, вы набиваете картошкой не живот свой, а мозги».
Янгура принял это как камешек в свой огород, но виду не подал и, отложив газету, поудобней уселся на диване. Только сейчас Абузар Гиреевич обратил внимание на папку в красной сафьяновой обложке, которую Фазылджан весь вечер не выпускал из рук. Янгура моментально перехватил этот взгляд и сразу заговорил о том, ради чего пришёл сюда. Правда, он повёл разговор явно издалека.
– Абузар Гиреевич, – начал он серьёзным, несколько минорным тоном, – у меня ведь тоже годы идут. Пятьдесят стучится в дверь.
– Не может быть, вам никто больше сорока не даст, Фазылджан.
– Увы! – сказал Янгура, шутливо разводя руками. – Мамаша не пожелала произвести меня на свет лет на десять позже… Теперь начнут приставать с юбилеем. Со всех сторон напоминают: готовься, мол.
– Да, шумиха – дело тяжёлое, – тихо проговорил профессор и покачал седой головой. – Я пережил это.
– Шумиха как нагрянет, так и исчезнет, Абузар Гиреевич. Это меня не особенно тревожит. Мы, люди науки, должны на юбилее не просто подбивать итог десятилетий жизни, – прожить своё и дурак сумеет, – а подводить итоги наших трудов, научной деятельности, чтобы получить зарядку на будущее. Учитывая это, мне хочется в связи с юбилеем издать что-нибудь из своих научных трудов, внести свою лепту в науку.
– По-моему, научные труды следует публиковать независимо от юбилея. Но уж если совпадает…
– Разумеется, только потому, что совпало, – подхватил Фазылджан. – И всё же нельзя не учитывать наших странных привычек. У нас ведь с публикациями не очень торопятся даже в связи с юбилеем. Лично мне грешно было бы жаловаться. Издательства относятся ко мне благосклонно. А вот сейчас, когда я закончил серьёзный труд, те же издательства – смешно сказать – не могут подыскать компетентного рецензента. Говорят: «Помоги нам найти». Но понимаете, это дело щекотливое, одни могут понять так, другие иначе… Поэтому я решился побеспокоить вас, Абузар Гиреевич. Конечно, я должен глубочайше извиниться перед вами. И за то, что отнимаю у вас время, и за то, что напросился к вам в гости…
– Какое тут беспокойство, оставьте вы это…
– Беспокойство-то уж есть, я человек совестливый и, как выражалась в этих случаях моя покойная мать, пришёл, закрыв лицо рукавом… А потом, Абузар Гиреевич, – всё работа да работа, хочется иногда просто поговорить душевно, обновиться в чувствах. Иные в такие минуты и за бутылочку берутся, а непьющему остаётся действительно только сердечный разговор. У старых интеллигентов были хорошие традиции. Люди запросто ходили друг к другу в гости, взаимно доверяли самые сокровенные мысли. А теперь… Вот я живу в доме учёных. Встретимся с соседом – поздороваемся, а в гости – ни-ни. Почему? Да потому, что мало доверяем друг другу. Да, да, Абузар Гиреевич, если говорить правду, – именно так!.. А вам я верю и мысли свои от вас не скрываю, потому что знаю – вы честный человек, ничего не таите против меня. Видите, сколько словоизлияний, – усмехнулся над собой Янгура. – А короче, Абузар Гиреевич, у меня просьба к вам такая: не попросите ли вы Гаделькарима Абдулловича Чалдаева отрецензировать мой труд? Он большой специалист в области хирургии, к тому же честен и справедлив. А то ведь бывают не столько специалисты, сколько приспособленцы.