Старые раны

* * *

Ты еще жив, мясо? Я тоже жива. Эти дни оказались нелегким испытанием, ведь для моего сознания ваше время течет в десять раз медленнее, а значит и боль в десять раз ощутимее. Все же быть частью тела умирающего в агонии — тяжелая доля.

…

Еще цепляешься за свою жалкую жизнь? А ты крепкий. Я даже не ожидала такой выдержки от мяса. Меня даже кольнула толика уважения к тебе.

Но ничего страшного, и не таких Талант съедал заживо.

Позволь спросить, Сарет, зачем ты до сих пор сопротивляешься? Даже если тебе удастся сохранить жизнь и рассудок после выгорания, у тебя нет ни единого шанса вернуть упущенное время. Ни единого. Твоя карта бита, и ты это знаешь. Тебя ждет жалкая человеческая жизнь в шкуре Опустошенного. Жизнь полная мук униженного тщеславия. Твоей сестренке будет жаль тебя, она обязательно пожалеет своего никчемного братца, будет ласкать тебя сестринской жалостью, купать в сочувствии к твоему горю. Другие же будут не столь чувствительны — они утопят тебя в презрении к неудачнику.

Отпусти ее. Пусть огонь твоего Таланта поглотит тебя!

Не согласен? Держишься за ниточку ускользающего бытия? Ради чего, поведай.

Молчишь.

Ничего кроме тупого человеческого упорства в тебе не осталось. Бьешься рогами в ворота, а сам не понимаешь зачем. Чтобы позлить меня? Тебе действительно есть дело до маленькой сущности, которая прицепилась к тебе, чтобы потешить веками копившуюся ненависть? Ты еще более отвратителен, чем мне представлялось. Хорошо, жди. Я тоже подожду.

* * *

Она наткнулась на ямку. Потом на еще одну. И еще. И еще.

И рядом с каждой краснел кровавый отпечаток.

Викту замутило, когда она вступила на поле, обильно политое кровью, усеянное обрывками одежды, где казалось, ветки еще раскачиваются от криков застарелой боли и страха. От каждой ямки тянулись цепочки следов. Вернее, они у нее обрывались.

Мурашки волнами скакали по спине, нитсири захотелось взмыть в небо, бежать без оглядки, провалиться под землю — только бы не стоять по щиколотку в этом холодном снегу, на котором еще было так много человеческой крови.

Беги отсюда, глупая дуреха! Зачем ты делаешь еще шаг? Они же только и ждут, когда ты подойдешь достаточно близко!

Но Викта шла, ведь другой дороги у нее не было. У нее чуть душа в пятки не ушла, когда нога провалилась в слишком глубокий сугроб. Дрожащая нитсири выбралась и тут же без сил упала на бок. Крупная сережка лежала в снегу и сверкала прямо ей в глаз. Тоже красная от крови.

Викта, словно ошпаренная кошка, пришла в себя только на высоком корне рефа, словно плечо выходящем из земли. Идти дальше? Сеншес, избавь ее от того, чтобы убирать хоть одну стопу со спасительной возвышенности! Она еле живая от страха, а это еще цветочки. Неужели она думала, что ее желудок и сердце настолько холодны, чтобы выдержать вид объедков? Считала себя настолько циничной, чтобы со спокойной душой обирать мертвых? А ее уже при виде каких-то ямок и сережки сковал ужас и она не может двинуться с места от страха.

Беги, маленькая нитсири, ты уже сыграла свою роль. Здесь играют взрослые.

Беги, пока не вернулись кхамеры, чтобы доесть тебя!

Дурочка, некуда же бежать!

Викта спрыгнула в снег и провалилась в него выше колена. Выплевывая раскаленный пар, выбралась и побрела дальше, ожидая, что каждый шаг станет последним. Она уже затылком ощущала, как пара колючих лапок готовится схватить ее за пятки. На этот раз пощады она может не ждать. Две руки из снега, и тьма и боль пожрут ее.

Нитсири как могла быстро добралась до поваленного дерева и забралась на широкий ствол. За ним окровавленных ямочек было еще больше, и ее замутило. Не смотри на них! От рок’хи ничего не осталось, кроме следов на снегу. Сеншес… Они бежали из этого ада, и их одного за другим утаскивали под землю. Методично, цинично и весело подхватывали, как пирожные с тарелки, и кидали себе в рот. Как ту пслоглавку, которой нитсири протягивала младенца.

Идти, нитсири! Тебе нужно поторопиться, если хочешь спасти своего брата.

Бегать от «домика» к «домику» как в игре в салочки? Ужасно глупо. Соберись уже, будущая славная абель! Если бы друзья М’рана хотели съесть тебя, то сделали бы это давным-давно.

Ты еще не устала бояться?

Сарет наверняка ничего не боялся, когда скитался по Барандаруду и прятался от какого-то небесного чудовища. Нитсири даже представить не могла, каково это знать, что в любое мгновение нечто настолько гигантское, что заслоняет целое небо, может потянуться к тебе своими щупальцами.

А тут всего лишь какие-то подземные землеройки-людоеды с мерзким чувством юмора. Любая абель их бы пинками по лесу гоняла. А ты увидела жалкие пятна на снегу и уже сопли распустила!

Шлеп по макушке!

Викта ойкнула и от неожиданности чуть не полетела лицом в снег. Что нитсири, тебя пугает даже упавшая шишка? Трусиха, недостойная даже выносить ночной горшок.

Хлоп второй раз!

Уйди с зоны поражения, дура, даже дерево тошнит от тебя! Викта, почесывая ужаленную макушку, спустилась на землю. Под ногами блестела ярко красная бусина.

— Маха! Маха канохэ! Эхо эхонэ! — зажурчал тонкий девичий голосок над головой.

Викта подняла глаза и обомлела. На ветке, на высоте достаточном, чтобы свернуть себе шею, сидела худенькая, дрожащая девочка-рок’хи, и что-то кричала ей на своем варварском наречии.

— Сеншес, — прошептала Викта, с размаху садясь в сугроб. Этого ей еще не хватало.

Самочка все голосила, делая ей какие-то знаки. А Викта только хлопала глазами и не смела даже подняться. Отмерев, нитсири беспомощно обернулась — по-прежнему ни души вокруг. Только она и мелкая псоглавка на ветке.

Затрещали ветки — и самочка принялась спускаться, продолжая попискивать и выискивать нитсири напуганными глазами. Высота была огромной, для малышки — смертельной. Викта топталась на месте и не знала, что делать. К такому она точно не готовилась…

Тут ветка оглушительно треснула, и девочка с воем полетела вниз. А Викта больше от страха и неожиданности бросилась ее ловить. Худое тельце грохнулась прямо на нее ее плечи, и нитсири распласталась на снегу.

Больно. Сеншес, больно-то как…

Тут что-то вцепилось в ее одежду и потянуло. Викта подняла ушибленную голову, и увидела, что девочка рок’хи стоит над ней, пытаясь поднять «спасительницу» на ноги. Нитсири, ругаясь себе под нос, встала на нетвердых ногах. Ну, вот я спасла тебя, что дальше, псоглавка?

Девочка втолковывала ей что-то на своем языке, обливаясь слезами и показывая пальцем в ту сторону, куда нитсири предстояло идти. Нитсири скривилась, глядя на ее зареванное, красное лицо. Зачем ты все это рассказываешь? Неужели я не знаю, что произошло в вашей деревне? Неужели ты решила меня пристыдить, негодница! Так бы и отхлестала тебя по твоим розовым щекам за такую дерзость.

Но Викта не стала ее бить. Положила ладонь на ее всклокоченные белые волосы. И пошла в прежнем направлении, перемалывая сугробы. Псоглавка не отставала — пищала и дергала ее за одежду, но Викта не слушала. Она направилась в то место, которое когда-то было домом этого напуганного существа.

* * *

Я помню тот день, когда исчезла моя сестра. Еще накануне я общалась с ней, чувствовала ее и наивно думала, что уж с этим прекрасным и веселым существом ничего не случиться. Как же я ошибалась. Тот глупый нитсири, ни имени, ни облика которого я даже представить не в состоянии, забрал ее. Мы для вас всегда были червями, которых можно собирать после дождя. Ее судьба известна — все судьбы наших душ одинаковы. Пленение и вечная пытка в клетке ваших философских камней.

Ты, наверное, думал, что мы были лишь тенями на голых стенах? У нас нет ни чувств, ни эмоций? Наивный, невежественный дурак. Твои глаза не способны рассмотреть истинный облик Барандаруда. Я не удивлена, вы считаете нас за вещи, думает, что вы имеете право приходить и выдергивать нас из нашего родного мира и совать в свои круглые тюрьмы.