Купель Императрицы

– …и этим могли бы воспользоваться!

– Кто… как воспользоваться?

– Слушай, Парень, – Харон встал из-за стола, – каждый мой ответ приведет ко множеству других вопросов, ответы на которые тебе будут не понятны до той поры, пока ты сам не нюхнешь пороху и не отработаешь хотя бы пару смен. К слову, о работе…

Он принялся убирать со стола.

– Если проголодаешься, ты знаешь, где еда. Где удобства – тоже. Но, признаюсь, лучше бы мне тебя не видеть и не слышать до самого вечера. Потому как для работы тебе потребуются силы. Постарайся поспать. Могу дать снотворное.

Я помотал головой, отказываясь.

– Тогда – проваливай, так сказать! Ужин в девять!

Снотворного не потребовалось. Не знавший покоя прошлой ночью, и разомлевший с вина и плотного обеда, я уснул сном младенца.

IV. Перед боевым крещением

Неспешная вечерняя трапеза была куда скромнее обеденной. Харон объяснил, что нам потребуются ясный ум и подвижность, и сытный ужин работе помеха. Сразу по его окончании мы отправились в техническую часть жилища. Дверь в конце коридора (достойная отдельного упоминания) вела в ризницу (как на церковный манер называл это помещение Харон): с виду бронзовая, с зеленеющей патиной и крохотным иллюминатором из толстого стекла, дверь походила на корабельную, – с массивными петлями и червячной задрайкой, приводимой в движение штурвалом (маховиком, со слов Харона). Вид ее был настолько антикварным, что, казалось, будто ее сняли с самого Наутилуса. Харон повернул ручку раритетного выключателя подле двери, и по ту сторону иллюминатора зажегся свет. Уделив с десяток секунд осмотру ризницы через иллюминатор, словно высматривая кого-то внутри, Харон несколько раз провернул маховик и потянул дверь на себя.

– Осторожно, – сказал он, первым зайдя внутрь и отступая в сторону, – здесь порог высокий. И головой не ударься.

Впустив меня, Харон незамедлительно захлопнул и задраил за нами дверь. Я огляделся: в отличие от кают-компании, ризница не согревала уютом. И физически в ней было холоднее. На противоположной ее стороне находилась сестра-близняшка первой двери, а по сторонам от нее – претенциозно и величественно – возвышались греческие колонны, увенчанные бутонами капителей, образующие перед дверью портик с треугольным фронтоном. Его украшали вырезанные в камне письмена.

– Это латынь? – поинтересовался я.

– Верно, Парень, – Харон поднял руку и прочитал, указывая на слова: – Истина скрыта на дне колодца.

– Странно… – удивился я.

– Что именно?

– Изречение греческое. Я когда-то увлекался древней Грецией – мифологией, философией. Странно, что надпись на латыни.

– Ты полон сюрпризов, Парень, – не без удивления произнес Харон.

За колоннами у стен ютились шкафчики для переодевания и скамьи. Само помещение скорее походило на слесарку, нежели на церковное хранилище: на стенах, слева и справа, гудели две лампы дневного света в массивных плафонах; кругом витал запах краски и машинного масла; все было серым, в буквальном смысле: грубо оштукатуренные серые стены, серая плитка фартука, от середины стены и до самого пола, и – сам пол по периметру, а его центральный квадрат занимала чугунная сливная решетка (под ней чуть слышно плескалась вода), а с потолка, над решеткой, свисала громадная душевая лейка. Эту серую безликость разбавляли царапины надписей, обильно покрывавшие штукатурку, – свежезакрашенные, но все равно читаемые. Мне в глаза бросились самые крупные из них: «Вранье!», «Нет смысла…», «Твари!!». Встречались даже надписи с дореволюционной орфографией. Не обошлось и без нецензурного упоминания половых органов обоих полов – главного мотива и двигателя настенного и заборного творчества всех времен. В одной из стен – отбирая драгоценное пространство у гигантов мысли – имелась встроенная дверца, как на кухне, но гораздо крупнее (вероятно, – технический подъемник, о котором упоминал Харон). Были здесь и станки, из которых я знал только токарный и сверлильный. Каким образом их доставили в ризницу (особенно – громоздкий токарный), оставалось только гадать. На железном столе, с прикрученными к нему тисками, лежала ветошь, рабочий фартук и различный слесарный инструмент. Разумеется, у меня тотчас же промелькнула мысль, что при помощи инструмента вполне можно было бы взломать решетку, ведшую к свободе, но если сам Харон и мои предшественники до сих пор этого не сделали (а может – и пытались?), значит на то имелась веская причина или непреодолимое препятствие.

– С аквалангом погружаться приходилось? – вдруг спросил Харон.

– Нет, – протянул я, ошарашенный его вопросом.

– Это ничего, Парень, – Харон похлопал меня по плечу.

Он подошел к подъемнику и нажал кнопку вызова, и та зажглась красным светом.

– Погружаться и не понадобится, – успокаивал Харон, повернувшись ко мне. – А вот обходиться с кислородным баллоном и маской – придется. Впрочем, маска обхватывает лицо целиком, и рот мундштуком занят не будет, так что, говорить мы сможем. Это уже облегчает задачу.

Я молчал, глупо моргал и ожидал продолжения.

Подъемник прибыл быстро, издав звонкий сигнал, и оповещая о доставке миганием кнопки вызова. Внутри стояли два кислородных баллона и сопутствующее дыхательное оборудование.

– На рабочем месте воздух, так сказать, не особо пригоден для дыхания, – объяснял Харон, вынимая один за другим баллоны и ставя их на пол. – Пару-тройку минут без маски, пожалуй, протянешь, но потом – прощай сознание и здравствуй царство Аида.

Напутствие Харона меня нисколько не воодушевляло. А он, спокойно, словно рассказывает о купании в ванне, продолжал:

– Я, конечно, упрощаю, потому как на деле все не так легко и быстро: прежде чем испустить дух, мучений натерпишься таких, что уж лучше расстрел. Но ты не думай, я это говорю не для того, чтобы страху на тебя напустить. Считай, это инструктаж по технике безопасности. На обучение и практику времени, увы, нет. Придется все схватывать на лету, так сказать. И вот если, не дай бог, откажет система или окажешься без маски – задерживай дыхание. Дышать можно и одной маской, поочередно. Главное – до выхода добраться.

Из подъемника Харон также извлек два пакета, один крупнее другого.

– Новье! – он похлопал по пакетам и указал на скамью подле шкафчиков. – Переодевайся. Свою одежду в шкафчик убери. Сперва одевай то, что в сером. Там – поддёжка, с ней ты сам справишься. А в желтом – комбинезон. С ним, попервости, может быть сложно. Я помогу.

Поддежка, теплая и мягкая, обволакивала меня от пальцев ног до макушки головы. В ней я был похож на карапуза-переростка. Коренастый Харон выглядел еще забавнее. Но его поддежка, равно как и комбинезон, новьем не блистали. Комбинезон же – одевался через ворот и влезать в него, и правда, было неудобно. Накинув мне на голову капюшон, плотно обхвативший мое лицо, Харон осмотрел меня со всех сторон и одобрительно кивнул.

– Если жарко – потерпи немного, – сказал он и указал на дверь-близняшку, – когда выйдем, будет в самый раз.

Кислородный баллон, по ощущениям, весил килограммов десять. Харон поправил лямки на моих плечах и затянул ремни на груди и поясе.

– Это, – он взял в руки один из шлангов с манометром на конце, – счетчик кислорода. Когда стрелка дойдет до красной зоны, считай, осталось минут десять. Но, думаю, мы управимся раньше.

Харон зацепил счетчик клипсой за ремень на моей груди, продев шланг под правой рукой. На другой – зацепил маску, продев шланг под левой.

– Маски наденем позже, – объяснял он, занимаясь своим баллоном и затягивая ремни, – когда придем к месту.

На поясе у наставника я заметил ножны, с торчащей из них рукоятью ножа.

– А мне нож не полагается? – поинтересовался я.

– Не в этот раз, – буркнул Харон.

Проверив вентили на баллонах и еще раз осмотрев меня с ног до головы, он снова одобрительно кивнул и направился к двери. Взявшись за маховик, он добавил:

– Если есть вопросы – задавай сейчас. Когда доберемся, не до них будет.