Страница 3 из 10
— А кружки обязательно посещать? — Спросила я.
— Ну как сказать… Вроде нет, но сказано было, чтобы все ходили!
Распространённый нынче способ «свободы выбора», не впервые мы с таким сталкиваемся. Сам этот лагерь тоже случился как бы по нашему желанию.
Ну что же. Актрисой я быть никогда не хотела, литературой не увлекаюсь (по крайней мере той, что могла проходиться в клубе коррекционного лагеря для трудных подростков), так что оставалось рисование.
— Рисование. — Вздохнув, выбрала я. Светка согласно кивнула. Мы обе рисуем ещё хуже, чем поём, а поём так, что сами себя слышать не можем, ну да ладно. Чего только не сделаешь, когда говорят — надо!
— Как раз сегодня занятие. В семь тридцать, сразу после ужина. Идите, за бельём придёте через полчаса.
В общем, стали мы обживаться. К ужину с соседками перезнакомились и узнали, что тут да как устроено. Поцарапанная Светкой толстуха из нашей комнаты сменилась с короткостриженой из соседней, эта нам понравилась гораздо больше. Оля жила в лагере уже месяц и много знала.
Оказывается, лагерь смешанный. То есть половина корпусов занята лицами мужского пола. Пересекаемся мы, правда, крайне редко — и столовые у нас раздельные, и работа. Ну, кроме фермы и полей, но туда редко кого гонят, не положено потому что. Ну а каких-то вечеринок да танцев тут, понятное дело, нету. Лагерь всё-таки, не дом отдыха.
Насторожившаяся было Светка, услыхав, что пересекаться с парнями не придётся, прямо подобрела. Но в общем, куда ценней оказалась информация о столовой — кормёжка, по Олиным словам, тут такая, что не разжиреешь. Если родственники не будут деньги и продукты слать, будем на голодном пайке.
Светке слать посылки некому, а мои родители раньше, чем через неделю не приедут. Смартфон опять же отобрали, а у меня оплата с карты через него, так что тут только наличные будут в ходу. В общем, выходило, что сидеть нам неделю на подножном корме.
Впрочем, мы со Светкой в плане еды не капризные. Да и без спиртного легко обходимся, и без остальных увеселений. Вот без музыки тяжко будет, но может что-нибудь придумаем.
Так что ужин нас не поразил. Порции как для младенцев, хлеба зато достаточно, в общем, мы наелись. Вечер выдался теплый и мирный, в столовой открыли окна и дул приятный ветерок, разве что две какие-то незнакомые девки подрались, даже не знаю, из-за чего, да и неинтересно было. Пока они таскали друг друга за лохмы, я лишний стакан компота успела увести с раздачи — мелочь, а приятно.
А после мы отправились на рисование.
Корпус для кружков стоял отдельно. За ним — мужские корпуса, куда нам нельзя ходить. Поймают там — в карцер сразу отправят. Нам успели рассказать пару историй, и выходило, что за это дело наказывают похлеще чем, к примеру, за воровство. Меня же больше другое волновало — какого чёрта это девки туда бегают?! Разве не мужики должны ради девок на подвиги идти и рисковать оказаться в карцере? Вот уж не стала бы туда ходить, и не из-за боязни наказания. Просто — пусть сами к нам ходят. Или я не права? Светка сказала, права, впрочем, она последняя, кто потащится в мужской корпус.
Об этом мы с ней по дороге на рисование и болтали.
Шли не спеша, то и дело нас обгоняли другие девчонки. А так как корпус стоял на открытой местности, было видно, что от мужских корпусов на занятия идут парни.
На самом деле кружки тоже раздельные, для нас и для них, но в одном здании. Чувствую, многие девки только для того туда и ходят, чтобы на парней посмотреть и себя показать.
Нам же смотреть нечего, поэтому мы не торопились. И опоздали, конечно, коридоры были пустые и тихие, занятия уже начались.
Мы со Светкой поднялись на третий, верхний этаж, нашли нужное помещение и вошли. Я приготовилась было извиняться за опоздание, но оказалось, что женщина, ведущая кружок, ещё не появилась.
— Гляньте за углом, идёт или нет? — Крикнула какая-то щуплая девчонка и Светка сразу напряглась. Ей — и указывать?!
— Иди, места займи, я сейчас. — Я наклонилась к Светке и тронула её за локоть. — И не заводись! Никто нас не задирает, просто у неё голос громкий. Ну? Обещай, что не встрянешь в драку, пока я не вернусь!
Она нехотя кивнула, и ленивой походкой пошла между расставленными мольбертами в угол. Народу вообще было мало, человек шесть, так что я убедилась, что на Светку никто не обращает внимания и пошла посмотреть, где же наша преподавательница.
Коридор оказался длинным и закончился тупиком. Слева была дверь со вставкой из матового стекла, справа — окно.
Я выглянула в окно. Пусто на улице, никого. Собака только тощая бегает, в траве что-то нюхает.
Тут за спиной хлопнула дверь и раздался дробный стук каблучков. Я обернулась — женщина в клетчатом платье с пучком на голове пробежала мимо и исчезла в помещении, предназначенном для кружка. Значит, наша преподавательница.
Похоже, можно идти рисовать.
Только вот дверь, из которой выскочила женщина, медленно закрывалась и я видела полутёмную лестницу на чердак. Дверь, как назло, закрывалась еле-еле.
А чердаки — моя слабость. Вероятно, пошла она с того лета, когда мне было девять лет и мы поехали к каким-то дальним родственникам в деревню. Там-то я в компании мальчишек и залезла на чердак одного брошенного дома. Он был старый, скрипел и пропускал пыль сквозь щели в крыше и в стенах. Но сколько там, на чердаке, было хлама! Вернее, сколько интересного!
В общем, вылезла я оттуда только к вечеру, вся в пыли и расцарапанная, как только никакой заразы не подхватила! Притащила ящик старых фоток и книг, сказала родителям, домой повезу. Они разрешили и эти сокровища долго валялись у меня под кроватью… вообще-то до сих пор валяются, по крайней мере, частично. И понеслось… К чердакам у меня слабость. Даже к таким, как в нашем доме — низкий, пустой, с трубами и сквозными дырами в бетонных стенах, ничего интересного. Даже такой скучный чердак не может остаться неисследованным!
Поэтому и местный чердак пропустить было никак невозможно. Скорее всего, там хранится ненужная мебель и прочий хлам, но судя по здешним корпусам, которым лет сорок, может заваляться нечто весьма старое. Старое, скрипели под ногами ступеньки. Интересное. Тайное. Загадочное. Необычное.
И вот я поднимаюсь на последнюю, выхожу на площадку… На чердаке коридор и три двери. Настроение тут же рухнуло — видимо, его приспособили под комнаты, так иногда делают. А значит, ничего-то тут не найти.
Две комнаты были заперты, а в третью дверь приоткрыта. Уходить просто так не хотелось, поэтому я положилась на собственную наглость и открыла дверь ногой.
Помещение оказалось длинным и пыльным. Свет горел только в дальнем конце, где стояло несколько мольбертов и старый школьный стеллаж, полки которого были завалены бумагами и журналами. Потолок низкий, от него разыгрывалась клаустрофобия. Пахло старостью и затхлостью.
За одним из мольбертов сидел парень. Маленький, тощий, в какой-то нескладной скрюченной позе. Его голова выглянула из-за доски на шум, глаза заблестели.
— Здрасьте. — Сказала я. Что ещё было делать?
Он промолчал.
По всему выходило, что наша преподавательница искусства выбежала именно отсюда и на урок опоздала из-за него? Любопытно.
Нужно подойти поближе. Рассмотреть, что тут происходит. Сердце затрепетало в предвкушении — всё же нюх не подвёл и на чердаке завалялась какая-никакая, но тайна.
— Что ты тут делаешь? — Спросила я, шаря глазами по сторонам. Шкафы, стеллажи да коробки — ну не на что внимание обратить. Пыль кругом, потемневшие от времени и сырости стены и ничего занимательного.
Раздался скрежет ножек стула по полу.
И он встал. Очень резко, так что, скорее, вскочил.
Признаю, ошиблась. Маленьким он точно не был. Голову пришлось задирать, чтобы заглянуть ему в лицо. Тощий — это да, угловатый весь, по выпирающим из рубашки ключицам можно анатомию изучать. Да, да, он был в рубашке — тонкие серые полосы на белом фоне. Кроме Серафимыча в лагере официально никто не одевался, даже воспитатели ходили в футболках или толстовках, а тут — рубашка, чистая и отглаженная.