Страница 3 из 26
Спускаясь по ступенькам крыльца, Гали-абзы невольно залюбовался юношей, сидевшим за кучера. Вытянув вперёд обе руки с намотанными на них вожжами, он крепко держит вороного с белыми лодыжками и длинным корпусом горячего жеребца, готового по малейшему знаку сорваться с места и пуститься вскачь. На юноше выцветший от солнца пиджак. Кепка сдвинута на самый затылок. Среднего роста, широкоплечий, вот он повернулся к Гали-абзы. Чуть продолговатое, в рябинах, но очень симпатичное лицо. Разметнувшиеся чёрные брови и большие чёрные глаза делают это лицо ещё более приятным. Парню нет, пожалуй, и двадцати лет.
– Здравствуй, Газинур! – приветствует его Гали-абзы, усаживаясь в тарантас.
Пританцовывавший от нетерпения вороной жеребец, услышав, что Газинур причмокнул губами, тут же взял с места.
Солнце только-только поднималось. Небо, будто омытое, совершенно чисто. В воздухе тихо, лист не шелохнётся. День сегодня обещал быть очень жарким. Гали-абзы с трудом переносил духоту, потому и постарался выехать пораньше.
Когда миновали скотные дворы «Красногвардейца» и поднялись на гору, Гали-абзы попросил Газинура сесть рядом.
– Не люблю ездить гостем, – сказал он с лёгкой усмешкой, беря из Газинуровых рук вожжи.
Газинур принялся горячо уверять, что Чаптар – жеребец очень норовистый, что у него есть привычка дурить, особенно если он чего испугается. Гали-абзы только посмеивался:
– Не бойся, Газинур, мне и не с такими приходилось иметь дело.
Лишь только Гали-абзы коснулся вожжами крутых боков Чаптара, как тот, закусив удила, свечой навострил уши и, блеснув огненным глазом, изогнул дугой шею, словно желая увидеть, кто это посмел взять в руки вожжи.
– Крепче держите, Гали-абзы, – посоветовал Газинур.
Едва он успел проговорить это, лошадь рванула и понеслась. В лицо Газинуру ударил упругий прохладный воздух. Тарантас с грохотом зашвыряло на ухабах. Исхудалое, болезненно-жёлтого оттенка лицо Гали-абзы покрылось лёгким румянцем, светло-серые глаза стали будто чуточку темнее. Видно, любил он прокатиться с ветерком. Он придержал коня только тогда, когда из-под ремней шлеи показалась белая пена. Мотая головой, Чаптар перешёл на шаг.
– Эх, Газинур, никогда не забыть мне степей Украины… как мы гнали оттуда белополяков. Бывало, за ночь отмахаем на тачанках километров тридцать-сорок, а под утро, когда самый крепкий сон, налетим на пилсудчиков, расколотим их в пух и прах – и снова вперёд! Особенно отличался в нашем взводе безногий пулемётчик Ваня. Горяч был парень!.. Раскалённое олово! Ты ведь знаешь, как говорят наши старики про настоящих джигитов: настоящий джигит сердцем подобен льву. Таким и был наш Ваня. Из своего пулемёта косил врагов, как траву… Ходить Ваня не мог. Ещё на германской ему оторвало обе ноги. Передвигался он на руках, а больше на тачанке. К нам пришёл ночью. Наш полк только что занял с боем небольшой украинский городок. «Хочу, говорит, послужить трудовому народу, поскольку сам являюсь сыном трудового народа. Посадите меня на тачанку». Я взял его в своё отделение и не раскаивался. Чуть не всю Украину прошли с боями вместе. Расстались, когда меня тяжело ранило…
Газинур жадно ловил каждое слово Гали-абзы, а чёрные глаза его не отрывались от синевшей вдали, в туманной дымке, лощины, окаймлённой лесом. Ему всё представлялось, что оттуда вот-вот вихрем вылетят тачанки.
И вдруг на дороге, делавшей у леса поворот, действительно показалась движущаяся точка. Но это была не тачанка, а обыкновенная полуторка. Под косым солнечным лучом, ослепив Газинура, сверкнули сначала стёкла фар, потом кабины. На подножке мчавшейся на полной скорости машины стоял молодой парень. Он был в синем комбинезоне, без кепки. И то, что парень не сидел в кабине, а стоял на подножке и ветер буйно трепал его волосы, и то, как он, вытянув вперёд руку, показывал куда-то в просторы полей, вызвало у Газинура особенную к нему симпатию. «Этот и на тачанке не подкачал бы», – подумал он, весь под впечатлением рассказа Гали-абзы. Полуторка поравнялась с ними и резко, с визгом, затормозила.
– Доброе утро, Гали-абзы! – весело крикнул стоявший на подножке парень. Это был известный на весь район тракторист Исхак Забиров. Газинур хорошо знал его – Забиров немало поработал на полях «Красногвардейца».
– Куда путь держите? – спросил Гали-абзы, едва сдерживая испуганного и разгорячённого жеребца.
– В «Тигез басу», Гали-абзы. Там наши тракторы работают.
– Ну, добро, коли так. Привет там ребятам передавайте.
– Спасибо, передам обязательно.
Машина покатила дальше. Исхак так и остался стоять на подножке.
– Вот и этот тоже. Огонь-парень! – посмотрел ему вслед Гали-абзы и тронул коня. – Тебе, Газинур, тоже бы на тракториста учиться надо. Тракторист скоро будет основной фигурой в колхозе. Да и на случай войны… Теперь, друг мой, воевать придётся не на тачанках – танки в ход пойдут. А сегодняшний тракторист – завтрашний танкист…
Газинур ничего не ответил. Куда ему в трактористы! Хоть бы плугарем работать.
Они въехали в лес, спустились в сухую балку, потом снова поднялись на взгорье. На спаренной сосне у обочины дороги, на самой её вершине, стрекотала полосатая сорока. Из березняка доносилось суетливое щебетанье невидимых глазу птиц.
– Хороши наши леса! – сказал Гали-абзы, вдохнув всей грудью напоенный ароматом воздух.
То ли действительно они ехали быстро, то ли уж очень захватили юношу рассказы Гали-абзы, но дорога в Бугульму показалась на этот раз Газинуру очень короткой. И когда только они промахнули колхоз «Алга», когда осталась позади «Красная горка»! Впереди в белёсой мгле уже начали вырисовываться фабричные трубы, громада элеватора, высокие здания Бугульмы, её мельницы.
Гали-абзы принялся рассказывать Газинуру историю старой Бугульмы:
– Знаешь, это один из наиболее высоко расположенных городов европейской части СССР, – сказал он. – Лет двести назад здесь была просто маленькая деревушка, затерянная в степи. Её считали краем света. Сюда ссылали людей, которые посмели подняться против царя, против помещиков… До революции в Бугульме хозяйничали помещики Елачичи и Шкапские, миллионеры Хакимовы. Чуть ли не всё население городка с крестьянами ближних деревень работало на них. А они наживались на винокурнях, мельницах, трактирах, лавках…
На окраине Гали-абзы передал вожжи Газинуру. По дороге сплошным потоком двигались машины, цокали подковами лошади. Пыль стояла такая, что глаз не открыть.
Они въехали в Бугульму со стороны Бавлов. На площади Четырнадцати павших героев Газинур обратил внимание на группу школьников – они стояли возле огороженных решёткой братских могил; в центре огороженного пространства поднимался скромный памятник. Обступив старика-учителя, детвора звонкими голосами наперебой забрасывала его вопросами.
– И с чего эти галчата подняли такой шум? – усмехаясь, сказал Газинур.
Сказал будто в шутку, но внимательный Гали-абзы сразу подметил огонёк интереса, загоревшийся в глазах юноши. Он вынул часы. До начала бюро райкома ещё оставалось время.
«Детям историю этого памятника рассказывает учитель, а кто расскажет её тебе? – подумал он. – Сотни раз проезжал ты по этой дороге туда и обратно, а вдумался ли хоть раз по-настоящему, что за священное место лежит на твоём пути? Наверное, нет».
Гали-абзы велел Газинуру остановить коня.
Войдя за ограду, они долго в молчании стояли перед высоким гранитным постаментом, увенчанным красным знаменем. Худое лицо Гали-абзы было задумчиво и грустно. Вдруг он поднял голову, и в чуть прищуренных, устремлённых вдаль глазах его Газинур заметил нечто такое, что заставило его вспомнить бушующее в раздуваемом горне пламя.
Глубокое волнение, охватившее Гали-абзы, передалось и Газинуру. Так молча простояли они несколько минут: один – захваченный нахлынувшими воспоминаниями прошлого, другой – готовый впитать своим чистым сердцем всю красоту и величие давно минувших дней борьбы за свободу молодой Советской республики.