Страница 12 из 39
Гаухар только что перемыла посуду и теперь сидела за кухонным столом, как-то неловко облокотясь.
– Да, Джагфар, очень неприятный случай. – Она попыталась как бы встряхнуться, но сейчас же опять поникла. – Тут одно к одному… Видишь ли, какое дело…
– Успокойся, всё пройдёт, – прервал её Джагфар. – А если и не сразу пройдёт, возьми себя в руки. Не навечно же ты привязана к школе.
Гаухар, словно испугавшись, вскинула голову, взглянула на мужа с глубоким упрёком.
– Ты ведь даже не знаешь, что произошло, Джагфар.
– А мне и не обязательно знать подробности. Смотри на всё проще. Если тяжело работать в школе, зачем терзать себя?
– Погоди, Джагфар. Что ты говоришь, разве это возможно?!
– Вполне возможно. И давно бы надо расстаться с этой школой. Если бы ты слушалась моих советов… Впрочем, ещё не поздно, я могу потолковать кое с кем.
– Джагфар, я тебя не понимаю! Ты говоришь что-то уму непостижимое. Или я сама… – Гаухар вдруг зарыдала. Все тяжёлые, но не совсем ясные мысли, каждый раз угнетавшие её после очередной, как бы мельком оброненной Джагфаром фразы, – дескать, пора бы ей покинуть школу, – теперь облеклись в реальную, мрачную для неё перспективу. – Я ведь догадываюсь, к чему ты клонишь, Джагфар. Это значит – сидеть дома, в тёмном углу. Уж сколько раз я слышу это! Нет, ты не разговаривай так со мной, Джагфар. Я не заслужила этого. Не хочу, слышишь, не хочу! Для чего же я училась? Хотела быть полезной… Да, у меня большая неприятность в школе. Но я должна сначала осознать, в чём тут моя вина. И если виновата, исправить. Работой, делом исправить. Бежать от того, что, возможно, сама натворила… это было бы низко, Джагфар!
– Ты, как всегда, сгущаешь краски, Гаухар, – мягко возразил Джагфар. – Подумай-ка хорошенько. Что мы, стеснены в деньгах? Нужда схватила нас за горло? Ведь ничего похожего нет! Пока необходимо было, ты работала, кто тебя удерживал? А теперь отпала эта необходимость. К тому же ты ещё и учишься. Хоть и заочно, всё равно учёба. А если захвораешь? Зачем рисковать из-за каких-то лишних десятков рублей, без которых мы вполне обойдёмся?
– Но я люблю школу, не могу без неё. И учиться тоже должна. Верно, трудновато, Джагфар, да ведь ничто не даётся без трудностей.
– Эти правильные слова, Гаухар, ты могла бы высказать на собрании. Возможно, кто-нибудь похлопает тебе. А дома разговаривать готовыми лозунгами… Я и сам мог бы ответить тем же. Речь идёт о более конкретном и серьёзном: как нам построить дальнейшую жизнь.
Если сейчас ты не готова принять моё предложение, потерплю. Рано или поздно ты сама придёшь к той же мысли. А теперь прошу тебя – успокойся. Такие сцены тяжелы и для тебя, и для меня. Побережём друг друга.
Джагфар вышел из кухни. Подобные не столь уж острые стычки случались у них и прежде. Они никогда не пугали Гаухар. В сущности, муж у неё мягкой души человек. В основе всех его советов лежит доброе намерение. Возможно, сегодня он несколько резковат, более требователен. Это случается и с самой Гаухар. К тому же в конце разговора Джагфар уступил, согласился подождать. Ну что ж, она тоже готова прислушаться к некоторым его суждениям. А впрочем, посмотрим. Время – лучший советчик.
И Гаухар занялась подготовкой к завтрашним урокам. Постепенно успокоилась. И отступили куда-то обрывки неприятных мыслей о Фаягуль. Иногда она задумывалась над тем, как ей хорошенько разобраться в том, что произошло в классе. С чего начать? Какое вынести решение о зачинщиках?
Джагфар – в другой комнате. У него своя работа, быть может, нелёгкая. Гаухар прислушивается. Вон как углубился, даже шороха не слышно из его комнаты. Надо всё же признать – она частенько мешает мужу каким-нибудь женским капризом. А ведь, если вдуматься, главную ношу жизни несёт на себе Джагфар. А она, Гаухар, во многом пользуется результатами его трудов. В самом деле – хорошая мебель в квартире, дача, машина, модная одежда… На зарплату Гаухар не приобретёшь этого. А её уверенность в завтрашнем дне, не держится ли и она на их семейном благополучии? Гаухар не очень-то обременяет себя заботами о материальном фундаменте их житья-бытья, это дело мужа. Если вникнуть, у него хватает забот…
Уже почти двенадцать часов. Гаухар сложила стопкой тетради, конспекты лекций в заочном институте, вышла в комнату к мужу. Джагфар при свете настольной лампы просматривает книги, делает выписки, тут же разложены какие-то диаграммы, таблицы.
Гаухар растрогалась, погладила мужа по голове. Он оторвался от своих записей, взял её руку, признательно поцеловал.
– Отдохнул бы. Наверно, устал? – сказала она.
– Есть немного. Завтра начинаю новый цикл лекций. Вот готовлюсь к первой лекции. Жизнь с каждым годом меняется, если не просматривать новинки, не заметишь, как отстанешь.
Гаухар села рядом с мужем, положила голову ему на плечо.
– Я мешаю тебе?
– Нет, я уже закончил… Как у тебя настроение?
– Кажется, успокоилась.
– Вот и отлично. Если ты спокойна, можешь своротить гору дел. И не устанешь… Ой, смотри, у тебя седой волосок!
– Где?
– Вот, на виске. Вырвать?
– Конечно.
Он вырвал волосок, положил ей на ладонь. Гаухар долго смотрела. В сущности, это ведь ещё не седина. До настоящей седины пока далеко.
Они поговорили ещё немного. Этот лёгкий, сдобренный взаимными шутками разговор окончательно примирил их. Потом они пошли в спальню, разобрали постели. Джагфар по своему обыкновению вскоре засопел, а Гаухар, тоже по привычке, долго лежала с открытыми глазами. Она вспоминала свою педагогическую работу, которая длится всего каких-нибудь пять-шесть лет, да и те прошли сравнительно гладко. А ведь опыт, закалка даются главным образом в преодолении испытаний. Успела ли она накопить достаточный опыт? Нет, конечно. Старшие коллеги говорят ей: бывает, недели, месяцы, годы ведёшь класс без сучка и задоринки, думаешь, уже до мелочей знаешь своё дело, ребята привыкли к тебе, – и вдруг… Всё меняется, летит кувырком, и ты вроде не тот, и ученики не те. Не сразу придёшь в себя после такой передряги… Гаухар как раз переживает сейчас такое испытание. Тут есть над чем призадуматься. Впрочем, она, кажется, знает, что надо делать. Но горький урок этот запомнит.
Утром Гаухар, как всегда, скромно, но аккуратно одетая, явилась в школу за полчаса до звонка на первый урок. Сказать правду, мужчины-коллеги не обходили её своим вниманием. Даже завуч, человек немногословный, педантичный, заметил: «Вы, Гаухар-ханум, словно изнутри светитесь».
Учителей, особенно учительниц, являвшихся в класс небрежно одетыми, Гаухар в душе строго осуждала. Неряшливость казалась ей прежде всего неуважением к школе. Ещё на третьем году её работы в группу Гаухар перевели из параллельного класса мальчика, слывшего озорником. Его неоднократно уличали в неблаговидном поведении: свою учительницу он рисовал в тетрадке в виде лохматого чёрта, и чтоб не оставалось сомнений, кто был прообразом рисунка, он ставил под ним имя своей учительницы. Надо сказать, что сам «художник» был великим неряхой. Приходил в школу грязным, растрёпанным, вероятно, даже неумытым. При первом же знакомстве с мальчиком Гаухар вернула его домой, строго приказала сходить в этот же день в баню, постричься, надеть чистую рубашку и завтра явиться на занятия.
Мальчик не задумываясь ответил, поразив Гаухар дерзостью:
– Пусть Раушания-апа сперва сама сходит в баню, вымоет шею, причешется и пришьёт пуговицу к кофточке, потом и я пойду мыться.
Раушания – прежняя учительница мальчика. Неряшливая по внешнему своему виду, она ещё допускала грубое обращение с учениками.
Гаухар постаралась замолчать выходку мальчика, но с того дня стала особенно следить за своей одеждой, за манерой держаться. Что касается дерзкого мальчика, он назавтра явился в класс подстриженный, а через месяц-другой стал вообще аккуратистом, легко переходил из класса в класс. Но Гаухар не забывала его отзыва о прежней учительнице. Самый придирчивый взгляд взрослого человека может оказаться недостаточно наблюдательным, но десятки острых детских глазёнок видят всё!