Страница 9 из 32
Твоя Марианна
Мужчина не глядя смял письмо, поцеловал и бросил в огонь. Листок, изготовленный мастерами Пастушьей мельницы, скрутился в пламени и еще какое-то время издавал потрескивания и свист, как агонизирующий зверь.
Два дня спустя Эдуар Жиро, одетый как на охоту, в гетрах из тонкой кожи и бархатной куртке с меховым воротником, присутствовал на похоронах супруги. Он даже надел белый шелковый шейный платок. Со скучающим видом сидел он между сыновьями (Бертран спешно приехал из Бордо), не считая нужным хотя бы изобразить печаль. Фредерик, по левую руку от него, смотрел в пол. Накануне он напился, а утром еще добавил.
К чему теперь вспоминать, как мать играла с ним в детстве, как помогала спускаться на велосипеде с крутых склонов… Впоследствии в родительском доме стали чаще кричать, и Марианна превратилась в слабую здоровьем женщину, которая почти не выходила из спальни и беспрерывно что-то читала. Он редко к ней наведывался, потому что в ее комнате ощущал себя глупым увальнем, который только и знает, что курит, сквернословит и пачкает ковер. Теперь, когда мать умерла, он чувствовал себя виноватым. Признаться же в истинных своих чувствах он мог только Бертрану.
– Когда я пришел домой после облавы, отец сказал, что мама умерла. Я поднялся к ней, и она показалась мне такой маленькой, такой хрупкой… Я не смог ее поцеловать. Не хватило духу! У нее было перекошенное лицо. Я просто сбежал!
Бертран смотрел, как плачет старший брат, чьих вспышек гнева и грубостей он привык опасаться. За годы, проведенные им в ангулемском пансионе, они утратили родственные узы, связывавшие их в детстве. Фредерик завел друзей по своему вкусу, отказавшись общаться с родным братом, которого считал заучкой.
Церковь Пюимуайена, где собрались жители городка, соседи и родственники семейства Жиро, освещали сотни свечей – маленькая прихоть отца Жака, чьей щедрой покровительницей многие годы была Марианна. Кюре выглядел подавленным, что интриговало некоторых прихожан. Хрупкая мадам Винье, супруга мэра, играла на фисгармонии. Две женщины шумно расплакались. Марианна Жиро выросла в этих краях, и детьми, в жаркие летние дни, они вместе бегали на реку. Жители долины любили ее и нередко жалели. Многие говорили себе, что теперь некому сдерживать бесчинства ее супруга.
– Покончим с этим побыстрее! – пробормотал Эдуар Жиро.
Бертран нахмурился. Поведение отца он находил возмутительным и с ужасом думал о том, что в Шаранте ему предстоит задержаться. Как минимум до пятницы, о чем он очень сожалел. Взгляд его невольно задержался на девичьем лице, таком бледном, что оно, казалось, светилось. С удивлением он узнал Бертий, немощную племянницу Колена Руа.
«Как она переменилась с прошлого лета!» – подумал Бертран.
Рядом с Бертий склонилась над своим молитвенником Клер. Обе – юны, обе – прекрасны, но каждая по-своему. В окружении угрюмых и одетых преимущественно в темное прихожан они, как весенние первоцветы, радовали глаз. Внезапно Бертран встрепенулся. Отец упоминал фамилию Руа сегодня утром в разговоре, пока служащие похоронного бюро прибивали крышку гроба. Но что именно он сказал?
«Если этот болван Фредерик не хочет в жены Клер Руа, с окончанием траура я сам на ней женюсь! Лакомый кусочек, а не девчонка, да еще мельница в придачу. Я буду последним кретином, если ее упущу!»
Фредерик еще спал, и что он об этом думает, осталось тайной. Теперь Бертран убеждал себя, что такой гнусности случиться просто не может. Колен Руа любит дочку и никогда не согласится на столь неравный брак.
«Получается, Фредерик – меньшее зло, – продолжал он рассуждать. – Но отец! Об этом даже думать противно!»
Ни на секунду он не вообразил достойным претендентом себя. Клер – красавица, но Бертран был помолвлен с девушкой из буржуазного бордоского семейства, и еще до будущего лета они планировали пожениться. Разумеется, изредка приезжая в гости к семье, он перебрасывался с девушками парой слов при встрече, тем паче что они были веселыми, с приятными манерами. А по рассказам матушки – еще и благонравными, начитанными.
Марианну Жиро похоронили в семейном склепе. Снег, укрывший могилы и кресты на них, сообщал кладбищу некоторое поэтическое очарование. Длинным потоком шли соболезнующие. Отец Жак дрожал под меховой пелериной, но вовсе не от холода. От гнева. В конце похорон энергичным голосом он восхвалил добродетели усопшей под ироничным, почти презрительным взглядом Эдуара Жиро. Это противоборство между ними длилось много лет. Богатый землевладелец против нищего кюре – в сельской местности так часто бывает. Хам, ведомый исключительно своими страстями и пороками, – и священник, давший обет целомудрия и молчания…
Выйдя из церкви, Клер держалась в сторонке от прихожан. Она попросила двух рабочих с отцовской мельницы помочь ей перенести кузину в экипаж. Теперь же она высматривала в толпе Базиля Дрюжона.
– Он либо не пришел, либо загримировался! – шепнула она Бертий. – Но я уверена, что угадала: он ее любил!
Бертий нахмурилась, вздохнула. Уверившись, что обречена на одиночество, девушка иногда давала волю своей досаде.
– Клер, пожалуйста, не говори так! Когда кто-то молодой влюбляется, я это понимаю, но Базиль стар! И мадам Жиро давно утратила свою красоту…
– Ты злая, Бертий, – отвечала Клер. – Но с чего бы ему так горевать, если это не любовь? Я думала, Базиль придет.
Опершись о колесо экипажа, она окинула разочарованным взглядом окрестности. Все белое и словно застыло от холода… Над колокольней, хрипло покрикивая, кружат вороны.
– Бертран Жиро долго на меня смотрел, – тихо проговорила Бертий. – Он мне нравится, и если бы… если бы я могла…
У Бертий комок встал в горле, и она умолкла. Клер удивилась.
– Бертран? Мне он кажется блеклым. Фигурой и ростом он тоже не вышел. Но впечатление он производит приятное, это правда.
– Ты, конечно, предпочла бы Фредерика, – иронично отвечала Бертий. – Со временем он станет похожим на своего отца, а вот Бертран похож на мать. У него такие же рыжие, кудрявые волосы.
Клер, с обиженным лицом, запрыгнула в коляску, поправила перчатки.
– Ни Фредерик, ни Бертран! – заявила она. – Пусть братья Жиро достанутся кому-то другому. Тот, кого я полюблю, будет сильным, великодушным, верным… А пока главное – согреться и перекусить. Я продрогла до костей!
От толпы отделились супруги Руа. Клер помахала родителям, чтоб поторопились. Бертий прижалась к кузине.
– В тот день, когда ты выйдешь замуж, Клер, я останусь совсем одна.
– Нет, моя принцесса! – отвечала Клер. – Я никогда тебя не брошу.
К своему обещанию Клер прибавила нежную улыбку. И впервые за все это время подумала, что солгала Бертий. Будущий муж, которого ей еще предстоит повстречать, может не согласиться жить с немощной родственницей под одной крышей.
Она как раз об этом размышляла, когда подошла мать. Вид у нее был рассерженный.
– Клер, ты не подошла к отцу и братьям Жиро с соболезнованиями. Бертий это простительно, тебе – нет. Ступай!
Бумажных дел мастер хотел было возразить, но передумал. Обычно он старался не спорить с женой.
– Папа! – взмолилась Клер. – Неужели это обязательно?
– Пожалуйста, сделай, как просит мама, – тихо сказал Колен. – Это ненадолго.
Выбора у Клер не оставалось. Она выскочила из экипажа и быстрым шагом направилась к кладбищенским воротам. Родители смотрели ей вслед, но как же разнились их мысли!
«Как она грациозна и какой сильный характер! – говорил себе Колен. – Ортанс ее совсем не любит, раз хочет выдать за такого, как Фредерик…»
«Ей нужен строгий муж, – думала его жена. – Иначе быть беде. Клер вполне может нас опозорить…»
– Примите мои искренние соболезнования, мсье! – взволнованно проговорила девушка, оказавшись лицом к лицу с Эдуаром Жиро.
Она протянула ему миниатюрную ручку в серой бархатной перчатке. Грузный мужчина, выше ее сантиметров на тридцать, наклонился, жадно причмокнул губами: