Дети наших детей

— Наверное, ты прав, — ответил Биллингс. — Я как-то не задумывался. Тем не менее мои убеждения запрещают мне оставаться сторонним наблюдателем.

— Иными словами, ты намерен продолжать? И тебя не смущают последствия? Значит, расшевелить народ, оседлаешь белого коня — и вперед?

— Я должен, Стив. Моя совесть…

— Ты не передумаешь? Может, я позвоню попозже?

Доказывать не имело смысла. Благочестивый безумец отказывался внять голосу разума. Да, подумалось Уилсону, Биллингс ничуть не изменился со студенческой поры. Уже тогда можно было смело биться об заклад, что он, что бы ему ни говорили, не услышит никого, кроме себя.

— Позвони, если хочешь, — отозвался Биллингс. — Но я не передумаю. Я знаю, что мне делать. Ты не переубедишь меня.

— Спокойной ночи, Джейн. Извини, что разбудил.

— Ты меня не разбудил. Я не собирался сегодня ложиться спать. Рад был побеседовать с тобой, Стив.

Уилсон повесил трубку. Возможно, если бы он действовал иначе, не давил бы на Биллингса, ему удалось бы чего-то добиться. Нет, поправил он себя, любая попытка была заранее обречена на провал. Биллингс никогда не отличался рассудительностью. Пожалуй, свяжись он с преподобным отцом днем, сразу после разговора с президентом, он сумел бы умерить пыл Биллингса. Впрочем, нет, не сумел бы. Биллингс безнадежен.

Он посмотрел на часы. Почти два. Уилсон снова снял трубку и набрал номер Джуди. На другом конце послышался сонный голос девушки.

— Я разбудил тебя?

— Нет, я дожидалась, когда ты приедешь. Почему ты задержался, Стив?

— Пришлось ехать в Форт-Майер, за учеными, и везти их сюда. Они сейчас в лапах наших академиков. У меня ничего не получится, Джуди.

— То есть ты не приедешь?

— Мне велено оставаться поблизости. Ситуация меняется каждые пять минут.

— Ты же к утру будешь валиться с ног.

— Прикорну на кушетке в приемной.

— Давай я приеду, посторожу, чтобы тебя никто не украл.

— Не надо, мало ли что. Ложись. Если хочешь, можешь слегка опоздать. Я разрешаю.

— Стив.

— Да?

— Все идет наперекосяк?

— Пока трудно сказать.

— Я видела выступление президента. Ну и передряга! Такого еще не бывало.

— Все когда-то случается впервые.

— Я боюсь, Стив.

— Я тоже, — ответил Мильон. — Утром все станет иначе, все и вся, и мы в том числе.

— У меня такое ощущение, — проговорила Джуди, — будто земля уходит из-под ног. Я беспокоюсь за мать и сестру в Огайо. Мы с мамой так давно не виделись.

— Позвони ей. Возможно, почувствуешь себя лучше.

— Я пыталась, несколько раз, но линия постоянно занята. Все словно с ума посходили, звонят и звонят. Как в выходной. Люди обезумели.

— Я только что говорил с другим городом.

— Естественно, ты же в Белом Доме. Для тебя освободят любую линию.

— Ничего, позвонишь завтра. Я думаю, завтра все придет в норму.

— Стив, ты точно не сможешь приехать? Ты мне нужен.

— Извини, Джуди, никак. Не знаю почему, но я чувствую, что вот-вот понадоблюсь.

— Тогда до завтра.

— Постарайся заснуть.

— И ты. Перестань ломать голову и ложись спать, иначе завтра ты будешь хорош.

Уилсон пожелал Джуди доброй ночи и повесил трубку. Интересно, подумалось ему, и чего я здесь торчу? Ведь сейчас в том нет ни малейшей необходимости. Вот именно, сейчас. А в следующий миг может начаться черт-те что.

«Поспать, что ли?» — спросил он себя, но обнаружил, что этого ему совершенно не хочется. Слишком велико напряжение; какой уж тут сон. В сон будет клонить потом, когда исчезнет всякая возможность сомкнуть глаза. Усталость, наверняка потребует свое. Но теперь он чересчур взбудоражен, чтобы спать.

Уилсон вышел из кабинета и направился на улицу, на лужайку перед зданием. Тихая ночь предвещала суматоху наступающего дня. Город отдыхал. Вдалеке зафырчал автомобильный двигатель, но поблизости не было видно ни единой машины. Колонны парадного входа тускло мерцали в ночной темноте, посеребренные лучами усыпавших небо звезд. Неожиданно безоблачный небосвод прочертил красный огонек. Откуда-то донесся рокот двигателей. Из мрака под деревьями выступила черная фигура.

— Все в порядке, сэр? — спросил голос.

— Да, — сказал Уилсон. — Просто решил подышать свежим воздухом.

Он разглядел, что говорит с солдатом из оцепления. На шее у того висел карабин.

— Вы особенно не разгуливайте, — посоветовал солдат. — Нас здесь много, неровен час, кого-то нервишки подведут.

— Не буду, — пообещал Уилсон, — Пойду прямо к себе.

Он прислушался к тишине, ощутил спокойствие ночи, однако ему почудилось, что он улавливает, вдобавок, нарастающее исподволь напряжение.

Глава 29

Элмера Эллиса разбудил непонятный звук. Фермер уселся на постели, стараясь собраться с мыслями. На столике рядом с кроватью громко тикал будильник. Жена Эллиса, Мэри, приподнялась на локте и сонно спросила:

— Что случилось, Элмер?

— Кто-то забрался в курятник, — ответил Элмер, сопоставив наконец все возможности.

Звук повторился: да, сомневаться не приходилось в курятнике испуганно верещали цыплята. Элмер откинул одеяло и вскочил так быстро, что ушиб пятки о холодный пол. Он нащупал брюки, натянул их на себя, влез в башмаки и рванулся к двери, позабыв завязать шнурки. Переполох в курятнике продолжался.

— Где Тайг? — справилась Мэри.

— Чертова псина, — прорычал Элмер. — Верно, гоняется за опоссумом!

Он ринулся в кухню, сорвал со стены ружье, сунул в карман пригоршню патронов из ягдташа, что висел под колышками для ружья, нашарил еще два и заложил их в патронник. Сзади послышалось шлепанье босых ног.

— Возьми фонарь, Элмер. Без него ты ничего не увидишь.

Он выхватил у жены фонарь и устремился во двор. Снаружи было темно, хоть глаз выколи, и Эллис осветил фонарем ступеньки крыльца, чтобы ненароком не споткнуться. Судя по шуму, в курятнике по-прежнему царил кавардак. Тайг не показывался.

Странно, очень странно. В запале он обвинил собаку в том, что она гоняется за опоссумом, но в глубине души сознавал, что погорячился. Тайг не таков, чтобы самовольно удрать на охоту. Он слишком стар и без ума от своего места под крыльцом.

— Тайг, — позвал Элмер вполголоса.

Пес заскулил: оказывается, он прятался под крыльцом.

— Что за черт? — пробормотал Эллис. — Ты чего, приятель?

Внезапно ему стало страшно, как никогда ранние. Даже в тот раз, когда угодил в переделку во Вьетнаме, он испугался не так сильно. Нет, то был иной страх: он словно ощутил прикосновение чьей-то холодной руки, которая вцепилась в него и не желала отпускать. Собака заскулила вновь.

— Вылезай, приятель, — сказал Элмер. — Ну, вылезай.

Тайг не послушался.

— Ну ладно, обойдусь без тебя.

Светя фонарем, Эллис пересек двор и подошел к двери курятника. Он прислушался: цыплята будто спятили. Фермер выругался сквозь зубы. Давно надо было починить его, заложить все дыры, — нет, дождался, пока заберется лиса. Однако что же это за лиса, которая не боится ни света, ни звука человеческого голоса? Наверно, ласка или норка, а может, енот.

Элмер в нерешительности топтался у двери. Так или иначе отступать поздно. Какой же он мужчина, если повернется и уйдет? И чего он так перепугался? А, из-за Тайга. Пес не захотел вылезти из-под крыльца, скулил от страха и заразил своей трусостью хозяина.

— Чертова псина, — повторил Эллис.

Он откинул защелку, распахнул дверь настежь, взял ружье в правую руку, а левой поднял фонарь на уровень груди и посветил в темноту. Сначала ему в глаза бросились перья, что кружились в воздухе. Потом он увидел мечущихся цыплят, а среди них…

Элмер Эллис уронил фонарь, закричал дурным голосом и выпалил из ружья, разрядил сперва один ствол, а затем другой, почти одновременно, так что грохот выстрелов слился воедино.