Страница 19 из 39
Рассеянно здороваясь со встречными людьми, он прошёл в цех.
Как и было условлено, Галимджан в двенадцатом часу навестил Дидарова. Кабинет у главного инженера просторный, окна светлые, стол широкий. При виде входившего гостя Исрафил поднялся с кресла, с улыбкой протянул руку, пригласил сесть. Затем вызвал секретаршу.
– Машенька, распорядитесь, чтобы принесли чайку. Да погорячее, покрепче и с лимоном.
После этого чинно опустился в кресло, положил ладони на стол. Как и полагалось, он справился о самочувствии Галимджана, о здоровье Рахимы-ханум. В это время принесли чай.
Помешивая в стакане ложечкой, Дидаров пристально вглядывался в лицо Галимджана.
– Ты вроде бы немного осунулся, дорогой. Может, опять сердце? Пей, пожалуйста, чай. Положи лимон. Сейчас в магазинах что-то не видно лимонов.
– Да, не видно, – как-то безразлично согласился Галимджан, тоже помешивая в стакане. – Лимон, конечно, вкусен, но обесцвечивает чай, отнимает у него аромат.
Дидаров тихонько рассмеялся.
– Добро с добром редко уживается. Что тебе дороже – вкус лимона или цвет чая?.. Ну ладно, оставим эти рассуждения философам. Наших голов тут не хватит… Я ведь говорил, что у меня есть к тебе дело. Давай, старый друг, работать рука об руку. Теперь, сам знаешь, время технического прогресса, на одном «ура», как раньше, не выедешь. Время идёт…
– Я не совсем понимаю, – осторожно перебил Галимджан. – Мы ведь вместе работаем. Что ты ещё имеешь в виду?
– Мне, Галимджан, нужен помощник. Ну, официально говоря, заместитель. По штату положено, а человека нет. Я тебя давно знаю. Теперь ты вошёл в ритм нашего завода, успешно осваиваешь новую технику, – одним словом, стал хорошим, современным инженером.
– Спасибо за доверие, Исрафил, – помедлив, ответил Галимджан, – ты уж позволь мне остаться в цехе. И со здоровьем у меня не шибко, да и годы…
– Всё же подумай, Галимджан. Ведь в цехе тоже требуется здоровье, да ещё побольше. Я предлагаю тебе неплохое место. Спокойней будет и на виду.
– Подумать-то подумаю, но… кажется, не соглашусь. И цех вроде бы не на кого оставить…
– Ну, для этого дела мы найдём подходящего человека. Я считаю, мы ещё вернёмся к этому разговору.
И, словно поощряя Галимджана, главный инженер крепче обычного пожал ему руку.
У себя в конторе Галимджан закурил, глубоко затягиваясь, размышлял: «Со здоровьем неважно – это верно. И к высоким должностям не стремлюсь – тоже правда. Но ведь я никогда не бежал от трудностей, не ставил на первый план своё спокойствие. Может, в интересах производства Исрафилу действительно нужен хороший помощник?.. Нет, не пойду… Так почему же я так жадно дымлю? И не слишком ли быстро и решительно отказался от предложения Дидарова? Дидаров, кажется, понял, что в глубине души меня удерживает что-то очень важное. Прощаясь со мной, он очень крепко жал мне руку, словно хотел добавить что-то к своим словам…»
Размышления его были прерваны неожиданными гостями.
– Вот и начальник цеха, сам Галимджан Нигметджанович, – входя в контору, весело сказала Светлана Ивановна, словно хотела подчеркнуть, что происшедшие между ними разговоры о Дидарове не должны повредить их добрым отношениям. – Вот, разрешите представить, Галимджан Нигметджанович, к нам пожаловал товарищ из министерства, Билал Шангиреевич Шангараев. – Она чуть посторонилась, пропуская вперёд высокого, крепко сложенного человека с гладко причёсанными чёрными волосами и такими же чёрными глазами. – Билал Шангиреевич интересуется делами нашего цеха.
– Добро пожаловать, – приветливо отозвался Галимджан. – Поговорим в конторе или хотите посмотреть цех?
– Да, покажите мне цех, – густым, ровным голосом сказал гость.
8
Если остановиться вот на этой возвышенной точке, увидишь удивительную панораму одного из районов города: добрый десяток кружевных железных кранов, подобно огромным птицам, словно бы парят на одном месте в воздухе. Уже опустился вечер, но этот район ярко освещён, мощные прожекторы рассекают сгустившиеся сумерки. Всего два-три месяца назад здесь ещё тянулся ряд одноэтажных домов, привычно взиравших на улицу словно прищуренными окнами. И вот уже нет этих строений. На их месте закончена кладка фундамента огромного каменного дома. Но в двадцати-тридцати шагах от стройки почему-то осталась нетронутой одинокая и небольшая деревянная изба. Вероятно, её дни сочтены. Жильцы уже переселены; двери и окна покинутой избы распахнуты; стены обмотаны толстым металлическим тросом, конец которого привязан к стволу могучего тополя, словно домишко может уплыть, как льдина в ледоход. Самое большое через неделю здесь не останется и следа от последнего деревянного жилища. Только древний тополь будет напоминать, где оно находилось. Странное дело – наиболее прочные бревенчатые строения не ломают, а при помощи могучих кранов и тросов перетаскивают на свободные пустыри, но деревья, десятки лет словно охранявшие прежнее жильё людей, остаются на привычных своих местах. Строительство каменного многоэтажного гиганта закончится, и обитателям его будет казаться, что этот тополь всегда рос у них под окнами. Вероятно, здесь разобьют цветочные газоны, под тополем поставят скамейки, чтоб на них отдыхали старики, а рядом играли дети. И только в час вечернего заката кто-нибудь из этих стариков невольно глянет на вершину тополя и вспомнит, как жили в прошлом.
Гаухар по дороге в свою школу часто проходит мимо этой стройки и почти всегда останавливается, чтобы взглянуть, как продвигается кладка огромного здания. Ого, красная кирпичная стена уже приблизилась почти вплотную к старому деревянному домишку! Может быть, сегодня сюда подадут несколько мощных тракторов, привяжут к ним концы тросов и поволокут бревенчатую хату на ближайший пустырь, чтобы использовать для какой-нибудь хозяйственной надобности. Завтра Гаухар уже ничего не увидит на этом месте. Что же, пока не поздно, надо попрощаться с давним обиталищем.
Не случайно защемило сердце у Гаухар. Дорогие воспоминания связаны у неё с этой ветхой, заброшенной скворечней. Здесь вдвоём с мужем когда-то жила старшая сестра матери Гаухар. Помнится, дядя и тётка были уже немолодыми людьми. Родители Гаухар два-три раза в году наведывались к ним погостить. И, как правило, брали с собой дочку. Каждый приезд в большой, шумный, красочный город Казань надолго запоминался девочке. Ей снились яркие, беспокойные сны. Но вот умерла тётка, а вскоре и дядя. Мать потом рассказывала Гаухар: нашлись какие-то дальние родственники умерших владельцев, они неизвестно кому продали дом. Через много лет, когда Гаухар приехала в Казань учиться, ей захотелось взглянуть на памятное пристанище. Она ни за что не отыскала бы его, если бы не помог исполинский приметный тополь, всё ещё стоявший в палисаднике.
Сейчас Гаухар не удержалась, подошла вплотную к избе. Долго смотрела на распахнутые двери, на окна без стёкол, на поваленный забор и ограду палисадника. Прощайте, приметы невозвратимого детства! На глаза навернулись слёзы. И всё же она осторожно вошла внутрь покинутого жилья. Прошлась по комнатам с ободранными обоями. На полу валяются обломки ветхой брошенной мебели, запылённые обрывки каких-то книг. Увидев маленький чуланчик, она так и замерла, прижав руки к груди. И конфигурация комнатушки, и старинный, в восточном духе, узор на уцелевших лоскутах обоев – всё подсказывало ей, что именно здесь когда-то укладывали спать девочку Гаухар, приезжавшую из деревни с родителями погостить у дяди и тётки.
Вдруг позади послышался шум. Она быстро оглянулась, ей почудилось – какие-то мальчишки забежали в брошенное помещение. Нет, она одна здесь. Только ветер шуршит свисающими клочьями обоев.
Грустной вернулась на улицу Гаухар. В то же время где-то в глубине души затаилась радость: ведь Гаухар хотя бы несколько минут побыла в своём детстве. Вероятно, она уже не меньше трети жизни прожила, и ей предстоит ещё много прожить, а детство всегда будет вспоминаться в каком-то светлом ореоле. У человека нет поры дороже, светлее, и если бы возможно было, он временами возвращался бы в эти золотые годы, когда ничего не надо, кроме увлекательных игр, куска хлеба и чудесных, сказочных снов.