Распеленать память

Когда стали поговаривать о национализации крупных землевладений, Антонина и ее муж насторожились. В сентябре власти добрались до хутора Ранцансов. У отца Изидора и его старшего брата земли было больше 100 га, в то время как установленная норма владения не превышала 30 га.

А вскоре и обитатели нашего дома в Резекне попали в списки неблагонадежных. Информаторы, как официально назначенные новой властью, так и добровольные, донесли, что первый муж Антонины и хозяин этого дома был начальником уезда, значит, из «бывших», значит, прислужник «фашистского режима» Ульманиса. А второй ее муж – офицер, из айзсаргов. Новая советская власть определила организацию айзсаргов как «фашистскую», и она официально была распущена. Многих ее командиров и активных членов арестовывали, расстреливали или осуждали на длительные сроки. Илия Анцанс знал, что руководители их организации в Резекне арестованы. Ему пришлось прятаться. Антонину и детей пока не трогали.

Но однажды весной 1941 года один из информаторов, молодой человек, давно симпатизировавший Лучии, предупредил ее, что вся их семья – в списке на выселение. И хотя сам информатор точно не знал, что значит «выселение», он посоветовал своей подружке где-нибудь спрятаться.

Когда Люся сказала матери, что в школе допрашивали учительницу обо всех учениках, в том числе уже и кончивших, что ее приятель советовал ей спрятаться, Антонина поняла, надо бежать в лесное хозяйство к священнику, адрес которого оставил епископ. И они бежали. Люся рассказывала мне, что бросили все, взяв самое необходимое. На столе остались недопитые чашки чая, будто хозяева вот-вот вернутся. Это бегство спасло им жизнь.

Несколько месяцев они прожили в лесном хозяйстве, расположенном вдали от хуторов. Туда, как и предвидел мудрый епископ Язепс Ранцанс, когти НКВД не дотянулись. Жили в постоянном страхе. Антонину зачислили бухгалтером, она была хорошо образованна, быстро и точно считала. Люсе пришлось заняться кухней и домом. Конечно, после стольких лет жизни в городском комфорте, с кухарками и горничными, всем было нелегко, но здесь, в отдаленном лесном хозяйстве, они были в безопасности.

А вот старшего брата отца моих сестер, дядю Винцента, «раскулачили» и вместе со всей семьей (жена, трое сыновей, две дочери) сослали в Сибирь. Винцент умер в дороге. Жена его тоже умерла, уже в Сибири. Старший сын Франц и две сестры вернулись в Латвию после смерти Сталина. Дети Франца живут в Нью-Йорке. Судьба остальных мне неизвестна.

В 1941 году волна репрессий прокатилась по всей Латвии и Латгалии. Мирная жизнь латышей кончилась. А жизнь моих родных в Латгалии за считаные дни перевернулась с ног на голову. «Красного террора» латыши не забудут никогда, как не забыли его в моей латгальской семье, хотя старались об ужасах того года не рассказывать мне, русской из Москвы. Однако даже сегодня можно слышать, как они, поругиваясь, порой кричат вместо «иди к черту» – «чтоб тебя в Сибирь отправили».

Между советским молотом и нацистской наковальней

Утром 22 июня 1941 года немецкая авиация бомбила латвийские города Вентспилс и Лиепаю. К 8 июля немецкая армия оккупировала всю территорию Латвии.

Части Красной армии хаотично отступали. Их добивали и айзсарги, и местные жители, ведь первый год советской власти у большинства населения, даже у тех, кто поначалу был благожелательно настроен к Советской России, вызвал глубокую вражду к новым порядкам. «Мстили слепо и сурово / В сорок первом за акции сорокового» («Братское кладбище в Риге»), – напишет в 1962 году Коржавин.

Многие годы спустя Илия Анцанс пытался объяснить сыновьям: «Мы хотели мстить большевизму, коммунистам, Советскому Союзу за уничтожение нашей республики, нашего государства Латвии, за убийства, ссылки, депортации».

Я не знаю, как далеко зашла месть Илии Анцанса. Был ли он замешан в нацистских преступлениях, в уничтожении евреев – не знаю. Когда я раздумываю над тем, почему Анцанс и моя сестра Лучия так боялись даже упоминания о войне и о том, где они были во время немецкой оккупации, почему кошмар преследования со стороны НКВД и КГБ висел над ними всю жизнь, – поневоле приходит мысль, что Илия мог быть участником не только партизанской войны против отступающих отрядов Красной армии, но, возможно, и карательных акций. Одним из самых страшных эпизодов войны остается сожжение латгальской деревни Аудрини, населенной в основном русскими староверами, в январе 1942 года. Ольгерт, сын Илии Анцанса, уверял меня, что отец в этом не участвовал.

В августе 1941 года была введена всеобщая трудовая повинность. Население вербовали на работу в Германию. Сначала только желающих, а позднее начался принудительный набор. Мой бедный брат Станислав был отправлен в Германию в 1944 году, когда ему исполнилось 17 лет. Он написал отчаянную рождественскую открытку своему дяде епископу Ранцансу с просьбой помочь. Не получилось. Его угнали. Там, в Германии, у него, болезненного с детства, открылся туберкулез. После окончания войны он вернулся домой и вскоре умер.

После ухода «красных» из Резекне моя латгальская семья вернулась в свой дом. Но жизнь не налаживалась, хотя Антонина устроилась бухгалтером в ту больницу, что построил ее первый муж Изидор Ранцанс, и проработала там все четыре года немецкой оккупации. Но произошли драматические события в самой семье, о которых мне рассказала моя старшая кузина Амалия незадолго до своей смерти в 2009 году. Рассказывала она со стыдом и страхом.

Отчим Илия, у которого до того были бесконечные командировки в Ригу по делам организации айзсаргов, стал, на удивление жены, часто оставаться в доме. 38-летний красавец начал проявлять явный интерес к своим повзрослевшим и расцветшим падчерицам.

И однажды он пошел на штурм крепости: решил взять старшую Амалию – ей исполнилось двадцать лет, и она была очень хороша. Высокая, стройная, скромно, но с большим вкусом одетая, образованная, молчаливая и умеющая достойно держаться со всеми. Но штурм не удался. Нападающий получил пару хороших пощечин. Амалия заявила матери: «Жить в одном доме с твоим мужем не буду. Уезжаю». И уехала в Ригу, где нашла работу медсестры в больнице, а потом вышла замуж за инженера Якобса Пуке.

Младшая падчерица тоже была хороша собой, всегда веселая, добродушная и открытая: вечно окружена друзьями и подругами. Осада этой крепости затянулась на несколько лет. Помогли война и безвыходная ситуация, в которой оказалась наша латгальская семья к концу немецкой оккупации.

В 1943 году Илия Анцанс, как и многие айзсарги, вступил в Латышский легион, созданный в составе войск СС. Формирование Латышского легиона проходило и добровольно, и в порядке принудительной мобилизации. Под эту разверстку попал и Илия Анцанс. Точно не знаю, но, по сбивчивым рассказам его сына Ольгерта, выходит, что отец вступил в Латышский легион добровольно.

В 1944 году, когда к Латгалии уже подступали советские войска, Илия Анцанс бежал с Люсей, которая фактически стала его женой, на границу с Литвой. Эту крепость, что звалась Лучия, айзсарг Анцанс наконец взял. «Я ему просто уступила», – с горечью призналась она спустя многие годы. Ну а потом, как водится, и дети пошли.

Но тогда, в 1944-м, она, молодая и насмерть запуганная, во всем подчинялась мужу. Анцанс в пограничной деревне Ислице сумел охмурить какую-то бабу из сельсовета, задурил ее, – у него, мол, во время бомбежки в доме сгорели все документы, в том числе и паспорт. И получил новый. Так он стал поляком Станиславом Викторовичем Закшевским, изменив для верности и дату рождения с 1903 на 1902 год. Лучия Ранцанс тоже стала Закшевской. И дети их, появившиеся уже после войны, – Юрис (родился в 1946) и Ольгерт (1948) – долгие годы носили фамилию Закшевские. Юрис – до своей ранней смерти в 1990 году (похоронен в Елгаве), а Ольгерт поменял эту фамилию на настоящую фамилию отца уже после его смерти.

Если бы Илия Анцанс-Закшевский попал в плен к западным союзникам, он был бы среди 30 тысяч латышских солдат и офицеров, сдавшихся после капитуляции Германии, и получил бы разрешение на эмиграцию в Великобританию, США и другие страны Запада, так как руководителям Латышского легиона удалось убедить союзников, что латышские легионеры должны рассматриваться как граждане независимой Латвии, незаконно призванные на военную службу.